Из книги: Тураев Б.А. Египетская литература. - СПб.: Журнал «Нева»; «Летний
Сад», 2000. - С.317-332. Текст на странице предшествует ее номеру.
«Копты» — арабское искажение имени египтян — сделалось в Европе термином для
обозначения египтян-христиан, создавших и при новых религиозных и политических
условиях своеобразную культуру, идущую от эллинизма, но развившуюся под влиянием
национальной реакции, за-
317
мечаемой повсюду на востоке уже в IV веке. Заменив иероглифическое письмо греческим
алфавитом с прибавлением из запаса демотических знаков букв для недостающих в
греческом языке звуков, египтяне сохранили национальный дух своей литературы и
в христианское время, хотя содержание огромного большинства ее памятников — церковное,
как и в литературах других христианских народов Востока и отчасти Запада, в Византии
и древней Руси. И здесь поучения, жития святых, церковная богослужебная поэзия,
благочестивые повести занимают господствующее положение наряду с переводами греческих
отцов церкви и церковных писаний, уступая лишь незначительное место светской литературе,
также нередко не чуждой налета церковности. Не всегда легко решить вопрос, является
ли тот или иной памятник оригинальным или переведенным с греческого; многие памятники,
возникшие в христианском Египте, распространились по всему христианскому Востоку,
известны и у нас; в числе их, прежде всего, следует упомянуть патерики, особенно
«изречения отцов» — любимое назидательное чтение наших предков. Сюда же относятся
и многие жития египетских подвижников.
Христианство распространилось в Египте быстро, но, как и везде, шло из греческих
общин и, по преимуществу, первоначально среди простых людей, далеких от литературы
и бедных языком. Перевод Св. Писания был сделан уже к IV веке, но не на литературный
египетский язык, а на местные наречия, которых насчитывается не менее пяти: верхнеегипетское,
так называемое сахидское, нижнеегипетское, или бохейрское («приморское»), фаюмское,
ахмимское, мемфисское. Наибольшее количество памятников сохранилось на первых
двух наречиях; с XI века бохейрское наречие как язык патриархата стало вытеснять
сахидское, и теперь оно безраздельно господствует в церковном употреблении, хотя
и как мертвое, так как копты уже в XVII веке утратили свой национальный язык,
идущий от времен фараонов. Бедность языка той среды, для которой делались переводы
Библии и Отцов Церкви, наглядно сказалась в широком заимствовании греческих слов.
Неограниченное употребление их вошло даже в обычай, и коптские тексты пе стрят
ими. Коптский язык, по простому подсчету его корней, по меньшей мере, в пять раз
беднее классического египетского. Памятники его письменности дошли до нас в жалком
виде отдельных листков папирусных и пергаментных рукописей — их покупали по частям
европейские и американские миссионеры и туристы в монастырях, где невежественные
и забывшие свой язык монахи перестали дорожить ими. Нередко в целом виде эти памятники
дошли только в арабском или эфиопском переводе; иногда коптский оригинал совершенно
потерян. Между тем, монастыри в лучшее время были центрами просвещения, и из них
вышла коптская письменность. К ним тяготело население, угнетаемое светской властью,
страдавшее под бременем социальных недугов III—V вв., разоряемое набегами диких
нубийцев. Массовые переходы в христианство понизили общий уровень последнего и
вызвали удаление наиболее ревностных элементов в пустыни и монастыри. Когда древнейшие
монашеские общины, основанные св. Пахомием, вследствие преобладания греческого
элемента, стали терять для туземцев притягательную силу, возникли у Сохага и Атриба
монастыри Красный и Белый; основателем второго был Пжоль, дядя знаменитого Шенути,
который был его преемником и деятельность которого занимает в истории христианского
Египта центральное положение. Обладая исключительным для копта сильным характером,
твердой волей, прожив более ста лет (333—451), он оставил глубокие следы во всех
проявлениях жизни своего народа; с него можно начинать историю коптской национальности
как определенной самостоятельной силы в области церковности и в области литературы.
Он упорядочил туземное монашество, введя строгое общежитие и поставив первою обязанностью
труд; его распоряжения, проповеди, послания регулировали до мелочей жизнь общины,
то гневно, то любовно призывали богатых к состраданию к бедным, обличали распутные
нравы, громили пережитки язычества, обличали злоупотребления власть имущих. Он
вступил и в активную борьбу, разрушая языческие храмы; монастырь его давал приют
во время нашествий варваров. Его творения — классические
318
319
произведения коптской литературы; они создали ее и до сих пор пользуются почитанием,
войдя в состав богослужения.
Лучшая пора коптской письменности — время от V до X века; она распадается на
два периода — до арабского завоевания и после него. Первый период создал Шенути
при отчуждении от православной церкви и греческого мира в связи с общевосточной
реакцией против эллинизма, проявившейся уже в IV веке. На коптский язык усиленно
переводятся греческие произведения, необходимые для церковной жизни и назидательного
чтения, однако египетские вкусы и здесь отдают особое предпочтение гностическим
трактатам, апокрифам, апокалипсисам, сборникам чудес, далеко не всегда оставляя
оригинал в неприкосновенности. Часто находит себе место националистическая тенденциозность,
и с этой стороны особенно характерны коптские сказания о вселенских соборах, обработанные
тенденциозно в виде церковно-исторических романов, где египетским уроженцам приписана
едва ли не решающая роль.
Национальная литература, конечно, воспиталась на греческих образцах, не забывая
о египетском прошлом. Греческие эллинистические сказания о чудесах и романы с
хождениями и приключениями также сказались на коптских мартирологах, житиях и
повествованиях, как и древнеегипетские сказки. Это настоящие духовные романы.
Конечно, значительно было влияние и библейской литературы с примыкающей к ней.
Богато было проповедническое творчество, идущее от Шенути. Его монастырь дал несколько
писателей, прежде всего, его ученика Вису, составившего его житие, а также проповеди
и послания, которым далеко до силы его учителя — они проникнуты не властностью,
а монашеским смирением. Влияние Шенути сказывается и на проповедях Писентия, епископа
г. Кефта (конец VI, начало VII в.) — в них те же призывы к достойной христианской
жизни и покаянию. Особенно интенсивно проявилась литературная деятельность в монастыре,
имя которого сделалось нарицательным, особенно у нас в России, — в Ските. К этому
монастырю относит себя известное едва ли не на всем христианском Востоке и имеющееся
в наших Четьих-Минеях сказание, излагающее от имени монаха Пафнутия хождение по
320
пустыне, посещение подвижников и кончину преподобного Онуфрия — сказание, идущее
от жития св. Павла Фивейского и нашедшее себе подражания, например, во влагаемом
в уста монаха Серапиона повествовании о путешествии в пустыню, после сновидения,
для посещения подвижника Марка Тармакского и его погребения. Около аввы Памво,
в монастыре св. Макария Великого, в Ските также образовался цикл легенд. И здесь
мы видим черты, переносящие нас в древний Египет с его наивностью, отсутствием
исторической перспективы, интересом к эсхатологии и смерти. Святые, ангелы и Божество
являются и беседуют с героями рассказа по их желанию; у Иисуса Христа даже «обычай
приходить каждый день и утешать» их. Дочери императора Зи-нона попали в Скит,
а преподобный Кир даже именуется братом императора Феодосия Великого. Здесь уже
не только наивность, но и своеобразный патриотизм, который некогда персидских
царей и Александра превратил в египтян, а потом самого Диоклетиана сделал пастухом
у отца аввы Псоте, епископа Птолемаид-ского. Деятельность Скитского монастыря
продолжалась и впоследствии. Здесь жили не только туземцы, но была и сирийская
обитель, заходили сюда и эфиопы, и армяне, благодаря чему развилась переводческая
литература, обусловившая распространение памятников египетского происхождения
по всему монофизитскому миру. По-видимому, скитские монахи составили даже Библию-полиглотту
на пяти языках — эфиопском, сирийском, коптском, арабском, армянском.
С этой стороны монашеские сказания и многие акты мучеников — настоящие духовные
романы, напоминающие эллинистическую литературу чудес и египетские папирусы. Интересны
также два монашеских произведения, одно — сохранившееся в арабском облике, другое
— в больших отрывках, — приключения Аура, сына великого мага, и странствования
благочестивых братьев Гесия и Исидора, окончившиеся приобретением мощей Иоанна
Крестителя у Емессы.
Арабское завоевание (641), в значительной степени облегченное ненавистью коптов
к Византии и религиозной и национальной рознью, на первых порах было для них благоприятно,
и
321
вызвало даже новый подъем литературы, обусловленный и тем, что их язык получил
права и избавился от конкуренции греческого. К этому времени относятся некоторые
лучшие произведения коптской письменности, с народным оттенком и даже в народной
стихотворной форме, стоящей в связи с древнеегипетской, большей частью в форме
четверостиший без рифмы, но с 2—4 ударяемыми слогами в каждом стихе. Интересны
стихи на библейские и монашеские темы, на мотивы христианской морали, песни некоего
«Хумиси» на разнообразные темы из области религиозной жизни с библейскими, гомилетическими
(особенно из Иоанна Златоуста), особенно же эсхатологическими мотивами. Но венцом
коптской поэзии является стихотворная обработка легенды о св. Археллите и его
матери, сохранившаяся в рукописи X века в Берлине. Это своего рода драма или ораторий,
прерываемый частями повествовательного характера.
К области поэзии можно отнести и некоторые немногие надгробные надписи, проникнутые
скорбным, элегическим характером и напоминающие несколько древнеегипетские.
Дошли до нас от этой эпохи и жития святых, имеющие несомненный исторический
интерес. Сюда относится, например, житие известного нам Писентия, епископа Кефтского
VII века, (между прочим, он представлен беседующим с мумией, которая повествует
ему о муках ада), Самуила, основателя Каламонского монастыря, современника арабского
завоевания, патриарха Исаака (686—688), написанное Миной, тоже египетским монахом,
впоследствии епископом города Никиу и автором других писаний, например, похвального
слова в честь Макроимя, одного из своих предшественников по кафедре.
Собственно исторических трудов на коптском языке нет, да их и нельзя ожидать
от египтян. Однако в это время один копт составил хронику, которая является ценным
источником для истории Византии и Египта, особенно современной ему эпохи арабского
завоевания. Это был Иоанн, епископ г. Никиу, переживший арабское нашествие. Его
труд дошел до нас в эфиопском переводе, сделанном с арабского; оригинал был написан,
кажется, в зависимости от источников, частью по-гречески, частью, может
322
быть, по-коптски. Для Египта изредка использованы местные легенды, например, рассказ
о покорении Египта Камбизом, приближающийся к дошедшим до нас отрывкам так называемого
исторического романа о Камбизе; это тенденциозное произведение в национально-патриотическом
духе с восхвалением храбрости египтян, с презрением к их врагам, в духе древних
царских победных надписей. Некогда великий народ, теперь уже много веков подъяремный,
остался верен себе и продолжал считать себя выше всех. На арабском языке обработал
историю коптских патриархов Севир, епископ Эшмунаина (971), и его продолжатели,
но сохранились отрывки их коптских источников.
Особенно сильны древнеегипетские пережитки в той области, которая всегда была
египетской по преимуществу — в области магии. Она возродилась в христианском облике
с тех пор, как в церковь вошла масса населения, плохо усвоившая новую веру и перенесшая
с собой свои прежние привычки. До нас дошло немало заклинании, заговоров, амулетов,
рецептов, талисманов и т. п., например, из Фаюма от VIII века, из мастерской какого-то
шарлатана, и иногда совершенно языческого характера.
С VIII века начинаются страдания коптской нации; гонения со стороны мусульманского
правительства сопровождались массовыми переходами в ислам; арабам удалось то,
чего не могли достигнуть другие завоеватели Египта — денационализация египтян.
Язык забывался, в качестве литературного языка начинают пользоваться арабским.
Лучшие люди стали употреблять усилия, чтобы спасти нацию от поглощения исламом.
До нас дошло довольно много произведений копто-арабских грамматиков X и следующих
веков, пытавшихся дать пособия для понимания коптского языка, и, благодаря их
стараниям, литературная деятельность на этом языке продолжалась до XII века. В
XIII веке появилось еще на сахидском наречии неуклюжее собрание более 700 четверостиший
с заимствованной у арабов рифмой, именуемое «Триадой» и имеющее целью назидания
на духовные, нравственные и национальные темы; между прочим, напоминается о необходимости
изучения коптского языка. Около того же времени составлено очевидцем, священником
323
Марком, важное и в литературном, и в историческом отношении житие мученика Иоанна
Фаниджойтского, пострадавшего от мусульман в 1209 году Дальнейшие произведения
коптской письменности почти исключительно вызваны потребностями богослужения;
это большей частью искусственная церковная поэзия на бохейрском наречии, являющемся
языком богослужения, поглотившем остальные и до сих пор непонятном для народа
и значительной части самого духовенства. В последнее время делаются со стороны
европейски образованных коптов усилия поднять знакомство с древним национальным
языком и даже возродить его в практическом употреблении.
АБИССИНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
История христианской горной страны тропической Африки у истоков Голубого Нила
уходит в глубокую древность. Уже в течение последнего тысячелетия перед Р. X.
сюда занесена семитическая культура с соседнего берега Южной Аравии; племена Йемена,
особенно Хабашат и Геез, наслоились на туземное негритянское и хамитское население,
сообщили ему высшие формы быта, государственность, дали письменность. По имени
первого из названных племен страна получила свое название — Абиссиния, второе
дало свое имя классическому семитическому языку, который до последнего времени
был языком церкви и литературы, хотя перестал быть живым и разговорным уже больше
тысячи лет тому назад. Сами абиссины охотнее употребляют для обозначения своей
страны библейский термин Эфиопия, отчего в науке язык Геез и его литература обыкновенно
называются эфиопскими.
Первые памятники письменности на почве Абиссинии — краткие надписи на одном
из южноарабских диалектов, начертанные савейским шрифтом и относящиеся к области
культа божеств, принесенных на новую родину переселенцами. Ко времени Р. X. мы
уже застаем здесь могущественное царство со столицей в Аксуме и с владениями,
в значительной мере приоб-
324
ретенными путем завоеваний, до Нила и моря и даже за морем, в прежней метрополии.
Положение на обоих берегах моря обусловило широкие торговые сношения и культурный
обмен со всем миром; царство было третьей великой державой, наряду с Римом и Сасанидской
Персией; при дворе были сильны эллинистические связи, и царские победные надписи
составлялись на греческом языке; наряду с ним официальным продолжал оставаться
южноарабский, и надписи на нем дошли еще от великого завоевателя и устроителя
Аксумского царства Ззана, младшего современника Константина Великого. При этом
царе, имя которого в истории Африки должно занимать одно из самых видных мест,
произошли два события, имевшие для истории Абиссинии решающее значение: национализация
шрифта и официального языка и принятие христианства. От него дошло до нас семь
надписей; из них три представляют редакции одного того же текста на греческом
и туземном языках, причем туземный текст уже дается и в савейском, и в эфиопском
облике, а затем дальнейшие надписи уже начертаны приспособленным к туземному семитическому
языку Гееэ шрифтом, в основу которого положен савей-ский и который реформирован
введением обозначений для гласных и направления слева направо. И то и другое произошло
не без влияния греческого языка и проповеди христианства. Надписи Эзаны весьма
содержательны и повествуют о его походах, завоеваниях и сооружениях тронов в благодарность,
сначала языческим богам, и, наконец, Богу небесному; тон и характер изложения
напоминает летописи; надписи имеют большой исторический и несомненный литературный
интерес.
Приобщение к великому восточно-христианскому миру, однако, должно было в высокой
степени содействовать подъему культуры и развитию письменности, тем более, что
вместе с новой религией должны были быть получены народом и Св. Писание, и христианская
литература, и богослужебные книги, сначала на греческом или сирийском языках,
затем в переводах все это должно было вызвать появление и туземной христианской
письменности. К сожалению, от этого древнего периода до нас не дошло ничего. Крушение
Аксумского царства, происшедшее
325
вследствие возникновения и распространения ислама и внутренних смут в VII—VIII
вв., внешние погромы и внутренний распад, продолжавшиеся с перерывами до конца
XII века, были причиной гибели памятников письменности, и от этой темной эпохи
в семь столетий до нас случайно дошло только несколько незначительных документов
в поздних копиях. Едва ли в своих источниках восходят к этому времени и жития
тех святых, которых помещает предание в Аксумский период, возводя к ним и церковный
уклад, и церковную поэзию. Таковы «Девять Святых», прибывшие из Сирии и Египта,
распространившие в стране монофи-зитство и насадившие монастырство, а .также Иаред
Сладкопевец, считавшийся автором стихотворных и иных песнопений, мелодий и напевов,
которые он принес с неба на землю. Возможно, что в эту эпоху установлен канон
в 81 священную книгу; в состав его вошли и апокрифы, как Книга Еноха, Юбилеев,
Вознесение Исайи и др.; некоторые из них сохранились только на эфиопском языке,
точно так же, как это захолустье христианского мира сохранило и некоторые литургические
и богослужебные чины, не сохранившиеся в других его областях. Апокрифическая и
апокалиптическая литература имела большое влияние на туземную письменность; влияние
египетского гностицизма сказывается в Абиссинии и до сего дня в многочисленных
писаниях суеверного, магического характера, столь отвечающих вкусам и культурному
уровню отсталой страны.
В 1270 году единство государства было восстановлено под властью новой энергичной
династии, но это уже было не прежнее Абиссинское царство — центр перешел на юг,
в область Амхару, менее культурную, дальше отстоявшую от моря и мировых связей,
значительно позже сделавшуюся христианской. Язык Геез был уже мертвым; государственным
языком стал амхарский, происходящий от другого диалекта и подвергшийся сильному
хамитскому влиянию, особенно в синтаксисе. Литературным продолжал оставаться Геез,
и почти весь наличный запас эфиопской письменности дошел до нас от времени XIV
века. Установление связей с Египтом и Иерусалимом, основание абиссинских монастырей
и подворий при коптском патри-
326
аршем престоле и у гроба Господня вызвало появление переводов на эфиопский язык
произведений церковно-исторического, канонического, литургического, апокрифического
характера; переводы делались, главным образом, с арабского и лишь в весьма редких
случаях с коптского, в это время уже почти вышедшего из употребления; арабский
язык до такой степени представлялся литературным по преимуществу, что многие литературные
писания имеют за собой арабские наброски авторов. По содержанию вся эта письменность
имеет тот же характер, что и другие христианские литературы средневековья и наша
допетровская письменность; она, по преимуществу, духовного содержания, в значительной
своей части переводная. Из оригинальных произведений литературное значение имеют
жития туземных святых, памятники историографии, церковной и светской поэзии и
некоторые другие, отдельно стоящие книги.
Развитие монашества в XII—XV вв. вызвало потребность в «житиях» основателей
и вообще подвижников бесчисленных обителей, рассеянных по горам Абиссинии и островам
ее озер; они были необходимы прежде всего для чтения в церкви на день памяти святого.
Этих житий известно много; они различного литературного достоинства, различной
исторической ценности, различного объема. Некоторые, например, повествования о
двух основателях двух различных монашеских направлений, Текла Хайманота и Евстафия,
представляют огромные произведения, обработанные с литературным вкусом и имеющие
значительный исторический интерес; сюда же примыкают и многочисленные жития учеников
и последователей этих двух столпов абиссинского монашества. Иное впечатление производит
весьма распространенное житие легендарного Габра-Ман-фас-Кедуса, — это продукт
суеверного недомыслия. Из древних святых обстоятельные жития повествуют о некоторых
из «Девяти преподобных» (одно из них составлено в XV в. Иоанном, епископом Аксумским),
Иареде Сладкопевце, царе Ла-либале (XII—XIII вв.), создателе замечательных монолитных
церквей в г. Роха, в области Ласта; житие и имеет главной целью представить это
строительство в ореоле чуда. Некоторые
327
жития заменяют неизвестные составителям факты риторикой и нагромождением цитат;
иногда они беспорядочно перемешивают факты из жизни святого с посмертными чудесами.
Чудеса обычно составляют вторую часть произведения и, несмотря на все свойственные
африканскому воображению преувеличения, крайности и даже недомыслие, дают ценный
в бытовом, а иногда и в историческом отношении, материал. Вообще же это памятники,
написанные высоким стилем, иногда с рифмованными рядами фраз, особенно в нелишенных
изящества вступлениях. Агиографическое творчество продолжалось до XVIII века,
последними его произведениями были длинное житие посвятившей себя в монашеском
сане борьбе с напором воинствующего католицизма XVII века знатной дамы Валатта
Петрос, основавшей ряд монастырей на берегах и островах оз. Цана, и житие годжамского
монаха Зари Бурука, интересное для истории монофизитских толков XVII—XVIII вв.,
но уже обнаруживающее упадок этой отрасли литературы.
Абиссинская историография могла бы составить славу любой литературы. Здесь
любили историю и охотно переводили с арабского хроники, например, Аль-Макина,
Абу-Шакира, Иоанна ни-киуского, сохранившегося только в эфиопском облике. Но уже
с начала XIV века идет цепь туземных памятников национальной истории. Героическая
борьба с исламскими княжествами, отрезавшими Абиссинию от моря, при царе Амда-Сионе
(1314—1344), вписавшая в историю Эфиопии славную страницу, вызвала повествование
о победах этого царя. Этот, написанный не без влияния подобных арабских произведений,
литературный памятник еще стоит между хроникой, похвальным словом и героическим
эпосом; более объективны, но менее литературны хроники царей Зара-Якоба и Баэда-Марьяма
(1434—1478), написанные очевидцами, лицами, близкими ко двору и интересовавшимися
преимущественно придворною жизнью и походами. Гораздо выше описания, посвященные
царям Клавдию (1540—1559) и Мине; первое может быть названо и хроникой высокого
стиля, и похвальным словом; в конце его автор присоединил алфавитный плач в подражание
Плачу Иеремии. Хроники конца XVI и начала XVII вв. пред-
328
ставляют высшее развитие этого рода произведений. Большие истории Сарца-Денгеля
и Сисинния — изящные, стильные литературные произведения, исторически объективные
и весьма содержательные. Начиная с XVII века, нам известны имена придворных историографов;
это были духовник Сисинния Мехерка-Денгель, затем Такля-Селлясе, Хаварья Крестос,
За-Вальд, Акаси, Синода, Кенфа-Микаэль и др. Наряду с обстоятельными большими
летописями существуют краткие хроники в различных редакциях, составленные частью
по пространным первоисточникам, частью самостоятельно, причем настоящее историческое
изложение начинается только с разгрома Абиссинии мусульманами при Леб-на-Денгеле
(1508—1540); до этого даются только списки царей и отдельные факты. С именем придворного
священника Бахрея дошло до нас небольшое любопытное сочинение о Галласах, написанное
зимой 1595—1596 гг. и являющееся образцом беспристрастия. Автор спрашивает, почему
сравнительно немногочисленные галласы побеждают абиссинов, и находит объяснение
в том, что те воюют все, тогда как из его единоплеменников не боится войны только
десятая часть, — остальные под разными предлогами от нее уклоняются, — это или
монахи, или евнухи, или певцы, или купцы и т. д.
Кроме памятников историографии, имеются исторические легенды и, прежде всего,
в различных версиях давно ходившая по обоим берегам Чермного моря и усвоенная
себе династией легенда о Соломоне и Савской царице и происхождении от них эфиопского
царского дома. Наиболее почитаемая после Библии в Эфиопии книга «Слава Царей»
(Кебра-Нагаст) имеет своим содержанием эту легенду в смешении с книжными заимствованиями,
апокрифами и т. п. Эфиопы здесь представлены, как избранный народ, новый Израиль;
они выше Рима, ибо во главе их стоит старшая линия Соломонидов, и они не впали
в ересь и потому хранят свою святыню — похищенный из Иерусалима ковчег завета
— до скончания века. В подражание этому, к видениям известного коптского подвижника
Шенути в Эфиопии прибавлено сказание о том, что в чудесно воздвигнутой этим святым
церкви некогда сойдутся римский император и абиссинский
329
царь Феодор, их патриархи — Римский и Александрийский — совершат литургии; будет
принята и сопровождена явлением Духа Святого молитва Александрийского патриарха;
римляне покаются, все неверные обратятся, Мекка погибнет, эфиопский царь наложит
дань на Рим и Египет и т. п. Этот же царь Феодор является в эсхатологическом трактате
«Сказание Иисуса» обетованным пастырем, имеющим собрать немногих оставшихся верных
перед пришествием антихриста и т. п.
Многочисленны и своеобразны продукты церковной поэзии. Это рифмованные гимны
различной величины и построения. Некоторые из них, длинные, так называемые «Образы»,
обращают восхваления к различным частям воспеваемого, другие представляют не лишенное
изящества четверостишие, многие состоят из ряда строф, начинающихся словами «прибегаю
к Тебе» и т. п. Особенное место занимают так называемые «Кене», соответствующие
стихирям, но представляющие импровизации певцов во время богослужения; многие
из них записаны с именами авторов, например, царей Наода и Такла Хай-манота, раса
Вальда-Габриэля, священника Рафаила, Денко-Маркоса и мн. др. Они щеголяют богословской
изысканностью, витиеватостью, знанием Св. Писания, уподоблениями и т. д. Нередко
для нас эти стихи почти невразумительны.
Не останавливаясь на многочисленных богословских догматических компендиях и
руководствах и полемических писаниях против латинства (один трактат, остроумно
составленный, принадлежит перу царя Клавдия), упомянем о литературных трудах знаменитого
царя Зара-Якоба (1434—1468). Получивший, как и все абиссинские цари, богословское
образование, он использовал свои знания и энергию для упорядочения церковной жизни,
улучшения богослужения, нравов духовенства и мирян, изложив свои предписания в
большом сочинении «Книга Света» и в ряде других. Ревность царя-богослова и его
литературный талант достойны всякой похвалы, но духовные средства малокультурных
условий были недостаточны. Так, он указывал на необходимость духовного просвещения,
проповеди, на Библию как основу церковной жизни, но под нею он понимал и все апокрифы
и разные поздние сборники сомнительных «Чудес» и т. п. Во всяком случае, «Книга
Света» — один из самых интересных и важных памятников туземной письменности, изображающих
перед нами состояние заброшенного в Африке обломка христианского мира и попытки
лучших его представителей отстоять его культурное достояние.
В иную сферу переносят нас две интереснейшие книги, известные под именем учителя
XVII века Зара-Якоба и его ученика Вальда-Хейвата. Первая — автобиография абиссинского
мыслителя, который под влиянием римской иезуитской пропаганды и туземных религиозных
споров пришел к сомнению в истинности существующих религий и выработал собственное
религиозное миросозерцание, в основу которого легла вера в единого личного Бога
— творца и промыслителя, — в данный им человеку непогрешимый разум, в бессмертие
души, отрицание монашества, постов, догматики. Вторая — развивает это учение,
прилагает его к жизни и сопровождает поясняющими рассказами, примерами, притчами.
Обе книги названы «Исследованиями» и представляли бы исключительный, общечеловеческий
интерес, если бы в недавнее время один туземный писатель с европейским образованием
не высказал в своих мемуарах, что настоящим автором этих писаний является не кто
иной, как один латинский миссионер, через которого они действительно попали в
Европу. Но существуют и другие произведения, принадлежащие побочным, сектантским
течениям, вне русла господствующей церковности. Такова, например, небольшая литература
секты стефанитов (XV в.), отвергавших почитание Креста и Богоматери, — жизнеописания
их деятелей и учителей, таковы каббалистическо-апокалиптические писания, возводимые
к некоему Исааку и названные «Таинства неба и земли» (XV в.), наконец, литература
иудействующего хамитского племени Шалаша, говорящего на особом языке, но пользующегося
в качестве языка религии и письменности тем же языком Геез, несмотря на его непонятность.
У Шалаша имеются молитвы, жития ветхозаветных святых, несколько апокрифов апокалиптического
и эсхатологического содержания, частью переделанных из христианских. В одном из
330
331
них, «Заповедь Субботы», субботний день выводится, как предшествующий в Боге от
века ангел, предстательствующий за верных в пятницу и в последний день мира; почитание
субботы — одна из высших заповедей, небрежение коей влечет за собою смерть. Попутно
повествуются апокрифические подробности о сотворении мира, об Адаме, Аврааме и
т. д.
В последнее время право языка Геез на литературное употребление сделалось менее
безусловным и исключительным. С одной стороны, стараниями европейских ученых,
путешественников, миссионеров собрано и записано значительное количество памятников
народной словесности на диалектах амхарском, тиграйском, тигринья и др., с другой
— непонятность для большинства древнего языка заставила и самих абиссинов обратиться
к государственному и разговорному языку — амхар-скому — для перевода на него древней
литературы и составления новых произведений. Абиссины, получившие европейское
образование, пользуются им для своих литературных опытов в новом, европейском
стиле. И эта нарождающаяся литература имеет иной характер, чем древняя, — она
в значительной своей части светская и обнаруживает способность к развитию. Уже
в XVI веке существовали амхарские героические песни, прославлявшие победы царей
в войнах с мусульманами, но они не считались достойными большого внимания и записаны
лишь в немногих рукописях летописей. Таковы песни в честь Амда-Си-она, Исаака,
Зара-Якоба, Клавдия, состоящие из рифмованных стихов, расположенных иногда в строфах
с рефренами. Им нельзя отказать в поэтической силе и драматизме, пластичности
и выразительности. Полны тонкого юмора басни, притчи, рассказы, апологи, частью
встречающиеся и в народной словесности других народов, но всегда обработанные
в национальном духе. Поговорки и пословицы остроумны и сильны своей краткостью
— это, обыкновенно, рифмованные краткие двустишия, а иногда и одна фраза. Наконец,
среди памятников народной словесности имеются и сборники обычного права (например,
тиграйского племени Логго), также усердно записываемые европейскими учеными.
332
Из новейших писателей на амхарском языке упомянем ученика итальянских миссионеров
священника Такла-Хайманота, умершего в 1902 г. и написавшего историю Абиссинии
своего времени, но с введением, вкратце излагающим ее судьбы с древнейших времен;
его же перу принадлежат мемуары, посвященные деятельности католической миссии.
Другие абиссинские грамотеи перевели на амхарский язык почти все летописи и историографические
труды, а также написали заново повествования о различных, особенно важных эпохах,
например, о мусульманском погроме при Гране, о Галласах, иногда с прибавлением
фантастического элемента. К хорошим историографическим сочинениям можно отнести
писания Санеба и Вальда-Марьяма, посвященные истории знаменитого царя Феодора
II. Наконец, уже в Риме печатают свои сочинения в стиле европейской беллетристики
Афауорк, Зауальд и др. Одаренный народ, освободившись от стеснений и условностей
формы, обусловленной мертвым языком, и узости содержания, конечно, пойдет по пути
дальнейшего литературного развития.
|
