Яков Кротов. Путешественник по времени.- Вера. Вспомогательные материалы: РПЦ в 1920-е годы.

Николай Тимашев

ЦЕРКОВЬ И СОВЕТСКОЕ ГОСУДАРСТВО

Тимашев Н. Церковь и советское государство // Путь. — 1928.— № 10 (апрель).— С. 53—85.

Опубликованное 19-го августа 1927 г. послание заместителя местоблюстителя престола патриаршего, митрополита Сергия, и образовавшегося в мае того же года временного патриаршего священного синода естественно обратили умственные взоры к вопросу о взаимоотношении церкви и государства в советской России. Ибо если в церкви, как таковой, от этого послания ничто не изменилось ни на йоту, то в отношении ее к государству намечается некоторый сдвиг. Какой именно — на этот вопрос можно ответить только, если ясно представить себе ту тревожную обстановку, в которой церкви и вообще вероисповедные общества пребывают в нашем отечестве.

Обстановка эта за десятилетнее существование советской власти подвергалась значительным изменениям, и это несмотря на неизменность того факта, который, казалось бы, должен бы был ее однозначно определять. Факт этот заключается в неизменном на протяжении всего десятилетнего господствования того именуемого российской коммунистической партией социального обра-

зования, одним из аспектов коего является аспект религиозной секты, исповедующей воинствующий материализм в его марксистской разновидности. Правда, этот материализм сознательно и искренно исповедуют, быть может, лишь немногие члены группы; но исповедуют его как раз вожди, что, при авторитетном построении партии, имеет решающее значение. Что касается партийной периферии и примкнувших к ней слоев, то их явно прельщает этическое учение новой религии, которое они, к тому же, упрощают до одной единственной формулы: «все позволено».

Таким образом, воинствующий материализм становится не только исповеданием новой власти, но и живой двигательной силой. Эта сила, естественно, вступает в борьбу с теми силами, которые мешают ее развитию, в особенности с исторически данными спиритуалистическими религиями, а из них в первую очередь с православием; ибо противоречие между религиозным учением церкви и официальной философией коммунистической партии, как то подчеркивается в известном послании соловецких епископов, было и остается совершенно непримиримым.

Новая власть показала, что она не боится осуществлять свои цели «кровью и железом». Не была лишена она физической возможности применить этот метод и при насаждении своего мировоззрения и соотносительном ему разрушении внешних проявлений исторических религий. Она, несомненно, и применяла его; длинный мартиролог умученных ею служителей алтаря служит тому непреложным доказательством. Но основным этот метод не был. Новая власть была твердо уверена, что «религия» (она при этом не сознавала, что ее учение есть своеобразная религия) есть «опиум для народа», что стоит

лишить эту религию государственной поддержки и одновременно широко развить деятельность по изобличению таящегося в ней обмана, и религия со всеми своими внешними проявлениями падет сама собой; применение же насильственных мер борьбы с «религиозными предрассудками», как показывает хорошо известный ей опыт французской революции, приводит лишь к фанатизации масс и, следовательно, к удлинению борьбы. Эти мысли были высказаны вместе с приступом к борьбе против церкви и религии. Они несколько поблекли в пылу той интегральной борьбы против старого миpa, которым является коммунистический эксперимент, но возродились с новой силой, когда опыт показал невозможность создать новый мир — все равно, материальный или духовный — методом властного приказа. В ряде актов, относящихся к эпохе перелома (который в духовной области наступил несколько позже, нежели в материальной) звучат прямо покаянные нотки. «Революционное профессиональное движение, читаем мы в циркуляре Всероссийск. Центр. Совета Проф. Союзов от 9-го июня 1923 г., руководствуется в своей борьбе марксистскою, научно-материалистическою точкою зрения, отрицающею вообще всякую религию. Однако, окончательное освобождение рабочих от религиозных предрассудков может явиться лишь в результате длительной воспитательной культурной работы, последовательно прививающей широким массам членов союзов материалистическое понимание истории и природы... Эта борьба должна вестись не случайными постановлениями и административными наскоками на религию, а посредством настойчивой планомерной пропаганды материализма». Год спустя, XIII съезд всероссийской коммунистической партии постановил:

«Необходимо решительно ликвидировать какие бы ты ни было попытки борьбы, с религиозными предрассудками мерами вроде закрытия церквей, синагог, мечетей и т. д. Антирелигиозная пропаганда в деревне должна носить характер исключительно материалистического объяснения явлений природы и общественной жизни, с которыми сталкиваются крестьяне... Особенно внимательно необходимо следить за тем, чтобы не оскорблять религиозного чувства верующих, победа над которым может быть достигнута только очень длительною, на годы и десятилетия рассчитанною работою просвещения». А на имевшем место осенью того же года пленуме центрального комитета грузинской коммунистической партии один из участников воскликнул: «Нет в нашей партии сейчас ни одного серьезного товарища, который бы не считал, что в церковном вопросе мы переборщили. Разговоры о том, что крестьянин церкви не хочет и что он добровольно пошел на ее закрытие, — это самообман... надо исправить допущенную ошибку. Это значит — предоставить каждому крестьянину пользоваться церковью..., сдать им ключи, и как хотят они, так пусть и молятся... Здесь мы встретимся с сопротивлением уездных наших товарищей».

Это «сопротивление уездных товарищей» имело и имеет место даже в очень значительном масштабе. Но и высшие советские центры, как покажет дальнейшее изложение, далеко несвободны от непоследовательностей. Как бы то ни было, остается несомненным, что, отчасти в силу априорных соображений, отчасти на основании указании опыта, новая власть в отношении церкви и религии взяла за основу политику, которая может быть формулирована, как постановление религии в возможно невыгодные условия соревнования с проповедываемым государ-

ством антирелигиозным (как кажется власти) мировоззрением. Нельзя не подчеркнуть, что принятие этой политики объясняется исключительно тактическими соображениями, а отнюдь не уважением к принципу свободы совести. «Истинная свобода совести есть свобода от религиозных предрассудков», читаем мы постоянно в заявлениях вождей РКП и стоящих к ним идеологически близко лиц.*)

С течением времени положение вещей, однако, осложнилась. Новая власть, которая в общем проявила оппортунизм в степени, до сих пор в истории не встречавшийся, усмотрела, что гордая позиция конфессионального индифферентизма представляется для нее невыгодною. Она установила, что может найти некоторое сочувствие среди сектантов, вероучения коих при старом строе принадлежали к числу лишь терпимых или даже гонимых, если предоставить им некоторые привилегии. Она разыскала в составе больших церквей, особенно православия, недовольные элементы, которые легко было привлечь к себе при условии предоставления им возможности выбиться наверх и открытия перед ними перспективы захвата соответствующих вероисповеданий в свои руки. Она, наконец, поняла внутреннюю невозможность проводить политику раскрепощения «угнетенных национальностей» при одновременном подавлении тесно сросшихся с ними вероисповеданий. Власть, поэтому, отказалась от догматически необходимого для нее вероисповедного безразличия, т. е. от

______________________

*) См. напр., книгу Г. С. Гуревича: «История советской конституции», Москва, 1923 г., в которой доказывается ошибочность постановления проекта конституции, объявлявшего религию частным делом граждан (стр. 79-80). Интересно отметить, что эта, почитаемая чуть ли не «меньшевицким уклоном» формула воспринята ст. 1 грузинского декрета об отделении церкви от государства от 15-го апр. 1921 г. и конституцией армянской соц. сов. республики.

политики постановления спиритуалистических религий в состояние равного для всех бесправия, и приняла систему бесправия градуированного, повторяя при этом наизнанку систему нашего дореволюционного церковного права, степенившего религии по количеству предоставляемых им полномочий.

Новая система осуществляется разными приемами. Градуированное бесправие может, прежде всего, покоиться на различном применении тех неограниченных полномочий, которыми в отношении граждан располагают органы советского государства, как государства деспотического, не связанного в своей деятельности субъективными публичными правами граждан. Органы че-ки, а ныне ГПУ, могут арестовать, сослать или расстрелять всякого. И они арестовывают, ссылают и расстреливают священнослужителей одних религий, и оставляют в покое других. Местные советы вольны передавать ставшие «народным достоянием» храмы в пользование любой группе верующих. И они пристрастно предоставляют храмы покровительствуемым религиозным группам, оставляя другие, более многочисленные, без всякой возможности совершать общественное богослужение.

Вторым приемом является широкое пользование т. наз. разрушительной системой. При помощи этой системы легализуется напр. обновленческая иерархия и оставляется без возможности гражданского существования иерархия православной церкви. С другой стороны, одной из наиболее покровительствуемых религий, а именно магометанству, предоставляются такие возможности в деле религиозного воспитания юношества, о которых остальные религии в советской России не могут и мечтать.

Третий прием состоит в территориальном

модифицировании советского «церковного права». Прием этот возможен потому, что законодательство, определяющее положение церквей и иных вероисповедных обществ, представляется в советском союзе децентрализованным. Оно исходит не от верховных органов союза, а от органов т. наз. союзных республик, т. е. тех государств, которые, по конституции, образуют советский союз. Поскольку некоторые из этих республик заключают в себе полусамостоятельные части, именуемые автономными республиками (в РСФСР), или распадаются на союзные республики второго ранга (в Закавказье), децентрализация идет еще дальше, т. к. права союзных республик по рассматриваемому вопросу переносятся на органы только что названных подчиненных политических образований. Таким образом, возникает теоретическая возможность существования в советском союзе свыше двадцати различных систем определения положения религии в государстве. Действительность представляется, правда, гораздо более простой. Известно, что правительства всех «независимых» и «полунезависимых» республик, фигурирующих на карте современной Poccии, представляются послушными орудиями в руках единой, сильно централизованной коммунистической партии. Это единство направляющей воли приводит к тому, что законодательные акты и дополнительные к ним инструкции, исходящие от разных государств, по общему правилу походят друг на друга, как две капли воды. Но в некоторых случаях правящая организация пользуется сложностью видимого строения советского государства для того, чтобы способы осуществления своих целей приноравливать к местным условиям. Этот прием применяется, между прочим, и по вопросу об отношении

государства к церкви и вероисповедным обществам.

Такова техника ныне действующей системы. Не всегда все входящие в ее состав приемы пользуются на советском верху равной излюбленностью. Третий из них представляется как будто наиболее устойчивым. Использование первого и второго достигло пароксизма в эпоху борьбы за изъятие церковных ценностей и заточения патриарха Тихона. Когда выяснился полный провал обновленчества, когда выяснилось, что легче просто совратить многих в воинствующий материализм, нежели привлечь их в церковь, явно связанную с органами политической полиции, когда выяснилось, что православие можно загнать в подполье, но нельзя его разрушить, то власть торжественно заявила об отречении от этих приемов. «Запрещается всем государственным установлениям, читаем мы в § 7 инструкции нар. комисс. юстиции и внутр. дел от 19-го июня 1923 г., путем административного вмешательства поддерживать некоторый культ или какое-либо церковное управление в ущерб другим культам или религиозным группировкам». Нет, конечно, сомнений в том, что эта декларация осталась только декларацией. Об этом свидетельствует и послание Соловецких епископов, и послание митрополита Сергия. Многочисленные подтверждения этому тезису даст дальнейшее изложение.

II.

«Церковь отделяется от государства», гласит ст. 1 декрета совета нар. комиссаров РСФСР от 23-го января 1918 г. (Собр. Узакон. 1918 г. № 18, ст. 263) В том понимании, которое дает этой статье советская власть, заключается, од-

нако, гораздо большее. «У церкви отнимается юридическая возможность существования», — вот формула, гораздо более точно передающая действительное положение вещей, первоначально распространявшееся на все религии, а со времени изобретения системы градуированного бесправия справедливое лишь в отношении тех вероисповедных обществ, которые не принадлежат к числу покровительствуемых.

Содержание этой формулы раскрывается с большей отчетливостью в нижеследующем разъяснении отдела культов народного комиссариата юстиции (НКЮ), являвшегося вплоть до осени 1924 г. *) основным органом советской власти в ее отношениях к церкви. «Декрет 1918 г. не признает церкви или религиозного общества, как юридического института, а допускает существование лишь отдельных религиозных групп граждан. По духу советского законодательства, каждая такая группа — это вполне самодовлеющая церковь, которая может устанавливать собственную жизнь и иметь какие угодно вероисповедания, лишь бы при этом не нарушался законный и общественный порядок и не затрагивались права граждан советской Poccии» (разъяснение 25-го августа 1922 г.)**) В силу этих соображений отдел культов приходит к тому выводу, что иерархическая организация церкви, как то благочинническая, епархиальная или центральная, не подлежат регистрации. Значение этого положения может быть понято только, если иметь в виду, что на основании п. 4 инструкции всеррос.

__________________

*) Когда он был заменен отчасти особым секретариатом при председателе всеросс. центр. исполн. комитета по делам культов (декр. 25 август. 1924 г.), отчасти отдел. общих дел центр. административного управления пар. комиссариата внутренних дел (НКВД).

**) Все сведения об инструкционной деятельности советской власти заимствованы из книги проф. П.В. Гидулянова «Отделение церкви от государства», изд. 3-е, Москва, 1926 г.

центр, исполн. комитета о регистрации обществ от 10 авг. 1922 г., не зарегистрированные общества объявляются закрытыми.

В более конкретной форме проявилась точка зрения советской власти в циркуляре НКЮ от 18-го мая 1920 г., который предлагает всем губ. исполн. комитетам прекращать деятельность бывших консисторий, ныне переименованных в епархиальные советы, правления, управления и т. д., как бы они ни назывались и к какому бы культу ни принадлежали, всюду, где эти последние ее осуществляют, опираясь на слегка измененные старые законы, и где эти, воспрещенные ст. .12 декрета*) организации присваивают себе, в качестве юридических лиц, карательные, налоговые, финансовые, хозяйственные и т. п. функции, а равно привлекать виновных к уголовной ответственности. В развитие этого циркуляра, отдел культов разъяснил, что к числу нелегальных объединений относятся и так назыв. объединенные советы религиозных обществ, незаконно издающие циркуляры; в случае появления на свет таких циркуляров, последние должны быть направляемы к прокурору и в государственное политическое управление (25-го мая 1923 г.). При всяком удобном случае отдел культов разъясняет, что подчинение отдельных групп верующих, в том числе и священнослужителей, своему епископу является совершенно добровольным и что, напр., смещение обязательно для священника лишь постольку, поскольку он сам готов ограничить свою культовую деятельность.

В более позднее время в связи с наметившейся тенденцией благоприятствования течениям, направленным на разложение православной церк-

____________________

*) Ст. 12 декрета в действительности такого содержания не имеет ( см. ниже гл. III).

ви, советская власть несколько видоизменила свою позицию. В силу ст. ст. 8 и 9 инструкции от 27-го апр. 1923 г., религиозные общества одного культа могут организовывать губернские и всероссийские съезды в порядке общего постановления о съездах от 12-го июня 1922 г., а эти съезды могут избирать исполнительные органы. При оценке этого постановления нужно иметь в виду, что оно придерживается разрушительной системы, при наличности которой власть может в разрешении на созыв съезда отказать без приведения мотивов. Практика показывает, что это право свободного усмотренья осуществляется со значительной долей пристрастия: как замечает разъяснение отдела культов от 28-го июля 1924 г., разрешенья на созыв съездов и избрание исполнительных органов давалось только сектантам и обновленцам. В качестве исполнительных органов, избранных губернскими или иными съездами представителей религиозных групп и обществ и зарегистрированных в административных отделах и существуют обновленческие «епархиальные управления» (разъяс. НКЮ 13-го окт. 1923 г.). В связи с распадом живоцерковничества на множество толков, возможен параллелизм таких управлений. Ибо, как разъясняет НКЮ (29-го сент. 1924 г.), «если обновленцы составят свой съезд и изберут свой исполнительный орган, то нельзя воспретить антониновцам, живой церкви и т. п. созывать свои съезды и избирать свои исполнительные органы». Для тех вероучений, которые не являются гонимыми, возникает возможность объединения даже во всесоюзном масштабе путем обращения в совет народных комиссаров союза («Известия», 1924 г. № 107).

Общеизвестно, что православная церковь до настоящего времени добиться легализации своей

иерархии на почве инструкции 27-го апр. 1923 г. не могла. Как говорится в послании соловецких епископов, «ей не разрешается устраивать центральные и епархиальные органы управления, епископы не допускаются в епархии, вынуждены бывают отказываться от проповеди, посещения общин, иногда даже посвящения; около половины православных епископов томится в тюрьме и ссылке». Допущение образования временного патриаршего синода в мае 1927 г. произошло в порядке сепаратного разрешения. И только, если осуществятся надежды, выраженные в послании митрополита Сергия, окажутся легализованными уездные и епархиальные управления.

В связи с сосуществованием церквей с разными правовыми статусами возникают от времени до времени попытки «командования» со стороны привилегированных религиозных групп. О таких претензиях мы узнаем преимущественно из сообщений об отклонении их подлежащими советскими органами. Так украинский НКЮ принужден был разъяснить, что «ни украинский православный церковный совет, ни его отделения не имеют права посылать свои распоряженья в неподведомственные им приходы и монастыри». Что касается РСФСР, то отделу культов пришлось разъяснить, что нельзя требовать визы обновленческого епархиального управления для крестного хода, устраиваемого гражданами, не принадлежащими к обновленческой церкви (разъясн. 30 мая 1924 г.). Также отклонил отдел ходатайство одного обновленческого епископа о предоставлении подчиненному ему духовенству льгот по отношению к подоходно-поимущественному налогу и к квартирной плате (разъясн. 13-го апр. 1923 г.). Власть отклонила эти претензии потому что ей гораздо выгоднее держать покровительствуемые религиозные об-

щества в той тесной от себя зависимости, которая всегда имеет место при перспективе получения потерянных льгот, нежели раз навсегда удовлетворить их пожелания и предоставить им власть в абстрактной форме. Но если власть не дает покровительствуемым религиозным обществам тех прав, которых они домогаются, то фактически искренние их пожелания от времени до времени исполняет. Дело принимает при этом иногда курьезные для принципиально отделившегося от церкви государства формы. Так, Юрьев-Польский уездный отдел управления позволил себе не утвердить произведенную религиозным обществом баллотировку священнослужителей (Гидулянов, 2-е издание, стр. 125), а иркутский губ. административный отдел сделал попытку предоставления права отправлять богослужение только «зарегистрированным» служителям культа.*)

Если православие еще только добивается легализации, и если сектанты и обновленцы располагают ею в довольно неудовлетворительной форме, то вероисповедания армяно-грегорианское**) и мусульманское пользуются, по крайней мере в некоторых частях советского союза, выгодами молчаливого признания исторических форм своего бытия. В Армении издан, правда, декрет, носящий наименование декрета об отделении церкви от государства (26-го ноября 1922 г.) но в тексте его соответствующего постановления

____________________

*) В период борьбы между экзархистами и автокефалистами на Украине, Киевским уездным съездом незаможных селян была вынесена резолюция, требующая украинизации богослужения. Эта резолюция вызвала, естественно, резкую отповедь со стороны НКЮ, который разъяснил, что все религии контрреволюционны, и что незаможные селяне должны агитировать за полное раскрепощение от вековых оков религиозного гнета, а не за производство богослужения на том или ином языке.

**) Это вероисповедание, очевидно, привилегируется с целью создать контраст с печальной памяти гонениями начала XX века.

просто не заключается. В Азербайджане такого декрета нет вовсе. Наконец, в Узбекистане и Туркменистане изданный умершей в 1924 г. туркестанской республикой декрет об отделении церкви от государства фактически отменен в отношении мусульманского вероисповедания.

III.

Если советское право по общему правилу игнорирует церковь, как таковую, то более милостиво оно к мелким церковным ячейкам: ст. 10 декрета 1918 г. прямо упоминает о церковных и религиозных обществах и устанавливает, что таковые подчиняются общим положениям о частных обществах и не пользуются никакими преимуществами и субсидиями. Дальнейшие статьи декрета более детально очерчивают юридическое положение таких обществ. В силу ст. 11, они не имеют права принудительного обложения и права наложения взыскания на своих членов. В силу ст. 12, они не имеют права владеть собственностью и не имеют права юридического лица. Но, в силу ч. 2 ст. 13, именно им передаются в бесплатное пользование здания и предметы, предназначенные специально для богослужебных целей.

На почве этих постановлений оказалось возможным легализировать деятельность приходов. В настоящее время в РСФСР приходы могут быть построены на двоякой юридической основе: 1) или в качестве групп верующих в порядке инструкции НКЮ от 24 авг. 1918 г. об отделении церкви от государства (Собр. Узаконений 1918 г. №.62, ст. 685, или 2) в качестве религиозного общества, подлежащего регистрации в порядке особой инструкции НКЮ и Нар. Ком.

Вн. Дел от 27-го апреля 1923 г. Двойственность структуры первичных религиозных ячеек заимствована из «российского» законодательства законодательствами Белоруссии и Азербайджана. На Украине и в Грузии проводится, наоборот, единство типа их путем полного приравнивания их обществам, не преследующим цели извлечения прибыли. В Армении церковные общины не подверглись регулированию со стороны государства и продолжают жить целиком на почве норм соответствующего религиозного права. То же самое имеет место в отношении к мусульманским ячейкам в республиках туркменской и узбекской, в коих, однако, в отношении христианских общин проведено законодательство РСФСР.

Возвращаясь к этому последнему, как определяющему правовое строение приходов в большей части советского союза, должно установить, что отличия между обеими формами их организации представляются на первый взгляд незначительными: минимальное число членов «культовой группы» — 20, а религиозного общества — 50; религиозное общество имеет свой устав, тогда как у группы верующих он отсутствует; вступить в культурную группу после ее учреждения может каждый гражданин того же вероисповедания, приобретая тем самым право на участие в управлении культовым имуществом; зачисление же в религиозное общество производится открытым голосованием общего его собрания. Последнее из приведенных отличий представляется, однако, далеко не столь маловажным, как кажется: если религиозное общество является замкнутой организацией, то группа верующих оказывается неопределенным единством: членами ее почитаются не только те 20 граждан, которые фигурируют в соглашении

с совдепом, а все местные жители соответствующей религии; все они имеют право участвовать в общем собрании группы, и каждым из них может быть подана начальству жалоба на стеснение его прав, хотя бы против той же «двадцатки» (Гидулянов, стр. 130). Ясно, что с этими аморфными группами власть рассчитывает легче справиться, нежели с религиозными обществами. Поэтому она предназначает форму религиозных обществ преимущественно для группировки членов покровительствуемых исповеданий, в особенности сектантов (Гидулянов, стр. 128), и не только не требует преобразования существующих групп верующих в обществе, как то было первоначально понято на местах, но почитает такое преобразование даже нежелательным (разъясн. ΗΚЮ 11-го апр. 1924 г.).

Процесс образования группы верующих или религиозного общества мыслится в основе, как свободный. Это не значит, однако, что власть устраняет себя от всякого участия в нем. Прежде всего, она может оказаться перед выбором между несколькими претендентами на тот же храм. Эти претенденты нормально кажутся представителями патриаршей церкви с одной стороны и отколовшихся от нее группировок с другой. Разрешение этого вопроса пришлось раньше всего дать украинской республике в связи с борьбой между экзархистами и автокефалистами, борьбой, в исходе которой правительство, тогда еще не проводившее ускоренной украинизации, не было заинтересовано. В ту эпоху правительством были отклонены притязания иерархии автокефалистов на распоряжение всеми существующими на Украине храмами; было решено, что церкви должны быть передаваемы той группе прихожан, которая составляет большинство их и что права меньшинства могут быть ограждены

лишь там, где местный исполнительный комитет признает возможным это сделать. При этом было установлено, что большинство подлежит определению путем подворной переписи прихожан, производимой двумя хорошо грамотными переписчиками, по одному от каждой из борющихся сторон. В РСФСР отдел культов предложил губ. исполн. комитетам разрешать возникающие между группами споры из-за обладания храмом мирным путем, распределив в каждом приходе наличные храмы между группами старого и нового толков по возможности сообразуясь с количеством населения и предоставив каждому толку в каждом приходе по одному храму (разъясн. 23 янв. 1924 г.). Несомненно, однако, что эта директива на практике выполнена была, так как видно из послания соловецких епископов, кафедральные соборы были почти повсеместно предоставлены обновленцам и оказались в связи с этим пустующими.

При образовании «групп верующих» и «религиозных обществ» власть должна далее наблюдать за тем, чтобы одни и те же граждане не значились в качестве членов нескольких групп или обществ (разъясн. 8-го марта 1924 г.). Наконец, она должна допускать ко вхождению в эти группы только граждан, фактически могущих пользоваться храмом, хотя бы и проживающих в разных городах (разъясн. 28-го июня 1924 г.). Правила эти преподаны в предупреждение обхода постановлений о минимальном составе групп и обществ.

Для получения в пользование «культового имущества» как группа верующих так и религиозное общество должны заключить особый договор с местным совдепом, как представителем государства, достоянием коего, в силу ч. I ст. 13 декрета 1918 г., стало все имущество

существовавших ко времени его издания религиозных установлений. Содержание этого договора, согласно § 8 инструкции 24-го августа 1918 г., сводится к обязательству для принимающих культовое имущество: 1) хранить и беречь его «как народное достояние»; 2) производить ремонт и вообще связанные с пользованием им расходы; 3) пользоваться им исключительно для религиозных потребностей; 4) иметь постоянно пополняемую инвентарную опись имущества и 5) допускать беспрепятственно во внебогослужебное время уполномоченных совдепа к осмотру и проверке имущества.

Расторжение договоров с группами верующих, согласно постановлению Президиума ВЦИКа от 23-го марта 1923 г., принадлежит президиумам губ. исполнит. комитетов. В силу § 4 инструкции 19-го июня 1923 г., расторжение должно иметь место: 1) при обнаружении участия церковной группы в контрреволюционных выступлениях и 2) при обнаружении злоупотреблений церковным имуществом или растраты его. По разъяснениям НКЮ, поводами к расторжению договора являются также падение числа членов группы ниже установленного минимума и желание президиума передать пользование храмом другой более благонадежной группе. Это последнее предположение расторжения договора является, конечно, одним из могущественных орудий покровительствования одним вероисповеданьям и угнетенья других. Таким же удобным орудием является постановление ст. 10 приложенного к инструкции 27-го апреля 1923 г. типового договора, в силу которого поводом к закрытию религиозного общества является и «арест части членов его», арест, целиком зависящий от усмотрения местной власти.

Итак, приходы существуют не только факти-

чески, но, под вышеуказанными наименованиями, и юридически. Но не велики и не прочны их права. При определении таковых советская власть исходит из того положения, что все имущество, которым они пользуются, является «народным достоянием», и что приходские организации приравнены к частным обществам и при том лишены прав юридического лица.

В первом отношении признается допустимым: 1) закрытие храма вне условий, указанных выше для расторжения договора, но при условии: а) острого недостатка в данной местности в помещениях для жилищных, санитарных, культурно-просветительных или иных целей; б) фактической возможности использовать для этих целей закрываемый храм и в) соответственности мероприятий «запросам трудящихся масс», выраженным в форме многочисленных коллективных заявлений, резолюций, постановлений съездов и т. д. (инструк. 1923 г.,§ 4); 2) использование храма для нерелигиозных целей без его закрытия (циркуляр НКВД 28 февраля 1919 г.); 3) передача храма в одновременное пользование нескольких групп верующих (украинск. разъяснен. 17 ноября 1922 г.) и 4) изъятие из пользования верующих отдельных категорий предметов безотносительно к их религиозному значению; установивший это изъятие декрет ВЦИК-а от 27 декабря 1921 г. послужил, как известно, поводом к религиозному гонению 1922-23 г. г. Верующим разрешается, правда, заменить подлежащие изъятию предметы другими, равноценными. Но такая замена затруднена тем, что она, по толкованию отдела культов не создает права собственности на выкупленные вещи, так что при ликвидации храма судьба их определяется на общем основании (разъяснен. 15 сентября 1923 г.)

Из того же положения вытекает то парадоксальное правило, что, несмотря на то, что верующие обязаны страховать переданные им храмы и имущества, в случае пожара страховые суммы выдаются не им, а губ. исполн. комитету (цирк. Нар. Ком-та финансов и НКВД от 28-го дек. 1923 г.). Правда, по разъяснению НКЮ от 12-го апр. 1924 г., это обстоятельство возлагает на губ. исп. комитеты обязанность в той или иной форме придти на помощь застраховавшей группе верующих. Но эта обязанность, как видно из практики отдела культов, выполняется весьма неохотно и далеко не полностью, причем не всегда достигают цели и предложения НКЮ; так, админ. отдел псковского губ. исполн. комитета оставил без исполнения предложение НКЮ о выдаче страховой премии за сгоревший в с. Завережье храм группе верующих для постройки нового храма, полагая, что полученные им страховые премии поступают в его полное распоряжение. Но и НКЮ считает, что если страховая премия не будет в течение трех лет использована на сооружение нового храма, то она, как представляющая эквивалент за сгоревшее государственное здание, поступает в доход государства.

Государственной собственностью являются не только те храмы, которые были национализированы в 1918 г., но и все сооруженные впоследствии на средства верующих (разъяснение НКЮ 24-го июня 1925 г.). Этим последним не гарантировано даже преимущественное право на получение сооруженного ими храма в пользование: циркуляром украинского НКВД от 23-го апр. 1925 г. прямо установлено, что вновь сооруженный храм может быть передан в пользование и другим лицам (напр. сооруженный православными

храм — тому или иному толку обновленцев или украинским автокефалистам).

Лишение религиозных групп и обществ прав юридического лица есть постановление, которое легче провозгласить, нежели провести: ибо власти по разным поводам приходится иметь дело с коллективами верующих, и ей же самой удобнее вступать в сношения не с аморфными массами, а с организациями. Вероятно, именно поэтому первоначальный текст украинского декрета об отделении церкви от государства (от 22-го янв. 1922 г.) не последовал в этом отношении за российским образцом. Только «в целях согласования» с РСФСР были лишены религиозные общества на Украине прав юридического лица дополнительным декретом 3-го авг. 1920 г. Впрочем, на практике эти общества продолжают пользоваться означенными правами, в частности обладают правом законного представительства в лице правления, члены которого зато лишаются избирательного права. Приближается к тому же самому положение вещей и в РСФСР. «Лишение прав юридического лица приводит к тому, что исполнение постановлений общих собраний и других заданий может быть возлагаемо религиозными группами и обществами только в порядке поручения. Но ничто не мешает получившим такие поручения лицам объединяться в представительный орган, которому присваивается наименование церковного совета. И эти церковные советы фактически признаются и советским правительством (Гидулянов, стр. 148). В частности, судами беспрепятственно принимаются иски, вчиняемые на имя церковного совета того или иного храма; равным образом, и исполнительные листы адресуются на имя таких же советов (разъясн. НКЮ 25-го апр. 1924 г., эту практику осуждающее). На членов цер-

ковного совета возлагается и уголовная ответственность в случае несохранности церковного (государственного) имущества («Известия», 1925 г. № 33).

Таким образом, лишение прав юридического лица на практике выливается в ограничение права постоянного представительства и лишение права обладания имуществом на праве собственности. Отдельными проявлениями этих норм являются: 1) недопущение возложения на членов вероисповедных групп и обществ обязательных членских взносов (типовой уст. ст. 7, прим.); извращаемое на местах в запрет производства добровольных сборов среди членов прихода (циркул. Украинск. НКВД 1924 г. № 2);

2) воспрещение религиозным обществам заключать договоры аренды свечных заводов, типографий и т. д. (ст. 15 инстр. 27-го апр. 1923 г.);

3) отклонение ходатайств о возвращении (возможном в условиях НЭП-а) быв. церковных домов (разъясн. НКЮ 29-го агв. 1921 г) и 4) непризнание силы за исходящими от религиозных обществ удостоверениями, мандатами и т. п„ (цирк. НКВД 15-го авг. 1921 г.). В отдельных местностях эти ограничения «углубляются», до принудительного отобрания у духовных лиц печатей, штампов и бланков (украин. инструк. 10-го ноября 1920 г.) или до запрета, под страхом ареста или высылки, священнослужителям и вообще духовным лицам являться в правительственные учреждения в качестве представителей религиозных обществ (абхазский декрет 16-го февр. 1923 г.).

Значительные отступления от изложенных норм заключаются в законодательстве армянской, узбекской и туркменской республик. В Армении храмы и богослужебное имущество объявлены народным достоянием, но по-прежне-

му находятся в обладании церковных общин не признанных обычаем основаниях. В Узбекистане и Туркменистане в силу декрета 20-го июня 1922 г. вакуфы почитаются имуществом мусульманских вероисповедных обществ, для заведывания ими учреждено главное вакуфное управление. Таким образом здесь не действует ни принцип принудительной бедности религиозных обществ, ни принцип лишения их прав юридического лица.

IV.

При очерченных условиях весьма стесненной представляется внутренняя деятельность легальных религиозных организаций. С юридической точки зрения она сводится, собственно говоря, к устройству без предварительного разрешения, молитвенных собраний в предоставленных им храмах,*) и к устройству, с предварительного уведомления милиции, общих собраний группы или общества для разрешения вопросов о содержании храма и управлении богослужебным имуществом. В этих возможностях, с точки зрения советского права, заключается известная привилегия, т. к. по вопросу об организации собраний

____________________

*) Если не имеется сведений о вмешательстве властей в порядок отправления богослужения, то одна из составных частей его, проповедь, нередко подвергается прямому или косвенному воздействию. Из циркуляра НКЮ от 3-го янв.1919 г. явствует, что некоторые советы применяли, в качестве репрессивной меры против священнослужителей, абсолютное запрещение проповеди. Судебная практика 1925 г. показывает случай присуждения священника к 3-летнему заключению за то, что он назвал школу, в которой происходил антирелигиозный спектакль, домом разврата, и призывал своих прихожан не посещать таких спектаклей и не посылать на них своих детей (Изв. 1925 г. № 107). С другой стороны, на Украине встречается практика воспрещения посещений богослужения лицам, не достигшим 18-летнего возраста, и даже обязывает руководителей следить за выполнением такого предписания (Цирк. Украинск. центр, исполн. комитета 1924 г. № 6).

оно, вообще говоря, придерживается разрушительной системы.

Этим либерализм советского права в отношении проявлений религиозной жизни и исчерпывается. Ибо в качестве дальнейшего принципа его можно установить если не воспрещение, то далеко идущее стеснение всякой публичной религиозной жизни вне рамок приходской деятельности. Это стеснение находит свое выражение в 4 направлениях: 1) в воспрещении где-либо, кроме храмов, публично выставлять религиозные эмблемы и публично совершать носящие религиозный характер действия; 2) в ограничении права частных молитвенных собраний; 3) в далеко идущих ограничениях религиозного преподавания и 4) в ликвидации всяких церковных установлений, за исключением переданных обществам верующих храмов.

1. В первом направлении ст. 4 декрета 1918 г. ограничивается установлением того правила, что действия государственных и иных публично-правовых общественных установлений не сопровождаются никакими религиозными обрядами или церемониями. Инструкция 24-го авг. 1918 г. (§ 29) восполняет это правило прежде всего воспрещением иметь в вышеуказанных помещениях какие-либо религиозные изображения. Весьма широкое толкование понятию публично-правового помещения дает отдел культов в разъяснении 1-го февр. 1923 г. «При советском строе (это понятие) не может быть определено по случайному признаку юридического собственника. Так, столовые, рестораны, пивные, заводы, мастерские и т. д. могут числиться в собственности частных граждан, но применять к ним старые нормы института частной собственности невозможно. Поэтому запрет вывешивать идолы или иконы действует всюду, где

применимы нормы публичного права, а они применимы всюду, где практикуется коллективный наемный труд и публичное, доступное всякому гражданину, пользование теми или иными помещениями». В связи с общим запретом совершения религиозных обрядов в государственных установлениях мог быть поднят вопрос о привлечении к ответственности заведующего больницей врача за то, что он разрешил пригласить священника для причащения умирающего; случай этот, правда, был разрешен в благоприятном для врача смысле (отношение НКЮ от 18-го янв. 1924 г.).

Инструкция 1918 г. устанавливает далее, что религиозные шествия, а также совершение каких-либо религиозных обрядов на улицах или площадях допускается лишь с письменного разрешения власти (§ 31). Отдел культов разъяснил дополнительно, что под действие § 31 инструкции подпадают и религиозные шествия с хоругвями и колокольным звоном при похоронах, и дал местным органам директиву не допускать совершения молебнов на рынках и базарных площадях (10 янв. 1922 г.). Местная власть иногда пытается затруднить совершение крестных ходов, требуя специальных, сопряженных с расходами по гербовому сбору разрешений от каждой деревни, по которой ход должен пройти, или выдавая такие разрешения в инстанциях не ниже уездных (цирк. НКВД от 12-го февр. 1925 г., эту практику осуждающий). Местами власти не разрешали сектантам совершать требуемое их вероучениями крещение под открытым небом (цирк. укр. НКВД от 4-го марта 1925 г.).

2. Частные молитвенные собрания граждан, по той или иной причине не образовавших религиозного общества или группы, правда, до-

пускаются — но только при условии заблаговременного извещения власти о времени и месте собрания и получения от нее разрешения (разъяс. 29-го авг. 1923 г., 27-го сент. 1923 г. и 28-го июля 1924 г.). А такие разрешения, как показывает практика, далеко не всегда даются. Так, ликвидировав фабричные храмы во Владимирской губ. при фабриках «Коммунистический авангард» и «Свердлова», местная власть вообще воспретила молитвенные собрания граждан. В других местах эти молитвенные собрания разрешены только группам в составе не менее пятидесяти человек, явно путая правила о молитвенных собраниях с правилами о религиозных обществах (циркуляр украинск. НКЮ от 8-го февр. 1924 г. предписывает эту практику оставить). Встречаются запрещения священникам ходить по домам прихожан, желающих пригласить их к совершению треб (разъяснение НКЮ от 18 сент. 1923 г.) или обусловливание таких обходов подачей особых ходатайств, оплаченных гербовым и канцелярским сборами.

3. По вопросу о преподавании Закона Божия декрет 1918 г. ограничился провозглашением принципа отделения школы от государства и запретом преподавать религиозные вероучения во всех государственных и общественных, а также тех частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы (ст. 9), но прямо установил, что граждане могут обучать и обучаться религии частным образом (там же).

Если декрет 1918 г. означает только запрещение школьного преподавания Закона Божия, то состоявшимся 13-го июня 1921 г. постановлением всеросс. центр, исполн. комитета установлено, «что преподавание вероучения лицам, не достигшим 18-летнего возраста, не допускается; для

лиц старше 18 лет могут быть устраиваемы специальные богословские курсы с целью подготовки священнослужителей, но при условии ограничения программы таких курсов специально богословскими предметами». Мысль, положенная в основу этого постановления, ясно раскрывается в нижеследующем ответе отд. юстиции Карельской трудовой коммуны на ходатайство членов междуприходского совета церквей гор. Петрозаводска о разрешении преподавания Закона Божия детям: «Указание на то, что свое высокое признание человек может выполнить только, получив в основу своей жизни евангелие — не основательно... Бесспорно, что преподавание детям Закона Божия влечет за собой затемнение их детских голов; советская власть, на коей лежит воспитание и образование детей, должна оградить их детские головы от наполнения религиозными предрассудками» (Гидулянов стр. 368-9).

При действии постановления 13-го июня 1921 г., преподавание Закона Божия допускается лишь лицам старше 18 лет, и при том вне школы. Что касается упоминаемых в постановлении богословских курсов, то учреждение их допускается только в губернских городах и только с разрешения губ. исполн. комитета по соглашению его с Нар. комиссариатом Просвещения и отделом культов НКЮ (разъясн. 2-го мая 1923 г.)

Новейшая практика в отношении стеснения преподавания Закона Божия идет значительно дальше. Основываясь на том, что в силу ст. 9 декрета об отделении церкви от государства допущено обучение Закона Божия «частным образом», и на том, что инструкцией Нар. Комиссариата внутр. Дел от 22-го декабря 1923 г. вообще воспрещены групповые занятия с детьми вне школы, отдел культов признал недопу-

стимым преподавание Закона Божия в храмах (разъяснение 16-го июля 1924 г.), а преподавание на дому признал допустимым лишь при условии, чтобы оно не отливалось в форму групповых занятий, каковыми должны быть признаваемы всякие занятия с детьми числом свыше трех, безразлично, принадлежат ли они к одной семье или к нескольким (разъясн. 1-го сент. 1924 г). Самое запрещение группового преподавания подкреплено циркуляром нар. ком. внутр. дел от 1-го апр. 1924 г., согласно коему такое преподавание должно быть предусмотрено обязательными постановлениями губ. исп. комитетов с привлечением виновных к ответственности в административном порядке.

Значение запрета преподавания усиливается на Украине недопущением лиц, не достигших 18-летнего возраста, на собрания, имеющие целью преподавание религии, как-то: библейские, миссионерские и проповеднические; равным образом, не могут быть там устраиваемы специальные детские и юношеские религиозные собрания (цирк, центр, исп. комитета 1924 г. № 6).

Запрет религиозного преподавания не действует, однако, на восточных окраинах советского союза в отношении мусульман. В республиках Узбекской и Туркменской продолжают функционировать мусульманские духовные учебные заведения, низшие (мектебе) и средние (медрессе). В связи с этим 14-го февр. 1923 г. утвержден устав просветительного общества «Махкамей Шария», содержимого за счет доходов от вакуфов. В числе функций этого общества указаны «принятие мер для распространения среди населения революционных, религиозных и научных мыслей» и «извещение местных властей о совершении кем-либо действий, вредных общественности, противных Ис-

ламу и народной совести». Ясно, что в названных республиках население представляется с точки зрения религиозной свободы неравноправным. Впрочем, та же неравноправность существует и в восточных губерниях РСФСР, т. к. президиум всеросс. центр. исполн. комитета дал директиву не препятствовать организации групповых занятий в мечетях или вне их для лиц, исповедующих мусульманскую религию и притом окончивших первую ступень единой трудовой школы или достигших 14-летнего возраста.

4. О ликвидации всех церковных установлений, кроме приходских храмов, декрет 1918 г. не говорит ничего. Тем не менее, ссылаясь на него, власть ликвидировала: а) все домовые церкви (в силу того, что учреждения, при коих они состояли, стали сплошь государственными, т. е. несовместимыми с религиозными эмблемами), и б) монастыри (на том основании, что правила передачи верующим зданий и богослужебных предметов к ним не применимы). Для избежания ликвидации, многие монастыри сделали попытки перестроиться в трудовые коммуны. Власть скоро раскрыла эти попытки и издала ряд распоряжений, долженствующих их обезвредить. Сюда относятся: а) предписание различать среди монастырского населения «трудовой элемент», и тех, кто эксплуатировал их религиозное чувство (цирк. НКЮ 3-го янв. 1919 г. § 8), причем только относительно первых рекомендуется «нелишение их прав, предоставляемых законами республики»; б) установление правила, согласно коему члены коммуны могут пользоваться храмом по соглашению с местным советом, но извлекать доходов от этих религиозных имуществ, от религиозных обрядов и церемоний не могут, ибо они тогда превра-

щаются из коммуны в общину, живущую эксплуатацией религиозного чувства других граждан (разъясн. 29-го марта 1919 г.) и в) предписание вводит в уставы монастырских коммун правило о допущении в состав членов желающих независим о от их вероисповедания (там же), К числу мероприятий, препятствующих нормальному течению религиозной жизни, можно отнести и постановление президиума всеросс. центр. испол. комитета от 30-го июля 1923 г. о перенесении дней отдыха, совпадающих с религиозными праздниками, со старого на новый стиль.*) Это постановление можно объяснить только желанием оказать услугу обновленцам, облегчением посещения в праздники их храмов и затруднением посещения верующими храмов, оставшихся верными патриаршей церкви и не перешедших на новый стиль. Значение этого акта усугублено постановлением президиума всеросс. центр, испол. комитета от 26-го янв. 1925 г., которое, осуждая местную практику наложения административных взысканий за закрытие торговых заведений в дни не признаваемых государством религиозных праздников, в то же время прямо предписывает налагать такие взыскания за закрытие в означенные дни предприятий, торгующих предметами первой необходимости, а также ресторанов, столовых и чайных.

К только что рассмотренным ограничениям проявлений религиозного чувства присоединяются мероприятия, направленные к стеснению активного элемента церкви, духовенства. В этом отношении центральное место принадлежит поста-

__________________

*) Постановление это в настоящее время, по-видимому, предназначено к отмене.

новлениям всех советских конституций, лишающих служителей культа активного и пассивного избирательного права, и притом независимо от того, является ли для них религиозное служение профессией или нет. Лишение политических прав, как таковое, безразличное для духовенства, сопровождается целым рядом дальнейших ограничений правоспособности, общих для всех «нетрудящихся».

Но духовенство не только отнесено к низшему в советской России сословию. Оно образует в последнем особо приниженную (в правовом отношении) группу, будучи лишенным таких прав, которые вообще говоря у этого сословия не отнимаются. Еще циркуляр нар. Ком. Просвещения от 3-го марта 1919 г. воспретил лицам, принадлежащим к составу духовенства, занимать какие-либо должности во всех школах. А постановление сов. нар. комиссаров от 21-го янв. 1921 г. сильно сократило их служебную правоспособность, воспретив им: 1) занимать какие-либо должности по отделам народного образования, юстиции, земледелия, рабоче-крестьянской инспекции, управления и продовольствия; 2) занимать какие-либо должности вне губернских и уездных городов и 3) занимать какие-либо должности, оплачиваемые высокими тарифными ставками.

К этим легальным ограничениям присоединяются умаления правового положения, вытекающие из определенно злостного истолкования в отношении духовенства ряда декретов. Так ригористически применяются к духовенству правила о совместительстве: таковое почитается данным при назначении служащему в государственном установлении духовному лицу постоянного (денежного или натурального) оклада от верующих.

VI.

Положение церкви в советском государстве интересно сопоставить с положением организаций, призванных обслуживать и распространять официальное мировоззрение. Церковь, как таковая, юридически не признается, а ее приходские ячейки подвергаются многосторонним стеснениям — в то время, как для пропаганды материалистического миросозерцания создаются широко разветвленные органы. Церковные общества лишены прежнего имущества, а приобретению ими нового ставятся препоны — в то время, как органы государственной пропаганды обильно снабжаются средствами. Церковь лишена права преподавания своего вероучения детям — в то время, как материалистическое миросозерцание является предметом обязательного преподавания во всякой школе. Служители церкви отнесены юридически к самой низшей группе населения — в то время, как проповедники материализма пользуются всяким поощрением. Это сопоставление дает право сделать вывод, что в советской республике существует государственная религия (каковой, конечно, является учение материализма), тогда как все противостояния этой религии вероисповедания выступают в положении угнетаемых. При этом, противостояния официальному учению вероисповедания трактуются различно. Наибольшим стеснением подвергается православие. Некоторыми привилегиями пользуются отколовшиеся от православия учения и секты. Наибольшей степенью свободы пользуются мусульманское вероучение.*)

____________________

*) В сильной мере привилегированным представляется и армяно-григорианское вероисповедание. Живущие рассеянными группами католики, протестанты и евреи, по-видимому, должны быть относимы к средней группе.

Таким образом, вопреки официальным заявлениям, но согласно заявлению, заключающемуся в соловецком послании, положение церкви и религии в советской России отнюдь не определяется системой отделения церкви от государства. Эта система допускает, правда, извращения в роде допущенных во Франции в первые годы проведения принципа отделения,*) но допускает она и поставление церквей и религии в то достойное положение, которым они пользуются в С.-Амер. Соед. Штатах. Не допускает она, однако, ни государственного гонения на религию, ни пристрастного отношения государства к разным вероисповеданиям, что, как показало предшествующее изложение, имеет место в советской России. Советское «церковное право» в действительности определяется системой связанности государства с определенным вероучением, системой, как это обыкновенно бывает, непоследовательно проводимой в смысле создания для религии многообразных условий правового существования. Только в обстановке этого многообразия может быть понято и оценено послание митрополита Cepгия. Для нынешней российской власти самый отказ от принципа конфессионального индифферентизма является внутренним поражением, по своему значению не меньшим, нежели фактический отказ от принципов коммунизма в области хозяйства. При таких условиях каждое восхождение не отказывающейся от своей внутренней сущности церкви по лестнице правовых возможностей равносильно сдаче властью одной из своих позиций.

Н.С.Тимашев.

____________________

*) Французские законы 1905 г. и первоначальная по ним практика, несомненно, отразились на декрете 23-го янв. 1918 г. и инструкции 24-го авг. 1918 г.