Наталья Трауберг

...наследуют землю

14 февраля 1975 г. умер, держа за руку жену, сэр Пэлем Грэнвил Вудхауз. Сэром он стал под Новый год, но в Англию не поехал — не только по старости, но и потому, что даже такому беззлобному человеку это было бы нелегко. Задолго до этого, когда ему пошел седьмой десяток, немцы застали их с женой во Франции и перевезли из курортного местечка в немецкий полулагерь — бывшую психиатрическую больницу (страшно подумать, куда делись больные). Судя по письмам, которые Вудхауз писал впрок своему школьному другу, там было примерно так, как в советском доме отдыха для обычных людей: загадочный компот в баках, грязный душ, большие палаты, хамство начальников. Сами же пленные, все гражданские, были очень приятными. Один из них стал прототипом виконта Аффенгема, первый роман о котором Вудхауз писал, когда раздобыл машинку.

Трудно поверить, но именно там он написал "Брачный сезон" и "Полную луну", начал "Дядю Динамита". К несчастью, узнав, как знаменит он в Англии, немцы предложили ему выступать по радио, и он согласился. Теперь известно, что говорил он очень свободно, изображал компоты, души и хамство, а главное, утешал других и смеялся над собой.

Когда их освободили, Вудхаузы кинулись во Францию и узнали, что они предатели. В нетерпимом Париже 1944 г. к ним приставили английского офицера, который прославился позже как христианский журналист, открывший миру, кстати сказать, Мать Терезу. Малькольм Маггридж оставил воспоминания, в которых рассказывает, каким кротким и печальным был несчастный Вудхауз. Подружились они на всю жизнь.

В Англии его обличали как могли. Занятно (или нет), что даже у Милна в этих инвективах немедленно появлялся явственно советский стиль. Защищали его только трое — Ивлин Во, Джордж Орвелл, Дороти Стейрс. Состава преступления не нашли; но он уехал в Америку и прожил в деревушке под Нью-Йорком еще тридцать лет.

Кончается век, что-то происходит с литературой. Не знаю, как у кого, но у меня нет то ли душевных сил, то ли времени, то ли терпения, чтобы читать многоумных кумиров, которых сейчас называют лучшими писателями столетия. Называют — а читают ли? Вот Григорий Чхартишвили говорит в интервью о Честертоне, вот Борис Парамонов рассуждает о "тихих" писателях, и вспоминаешь, что сам Честертон писал о Диккенсе. Люди, видимо, устали от взрослой и важной словесности, а словесность, как бы детская, все эти игры ради игр, все-равно оказывается важной. Значит, как и предвидел Честертон, людей намного больше, чем снобов; поэты же явно мечтают о том, о чем Тимур Кибиров прямо и пишет:

Только детские книжки читать!
Нет, буквально — не "Аду" с "Улиссом",
а, к примеру: "Волшебную зиму
в Мумми-доле"...

Компьютер тем временем доставляет новые и новые свидетельства о славе сэра Пэлема. Королева-матушка старая Елизавета, трогательная и толстая любимица англичан, получает новый сорт светло-алых маленьких роз, названых в честь Вудхауза, а заодно становится почетным председателем его общества. Узнав, что мы издаем его, люди пишут из Техаса, не говоря о других местах Америки и Англии. Летом будет паломничество, и я молю Бога, чтобы мне удалось поехать по Вудхаузовским местам; причем празднуют благоговейные британцы эту самую четверть века с его смерти, но летом, чтобы всем было удобнее. Неужели и впрямь можно увидеть райские сады в Шропшире и улицы Лондона, по которым ходили Берти, Ронни, Монти, у которых хватало мудрости, чтобы узнать рай и там? Школу в Далидже я видела, но в ней никого не было — я ездила в Англию поздним летом, потому что столетие Льюиса тоже праздновали так, чтобы всем было удобно.

НАТАЛЬЯ ТРАУБЕРГ

Москва

©   "Русская мысль", Париж,