|
К оглавлению
II. МЕТОД ТОЛКОВАНИЯ СНОВИДЕНИЙ. ОБРАЗЕЦ АНАЛИЗА СНОВИДЕНИЯ.
Заглавие, данное мною моей книге, само уже говорит о том, с какой традицией связываю
я понимание сновидений. Я задался целью показать, что сновидения доступны толкованию,
и дополнения к освещению проблемы сновидения лишь помогают мне выполнить мою действительную
задачу. Предположением, что сновидение доступно толкованию, я вступаю сразу в
противоречие с господствующим учением о сновидениях, да и вообще со всеми теориями,
за исключением учения Шернера, ибо "истолковывать сновидение" значит
раскрыть его "смысл", заменить его чем-либо, что в качестве полноправного
и полноценного звена могло бы быть включено в общую цепь наших душевных процессов.
Как мы уже видели, научные теория сновидении не включают в себя проблемы толкования
последних, ибо сновидение не является для них вообще душевным актом, а лишь соматическим
процессом. Иначе обстоит дело почти всегда с воззрениями на сновидения у широкой
публики. Последняя считает своим правом быть непоследовательной и, хотя и признает,
что сновидение непонятно и абсурдно, однако не может решиться отрицать какое бы
то ни было значение за сновидениями. Руководимая неясным предчувствием, она все
же предполагает, что сновидение имеет определенный смысл, быть может, и скрытый
и заменяющий собою другой мыслительный процесс и что речь идет лишь о необходимости
правильно раскрыть эту замену, чтобы понять скрытое значение сновидения.
Широкая публика старалась поэтому всегда "толковать" сновидения и пользовалась
при этом двумя существенно различными методами. Первый из этих методов рассматривает
содержание сновидения как нечто целое и старается заменить его другим понятным
и в некоторых отношениях аналогичным содержанием. Это -символическое толкование
сновидений; оно терпит крушение, разумеется, с самого начала, и те сновидения
кажутся не только непонятными, но и спутанными и хаотическими. Примером такого
метода служит толкование, которым воспользовался библейский Иосиф для сновидения
фараона. Семь тучных коров, после которых появилось семь тощих, пожравших первых,
являются символическим замещением предсказания о семи голодных годах в Египте,
которые поглотят весь тот избыток, который создадут сытые годы26. Большинство
искусственных сновидений, созданных поэтической фантазией, предназначено для такого
символического толкования, так как они передают мысли поэта в замаскированном
виде, приспособленном к известным особенностям наших сновидений. В новелле "Градива"
писателя В. Иенсена я нашел случайно несколько искусственных сновидений, придуманных
чрезвычайно умело и доступных для толкования, словно они не были придуманы автором,
а действительно испытаны реальным лицом. В ответ на мой запрос писатель заявил,
что мое учение ему незнакомо. Я воспользовался этим совпадением моего исследования
с творчеством писателя в качестве доказательства правильности моего анализа сновидений
(см. мою брошюру "Бред и сны в "Градиве" В. Иенсена, русск. перев.
в изд. "Жизнь и душа", 1912). Воззрение, будто сновидение интересуется
преимущественно будущим, которое оно может наперед предвидеть, - остаток пророческой
роли, приписывавшейся прежде сновидениям, становится затем мотивом, который побуждает
символическое толкование изложить найденный смысл сновидения в будущем времени.
Как найти путь к этому символическому толкованию, на этот счет нельзя дать, разумеется,
никаких определенных указаний. Успех зависит от остроумия, от непосредственной
интуиции субъекта, и потому толкование сновидений при помощи символики вполне
зависит от искусства, связанного, очевидно, с особым талантом. По мнению Аристотеля,
наилучшим толкованием сновидений является тот, кто лучше всего улавливает сходства;
ибо образы сновидения, подобно образам, отражающимся в воде, искажены движением,
и лучше всех угадывает тот, кто может распознать в искаженном образе - истинный
(Бюшеншютц, с. 65). Но от такого толкования далек другой популярный метод толкования
сновидений. Метод этот может быть назван "расшифровыванием", так как
он рассматривает сновидение как своего рода условный шифр, в котором каждый знак
при помощи составленного заранее ключа может быть заменен другим знаком общеизвестного
значения и смысла. Мне снилось, например, письмо, вслед за ним похороны и так
далее: я смотрю в "соннике" и нахожу, что "письмо" означает
"досаду", "похороны" - "обручение" и так далее В
дальнейшем уже зависит от меня связать эти понятия и, конечно, перенести их на
будущее. Интересным вариантом этого расшифровывания, который до некоторой степени
исправляет его механичность, представляет собой сочинение Артемидора из Дальдиса
о толковании сновидений. Артемидор из Дальдиса, родившийся, по всей вероятности,
в начале второго века по нашему летоисчислению, оставил нам самую полную и самую
тщательную разработку толкования сновидений в греческо-римском мире. Как отмечает
Гомперц, он основывал толкование сновидений на наблюдении и опыте и строго отличал
свое искусство толкования от других, обманчивых методов. Согласно изложению Гомперпа,
принцип его искусства толкования идентичен с магией, с принципом ассоциаций. Элемент
сновидения означает то, о чем он напоминает. Разумеется, то, что он напоминает
толкователю сновидения. Неистощимый источник произвола и ненадежности заключается
в том факте, что один и тот же элемент сновидения мог напоминать толкователю об
одном, а всякому другому человеку совершенно о другом. Техника, излагаемая мною
в дальнейшем, отличается от античной техники в этом единственном существенном
пункте: она требует от самого сновидящего работы толкования. Она обращает внимание
на то, что приходит в голову по поводу того или иного элемента сновидения сновидящему,
а не толкователю сновидения. Согласно новейшим сообщениям миссионера Тфинкдита
(Anthro-pos, 1913), современные толкователи сновидений Востока также придают большое
значение соучастию сновидящего. Очевидец рассказывает о толкователях сновидений
у мессопотамских арабов: "Чтобы хорошо объяснить смысл сновидения, наиболее
разумные толкователи считают необходимым хорошенько расспросить того, кто обращается
к ним, обо всех подробностях, необходимых для хорошего объяснения. Толкователи
отказываются давать объяснение, пока не получат ответ на все свои вопросы".
Среди этих вопросов имеются всегда вопросы, выясняющие подробные сведения, касающиеся
ближайших членов семьи (родители, жена, дети), а также и типическая формула: "Была
ли у вас половая связь до или после сна?" - "Главная идея в истолковании
сновидения - заменить содержание сна на его противоположность".
Здесь во внимание принимается не только содержание сновидения, но и личность и
жизненные условия самого грезящего, так что один и тот же элемент сновидения имеет
иное значение для богача, женатого и оратора, чем для бедного, холостого и купца.
Наиболее существенно в этом методе то, что толкование не обращается на сновидение
во всем его целом, а на каждый элемент последнего в отдельности, как будто сновидение
является конгломератом, в котором каждая часть обладает особым значением. К созданию
этого метода послужили поводом, очевидно, бессвязные, сбивчивые сновидения. Д-р
Альф. Робитзек обращает мое внимание на то, что восточный сонник, по сравнению
с которым наши представляют собою жалкие подражания, совершает толкование элементов
сновидения, по большей части, по созвучию и сходству слов27. Так как эта аналогия
при переводе на наш язык должна была, несомненно, утратиться, то этим и объясняется
странность толкований в наших народных сонниках. Относительно этого выдающегося
значения игры слов в древних восточных культурах говорит подробно Гуго Винклер.
Наиболее яркий пример толкования сновидений, дошедшего до нас с древности, основывается
на игре слов. Артемиде? сообщает (с. 255): Аристандр чрезвычайно удачно истолковал
Александру Македонскому его сновидение. Когда тот осаждал Тир, он, раздосадованный
упорным сопротивлением города, увидел во сне сатира, пляшущеего на его щите; случайно
Аристандр находился вблизи Тира в свите короля, победившего сирийцев. Он разложил
слово "сатир" (Zdtupos) на его составные части Za n fupos способствовал
тому, что -король повел осаду энергичнее и взял город. (Satupos - "Тир твой").
Впрочем, сновидение настолько тесно связано с его словесным изображением, что
Ференци вполне справедливо замечает, что каждый язык имеет и свой собственный
язык сновидений. Сновидение обычно непереводимо на другие языки, и я думаю, что
книга, подобная настоящей, так же непереводима на другой язык. Тем не менее д-ру
А. А. Бриллю в Нью-Йорке удалось перевести "Толкование сновидений" на
английский язык (London, 1913, George Alien & Co, Ltd), а психоаналитики д-р
Голлос и д-р Ференци приступили к венгерскому переводу (1918).
Для научного рассмотрения темы непригодность обоих популярных методов толкования
сновидений, конечно, очевидна. Символический метод в применении своем чрезвычайно
ограничен и не может претендовать на более или менее общее значение. В методе
расшифровывания все направлено к тому, чтобы "ключ", "сонник"
был вполне надежным источником, а для этого, разумеется, нет никаких гарантий.
Невольно возникает искушение согласиться с философами и психиатрами и вместе с
ними отказаться от проблемы, толкования сновидений, как от призрачной и излишней
задачи. После окончания моей работы мне попалось в руки сочинение Штумпфа, которое
совпадает с моим в желании доказать, что сновидение не бессмысленно и доступно
толкованию. Толкование, однако, совершается у него при помощи аллегоризирую-щей
символики без ручательства за общеприменимость такого метода. Я между тем придерживаюсь
совершенно иного взгляда. Я имел возможность убедиться, что здесь снова перед
нами один из тех передних случаев, в которых чрезвычайно упорная народная вера
ближе подошла к истине вещей, чем суждения современной науки. Я считаю своим долгом
утверждать, что сновидение действительно имеет значение и что действительно возможен
подход научный к его толкованию. К этому заключению я пришел следующим путем.
Много лет занимаюсь я изучением многих психопатологических явлений, истерических
фобий, навязчивых представлений и т.п. в терапевтических целях. Я имел возможность
убедиться из одного важного сообщения Жозефа Брейера23, что для таких явлений,
воспринимаемых в качестве болезненных симптомов, раскрытие их и устранение совпадают
друг с другом. (Breuer und Freud. Sludien iiber Hysteric, Wien. 1895, 3. Aufl.
1916). Когда такое патологическое явление удается свести к отдельным элементам,
из которых проистекало оно в душевной жизни больного, то тем самым оно устраняется,
и больной избавляется от него. При бессилии других наших терапевтических стремлений
и ввиду загадочности таких состояний мне казалось целесообразным пойти по пути,
открытому Брейером, и, несмотря на многочисленные трудности, достичь намеченной
цели. Каким образом сложилась в конце концов техника этого метода, каков был результат
стараний, об этом я буду иметь случай говорить в дальнейшем изложении. Во время
этих психоаналитических занятий я натолкнулся на толкование сновидений. Пациенты,
которых я заставлял сообщать мне все их мысли и чувства, возникающие у них по
поводу определенного вопроса, рассказывали мне свои сновидения и показывали мне
тем самым, что сновидение может быть заключено в психологическую цепь, которая
от данной патологической идеи простирается в глубь воспоминаний. Теперь уже было
нетрудно рассматривать самое сновидение как симптом и применять к нему тот же
метод толкования, что и к последнему29.
Для этого необходима, конечно, известная психическая подготовка больного. От него
требуются две вещи:
усиление внимания к его психическим воспоминаниям и устранение критики, при помощи
которой он обычно производит подбор возникающих в его мозгу мыслей. В целях его
самонаблюдения при помощи повышенного внимания целесообразно, чтобы он занял спокойное
положение и закрыл глаза; особенно важным представляется устранение критики воспринятых
мыслей и ощущений. Необходимо сказать ему, что успех психоанализа обусловливается
тем, что он замечает и сообщает все, что проходит у него через мозг и не пытается
подавлять мысли, которые могут показаться ему несущественными, абсурдными или
не относящимися к теме; он должен относиться совершенно беспристрастно к своим
мыслям; ибо именно эта критика сыграла бы важную роль, если бы ему не удалось
найти желанного разъяснения сновидения, навязчивой идеи и т.п.
При психоаналитических занятиях я имел случай заметить, что психическая структура
размышляющего человека совершенно иная, чем структура наблюдающего свои психические
процессы. При размышлении психический процесс играет большую роль, чем при самом
внимательном наблюдении, как то показывает даже напряженная физиономия и морщины
на лбу человека, погруженного в раздумье, в противоположность к мимическому спокойствию
самонаблюдающего субъекта. В обоих случаях необходимо усиленное внимание, но при
обычном размышлении человек сохраняет критику, в силу которой отбрасывает часть
возникающих у него мыслей после того, как он их воспринял или прерывает другие,
так что не следит за ходом тех мыслей, который, быть может, они начинают: другие
мысли он вообще не сознает, так как они подавляются до их восприятия. Самонаблюдатель,
напротив того, старается лишь подавить критику; если это ему удается, он начинает
сознавать бесчисленное множество мыслей, которые в противном случае остались бы
у него неосознанными. При помощи полученного таким путем материала может быть
произведено толкование патологических идей, а также и сновидения. Ясно, таким
образом, что тут речь идет о подготовлении психического состояния, которое в отношении
распределения психической энергии (подвижного внимания) имеет некоторую аналогию
с состоянием засыпания (а вместе с тем и с гипнотическим состоянием). При засыпании
"нежелательные представления" появляются наружу вместе с ослаблением
произвольного (разумеется, также и критического) процесса, оказывающего влияние
на ход наших представлений. В качестве причины такого ослабления мы приводим обычно
"утомление"; появляющиеся нежелательные представления преобразовываются
в зрительные и слуховые образы. (Ср. замечания Шлейермахера и др., с. 34). Г.
Зильбергр получил из непосредственного наблюдения этого превращения представлений
в зрительные образы важные материалы для толкования сновидений. (Jahrbuch der
Psychoanalyse I и II, 1809 и сл.). При состоянии, которым пользуются для анализа
сновидения и патологических идей, намеренно и умышленно отказываются от активности
и используют сохранившуюся псх1хическую энергию (или часть ее) для внимательного
прослеживания появляющихся нежелательных мыслей, сохраняющих свой характер представлений
(в этом и заключается отличие от состояния при засыпании). Таким образом "нежелательные"
представления превращаются в "желательные".
Требуемая здесь установка на мнимо "свободное течение" мыслей с устранением
критики, по-видимому, чрезвычайно затруднительна для многих. "Нежелательные
мысли" вызывают обычно сильное сопротивление, мешающее им пробиться наружу.
Если поверить, однако, нашему великому поэту -мыслителю Фр. Шиллеру, то такой
же процесс необходим и для поэтического творчества. В одном месте своей переписки
с Кернером., на которое указал ОгтоРанк, Шиллер отвечает на жалобу своего друга
в его недостаточной плодовитости: "Причина твоих жалоб объясняется, как мне
кажется, тем принуждением, которое твой разум оказывает на твое воображение. Я
выскажу здесь одну мысль и проиллюстрирую ее сравнением. Мне представляется вредным,
если разум чрезвычайно резко критикует появляющиеся мысли, как бы сторожа и самый
порыв их. Идея в своем изолированном виде, быть может, чрезвычайно ничтожна и
опасна, но вместе с другими, последующими, она может быть чрезвычайно важной;
в связи с этими другими идеями, в отдельности такими же ничтожными, она может
представить собою весьма интересный и существенный ход мыслей. Обо всем этом не
может судить рассудок, если он не сохраняет идею до тех пор, пока не рассматривает
ее в связи с остальными. В творческой голове, напротив того, разум снимает с ворот
свою стражу, идеи льются в беспорядке и лишь затем он окидывает их взглядом, осматривает
целое скопление их. Вы, господа критики, стыдитесь или боитесь мгновенного преходящего
безумия, которое наблюдается у всякого творческого разума и продолжительность
которого отличает мыслящего художника от мечтателя. Отсюда-то и проистекают ваши
жалобы на неплодовитость: вы чересчур рано устраняете мысли и чересчур строго
их сортируете". (Письмо от 1 декабря 1788 года).
И тем не менее "такое снятие стражи с ворот разума", по выражению Шиллера,
такое погружение себя в состояние самонаблюдения без критики отнюдь нетрудно.
Большинство моих пациентов осиливают эти трудности уже после первых указаний;
для меня лично это тоже не представляет особой трудности, особенно когда я записываю
свои мысли. Сумма психической энергии, на которую, таким образом, понижается критическая
деятельность и которая в то же время повышает интенсивность самонаблюдения, значительно
колеблется, смотря по теме, на которой должно фиксироваться внимание пациента.
Первый шаг при применении этого метода учит, что в качестве объекта внимания следует
брать не сновидение во всем его целом, а лишь отдельные элементы его содержания.
Если я спрошу неопытного пациента: "Что вызвало у вас такое сновидение?"
- то он обычно не может найти ничего в своем умственном кругозоре; мне приходится
разложить сновидение на отдельные части, и тогда он к каждой такой части приводит
целый ряд мыслей, которые можно назвать "задними мыслями" этих элементов
сновидения. В этом первом важном условии мой метод толкования сновидений отличается
уже от популярного исторического и легендарного метода толкования при помощи символизации
и приближается ко второму методу "расшифровывания". Он, как и последний,
представляет собою толкование on detail, а не en masse: как последний, он берет
с самого начала сновидение как конгломерат психических явлений.
Во время моих психоанализов у невротиков мне удалось истолковать, наверное,
несколько тысяч сновидений, но этим материалом я не воспользуюсь здесь для введения
в технику и сущность толкования сновидений. Не говоря уже о том, что мне могли
бы возразить, что это сновидения невропатов, не дающие возможности провести аналогию
их со сновидениями здоровых людей, к устранению их меня побуждает еще и другая
причина. Тема, которой касаются эти сновидения, разумеется, почти всегда история
болезни, на которой базируется данный невроз. Благодаря этому для каждого сновидения
необходимы были бы чересчур распространенные предварительные сообщения и ознакомление
с сущностью и этиологическими условиями психоневроза; все эти вещи сами по себе
в высшей степени интересны, они, наверное, отвлекли бы наше внимание от самой
проблемы сновидения. Моя же цель заключается, наоборот, в том, чтобы толкованием
сновидений подготовить разрешение более трудной и сложной проблемы психологии
неврозов. Если же я отказываюсь от сновидений невротиков, от своего главного материала,
то я имею уже право не быть чересчур разборчивым в другом материале. Мне остаются
лишь те сновидения, которые сообщены мне случайно здоровыми людьми или же которые
я нашел в качестве примера в литературе проблемы сновидения. К сожалению, все
эти сновидения лишены анализа, без которого я не могу найти смысла сновидения.
Мой метод не так удобен, как метод популярного расшифровывания, который при помощи
постоянного ключа раскрывает содержание сновидений; я, наоборот, готов к тому,
что одно и то же сновидение у различных лиц и при различных обстоятельствах может
открывать совершенно различные мысли30. Благодаря всему этому, я стараюсь использовать
мои собственные сновидения как наиболее обильный и удобный материал, проистекающий,
во-первых, от довольно нормальной личности, а во-вторых, касающийся самых различных
пунктов повседневной жизни. Читатели могут усомниться в надежности такого "самоанализа".
Произвол при этом, конечно, не исключен. Однако самонаблюдение, на мой взгляд,
значительно удобнее и целесообразнее, чем наблюдение над другими; во всяком случае
можно попытаться установить, какую роль играет самоанализ в толковании сновидений.
Другую, значительно большую трудность мне пришлось преодолеть внутри самого себя.
Человек испытывает понятную боязнь раскрывать интимные подробности своей душевной
жизни: он всегда рискует встретить непонимание окружающих. Но боязнь эту необходимо
подавлять. "Всякий психолог, - пишет Дельбеф, - должен признаться в своей
слабости, если это признание позволит ему осветить ранее закрытую проблему".
И у читателя, как мне кажется, начальный интерес к интимным подробностям должен
скоро уступить место исключительному углублению в освещаемую этим психологическую
проблему.
Я приведу поэтому одно из моих собственных сновидений и на его примере разъясню
свой метод толкования. Каждое такое сновидение нуждается в предварительном сообщении.
Мне придется попросить читателя на несколько минут превратить мои интересы в его
собственные и вместе со мной погрузиться в подробности моей жизни, ибо такого
перенесения с необходимостью требует интерес к скрытому значению сновидения.
Предварительное сообщение: Летом 1895 г. мне пришлось подвергнуть психоанализу
одну молодую даму, которая находилась в тесной дружбе со мной и моей семьей. Вполне
понятно, что такое смешение отношений может стать источником всякого рода неприятных
явлений для врача, особенно же для психотерапевта. Личный интерес врача значительнее,
его авторитет меньше. Неудача угрожает подорвать дружбу с близкими пациентами.
Мое лечение закончилось частичным успехом, пациентка избавилась от истерического
страха, но не от всех своих соматических симптомов. Я был в то время не вполне
еще убежден в критериях, которые определяют полное окончание истерии, и предложил
пациентке "решение", которое показалось ей неприемлемым. Расходясь с
нею во мнениях, мы посреди лета временно прекратили лечение. В один прекрасный
день меня посетил мой молодой коллега, один из моих близких друзей, бывший недавно
в гостях у моей пациентки Ирмы и у ее семьи. Я спросил его, как он ее нашел, и
услышал в ответ: ей лучше, но не совсем еще хорошо. Я помню, что эти слова моего
Друга Отто или, вернее, тон их меня рассердил. Мне показалось, что в этих словах
прозвучал упрек, нечто вроде того, будто я обещал пациентке чересчур много. Я
объяснил мнимое пристрастие Отто по отношению ко мне влиянием родных пациентки,
которым уже давно, как мне казалось, не нравилось мое лечение. Впрочем, неприятное
чувство было у меня довольно смутно, и я ничем не проявил его. В тот же вечер
я записал довольно-подробно историю болезни Ирмы, чтобы вручить ее в свое оправдание
доктору М., нашему общему другу и чрезвычайно популярному врачу. В эту же ночь
(вернее к утру) я испытал нижеследующее сновидение, записанное мною тотчас же
по пробуждении.
Сновидение 23/24 июля 1895 г.
Большая зала - много гостей, которых мы принимаем. Среди них Ирма, которую я беру
под руку, точно хочу ответить на ее письмо, упрекаю ее в том, что она не приняла
моего "решения". Я говорю ей: "Если у тебя есть еще боли, то в
этом виновата только ты сама". Она отвечает: "Если бы ты знал, какие
у меня боли теперь в горле, желудке и животе, мне все прямо стягивает". Я
пугаюсь и смотрю на нее. У нее бледное, опухшее лицо. Мне приходит в голову, что
я мог не заметить какого-нибудь органического заболевания. Я подвожу ее к окну,
смотрю ей в горло. Она слегка противится, как все женщины, у которых вставные
зубы. Я думаю про себя, что ведь ей это не нужно. Рот открывается, я вижу справа
большое белое пятно, а немного поодаль странный нарост, похожий на носовую раковину;
я вижу его сероватую кору. Я подзываю тотчас же доктора М., который повторяет
исследование и подтверждает его... У доктора М. совершенно другой вид, чем обыкновенно.
Он очень бледен, хромает и почему-то без бороды... Мой друг Отто стоит теперь
подле меня, а друг Леопольд исследует ей легкие и говорит: "У нее притупление
слева внизу". Он указывает еще на инфильтрацию в левом плече (несмотря на
надетое платье, я тоже ощущаю ее, как и он)... М. говорит: "Несомненно, это
инфекция. Но ничего, у нее будет дизентерия, и яд выделится..." Мы тоже сразу
понимаем, откуда эта инфекция. Друг Отто недавно, когда она почувствовала себя
нездоровой, впрыснул ей препарат пропила" пропилен... пропиленовую кислоту...
триметиламин (формулу его я вижу ясно перед глазами)... Такой инъекции нельзя
делать легкомысленно... По всей вероятности, и шприц был не совсем чист31.
Сновидение это имеет перед другими одно преимущество. Тотчас же ясно, с каким
событием прошедшего дня оно связано и какой темы касается. Предварительное сообщение
дает полное этому освещение. Сообщение Отто относительно здоровья Ирмы, историю
болезни которой я писал до позднего вечера, занимало мою душевную деятельность
и во время сна. Тем не менее никто, ознакомившись с предварительным сообщением
и с содержанием сновидения, не может все же предполагать, что означает мое сновидение.
Я и сам этого не знаю. Я удивляюсь болезненным симптомам, на которые указывает
мне Ирма в сновидении, так как они совсем не похожи на те, какие я у нее лечил.
Я улыбаюсь бессмысленной идее об инъекции пропиленовой кислоты и утешению доктора
М. Сновидение в конце своем кажется мне более туманным и непонятным, чем вначале.
Чтобы истолковать все это, я произвожу подробный анализ.
Анализ:
Большая зала - много гостей, которых мы принимаем. Мы жили в то лето на улице
Бельвю в особняке на небольшом возвышении. Особняк этот был когда-то предназначен
для ресторана и имеет поэтому очень высокие комнаты, похожие на залы. Все это
мне снилось именно в этом особняке за несколько дней до дня рождения моей жены.
Днем жена говорила мне, что в день рождения ждет много гостей, среди них и Ирму.
Мое сновидение пользуется этими словами: день рождения жены, много народу, среди
них Ирма, мы принимаем гостей в большом зале особняка на Бельвю.
Я упрекаю Ирму в том, что она не приняла моего "решения"; я говорю ей:
".Если у тебя есть еще боли, то в этом виновата только ты сама". Я мог
бы сказать ей это и наяву, может быть, и говорил даже. Тогда я придерживался того
взгляда (впоследствии я в нем разуверился), что моя задача ограничивается сообщением
больному скрытого смысла его симптомов: принимают ли они такое "решение"
или нет, от которого затем зависит весь успех лечения, за это я уже не ответственен32.
Я благодарен этому теперь устраненному заблуждению за то, что оно в течение некоторого
времени облегчило мое существование, так как я при всем своем неизбежном невежестве
должен был производить терапевтический успех. По фразе, которую я сказал Ирме,
я замечаю, что прежде всего не хочу быть виноватым в тех болях, которые она еще
чувствует. Если в них виновата сама Ирма, то не могу быть виноватым я. Не следует
ли в этом направлении искать смысла сновидения?
Жалобы Ирмы: боль в горле, желудке, животе; ее всю стягивает. Боли в желудке относятся
к обычным болезненным симптомам моей пациентки, но прежде они не так ее беспокоили,
она жаловалась только на тошноту и рвоту. Боли же в горле и животе почти не играли
в ее болезни никакой роли. Я удивляюсь, почему сновидение остановилось именно
на этих симптомах, но пока это остается для меня непонятным.
У нее бледное и опухшее лицо.
У моей пациентки был всегда розовый цвет лица. Я предполагаю, что она в сновидении
заменена другим лицом.
Я пугаюсь при мысли, что мог не заметить у нее органического заболевания.
Это вполне естественный, постоянный страх специалиста, который повсюду видит почти
исключительно невротиков и привыкает относить на счет истерии почти все явления,
которые кажутся другим врачам органическими. С другой стороны, мною овладевает
- я и сам не знаю откуда легкое сомнение в том, что мой испуг не совсем добросовестен.
Если боли у Ирмы имеют органическую подкладку, то опять-таки я не обязан лечить
их. Мое лечение устраняет только истерические боли. Мне чуть ли не кажется, будто
я хочу такой ошибки в диагнозе; тем самым был бы устранен упрек в неудачном лечении.
Я подвожу ее к окну и хочу посмотреть ей горло. Она сопротивляется немного,
как женщины, у которых фальшивые зубы. Я думаю, что ведь ей это вовсе не нужно.
Мне никогда не приходилось осматривать у Ирмы горло. Сновидение напоминает мне
о произведенном мною недавно исследовании одной гувернантки, производившей впечатление
молодой красивой женщины; перед тем как открыть рот, она старалась скрыть свою
фальшивую челюсть. С этим связываются другие воспоминания о врачебных исследованиях
и маленьких тайнах, которые раскрываются при этом. - "Это ведь ей не нужно",
- это для Ирмы комплимент. Я подозреваю, однако, еще и другое значение. При внимательном
анализе всегда чувствуешь, исчерпаны ли все задние мысли или нет. Поза, в которой
Ирма стоит у окна, вызывает во мне неожиданно другое воспоминание. У Ирмы есть
близкая подруга, к которой я отношусь с большим уважением. Когда я однажды вечером
пришел к ней, я застал ее в таком же положении у окна, и ее врач, все тот же доктор
М., заявил мне, что у нее в горле дифтеритные налеты. Личность доктора М. и налеты
воспроизводятся в дальнейшем ходе сновидения. Я вспоминаю, что в последние месяцы
часто думал о том, что эта подруга Ирмы тоже истеричка. Даже больше: Ирма сама
мне говорила об этом. Что известно мне, однако, о ее состоянии? Только одно то,
что она также страдает истерическим сжиманием горла, как и Ирма в моем сновидении.
Таким образом, сновидение заменило мою пациентку ее подругой, далее я вспоминаю,
что у меня часто появлялась мысль, что эта подруга может также обратиться ко мне
с просьбой избавить ее от болезненных симптомов. Я считал, однако, это невероятным,
так как у нее чрезвычайно сдержанная, скрытная натура. Ока сопротивляется, это
мы видим и в сновидении. Другое объяснение гласило бы, что ей это не нужно, она
действительно до сих пор превосходно владела собою без всякой посторонней помощи.
Остается, однако, еще несколько деталей, которые не подходят ни к Ирме, ни к ее
подруге: бледность, опухший вид, фальшивые зубы. Фальшивые зубы приводят меня
к вышеупомянутой гувернантке; я склонен удовлетвориться объяснением плохих зубов.
Но вдруг вспоминается еще Другая особа, к которой могут относится эти детали.
Она тоже не лечится у меня, и мне бы не хотелось иметь ее своей пациенткой, так
как я заметил, что она стесняется меня и поэтому лечить ее будет трудно. Она обычно
очень бледна, и иногда лицо у нее бывает опухшим. На это третье лицо можно отнести
и не разъясненную до сих пор жалобу на боли в животе. Речь идет, разумеется, о
моей жене: боли в животе напоминают мне об одном случае, когда я стал свидетелем
ее страха. Я должен признаться себе, что я в этом сновидении отношусь к жене и
к Ирме не особенно любезно, но извинением мне может служить тот факт, что я сравниваю
обеих с идеалом хорошей послушной пациентки. Я сравнивал, таким образом, мою пациентку
Ирму с двумя другими особами, которые в равной мере воспротивились бы лечению.
Почему же, спрашивается, я смешал ее во сне с подругой? Быть может, я умышленно
совершил подмену. Подруга Ирмы вызывает во мне, быть может, более сильную симпатию
или же я более высокого мнения об ее интеллектуальности. Дело в том, что я считаю
Ирму неумной потому, что она осталась недовольной моим лечением. Другая была бы
умнее и наверно бы согласилась со мною. Рот все-таки открывается, она рассказала
бы мне больше, чем Ирма. Я чувствую, что толкование этой части сновидения недостаточно
для полного обнаружения скрытого смысла. Если бы я стал производить сравнение
трех женщин, я бы далеко уклонился в сторону. В каждом сновидении есть, по крайней
мере, одно место, в котором оно действительно, непонятно; это служит пуповиной,
соединяющей сновидение с неизвестностью. Что я вижу в горле: белый налет и покрытые
серою корою носовые раковины.
Белый налет напоминает мне о дифтерите, а тем самым о подруге Ирмы, кроме того,
однако, и о тяжелом заболевании моей старшей двухлетней дочери и обо всем ужасе
того времени. Кора на носовой раковине напоминает мне заботы о моем собственном
здоровье. Я прибегал тогда часто к кокаину во время неприятного опухания носовой
раковины и несколько дней назад слышал, что у одного моего пациента от кокаина
сделался некроз слизистой оболочки носа. Исследование о кокаине, произведенное
мною в 1885 году, навлекло на меня тяжелые упреки. Близкий друг, умерший в 1895
году благодаря злоупотреблению этим средством ускорил свою смерть33.
Я подзываю поспешно доктора М., который повторяет мое исследование.
Это вполне естественно при той репутации, которой пользовался в нашем кругу доктор
М. Но то, что я делаю это поспешно, требует особого объяснения.-Это напоминает
мне об одном печальном событии. Однажды, благодаря продолжительному прописыванию
средства, считавшегося в то время вполне невинным (сульфонала), я вызвал у одной
пациентки тяжелую интоксикацию и поспешно обратился по этому поводу за помощью
к более опытному пожилому коллеге. То, что мне припомнился этот случай, подтверждается
еще и другим обстоятельством. Пациентка, заболевшая от интоксикации, носила то
же имя, что и моя старшая дочь. До сих пор мне никогда это не приходило в голову.
Теперь же мне это кажется своего рода роковым совпадением, как будто здесь продолжается
замещение лиц. Эта Матильда вместо той Матильды. Мне представляется, будто я выискиваю
возможные случаи, которые могли бы сделать мне упрек в моей недостаточной врачебной
добросовестности.
Доктор М. бледен, без бороды, он хромает.
Действительно вид доктора М. в последнее время беспокоил его друзей. Две другие
черты следует отнести к другому лицу. Мне вспоминается мой старший брат, живущий
за границей: он тоже не носит бороды и очень напоминает доктора М. в том виде,
в каком я его видел во сне. От него несколько дней тому назад пришло письмо, в
котором он сообщал, что у него заболела нога, он хромает. Смешение обоих лиц в
сновидении должно, однако, иметь особую причину. Я вспоминаю действительно, что
сердит на обоих по одному и тому же поводу. Оба недавно отклонили предложение,
с которым я к ним обратился.
Коллега Отто стоит у больной, а коллега Леопольд исследует ее и указывает на притупление
в левом легком.
Коллега Леопольд, тоже врач, родственник Отто. Судьбе было угодно, что оба избрали
себе одинаковую специальность и стали конкурентами. Их постоянно сравнивают друг
с другом. В течение нескольких лет они состояли при мне ассистентами, когда я
ведал еще делом помощи нервнобольным детям. Такие сцены, как та, которую я видел
во сне, бывали очень часты. В то время как я спорил с Отто относительно диагноза
одного случая, Леопольд подверг пациента новому исследованию и привел неожиданное
доказательство в пользу моего мнения. Между ними существовала такая же разница
в характерах, как между инспектором Брезигом и его другом Карлом. Один из них
отличался "находчивостью", другой был медлителен, благоразумен, но зато
основателен. Сравнивая в сновидении Отто с осторожным Леопольдом, я имел, очевидно,
в виду отдать предпочтение второму. Это то же самое сравнение, как и вышеупомянутое:
непослушная пациентка Ирма и ее более благоразумная подруга. Теперь я замечаю
также один из тех путей, на который передвигается связь мыслей в сновидении: от
больного ребенка к институту детских болезней. Притупление в левом легком производит
на меня впечатление, точно оно во всех подробностях соответствует тому случаю,
когда Леопольд поразил меня своей осторожностью. Мне приходит, кроме того, в голову
нечто вроде метастаза, но он относится скорее к пациентке, которую мне бы хотелось
иметь вместо Ирмы. Пациентка эта имитирует, насколько я мог заметить, туберкулез.
Инфильтрация на левом плече.
Я убежден, что это мой собственный ревматизм плеча, который я ощущаю каждый
раз, когда ночью не могу долго уснуть. В этом отношении меня укрепляют слова сновидения:
что я... ощущаю так же, как и он. Я хочу этим сказать, что чувствую это в своем
собственном теле. Впрочем мне приходит в голову, как необычно обозначение "инфильтрированный
участок". Мы привыкли говорить "инфильтрация слева сзади и сверху";
это обозначение относится к легкому и этим самым опять-таки указывает на туберкулез.
Несмотря на надетое платье.
Разумеется, это только вставка. В институте детских болезней мы исследуем детей,
конечно, раздетыми; это какое-то противоположение тому, как следует исследовать
взрослых пациенток. Об одном выдающемся клиницисте рассказывали, что он производил
физикальное исследование своих пациентов только через одежду. Дальнейшее для меня
неясно; я откровенно сказал" что я не склонен вдаваться здесь в слишком большие
подробности34.
Доктор М. говорит: "Это инфекция, но ничего. Будет дизентерия, и яд выделится".
Это кажется мне сперва смешным, но, как и все остальное, я подвергаю и это анализу.
При ближайшем рассмотрении и это имеет свой смысл. Исследуя пациентку, я нашел
у нее локальный дифтерит. Во время болезни моей дочери я вел, помнится, спор,
относительно дифтерита и дифтерии35. Последняя представляет собою общую инфекцию,
проистекающую от локального дифтерита. О такой инфекции говорит Леопольд, указывая
на притупление, заставляющее предполагать наличность метастаза. Мне кажется, однако,
что при дифтерии такие метастазы не имеют места. Они напоминают мне скорее пиемию.
Но ничего. Это утешение. По моему мнению, оно имеет следующий смысл: конец сновидения
показывает, что боли пациентки проистекают от тяжелого органического заболевания.
Мне представляется, что и этим я хочу свалить с себя всякую ответственность. Психический
метод лечения неповинен в наличности дифтерита. Мне все же неловко, что я приписываю
Ирме такое тяжелое заболевание исключительно с той целью, чтобы себя выгородить.
Это слишком жестоко. Мне необходимо, таким образом, высказать убеждение в благоприятном
исходе, и я довольно удачно вкладываю это утешение в уста доктора М. Я поднимаюсь
здесь, так сказать, над сновидением, но это требует особого объяснения.
Почему же, однако, это утешение настолько абсурдно?
Дизентерия. Я встречал как-то теоретическое утверждение, будто болезненные вещества
могут быть выделены через кишечник. Быть может, я хочу посмеяться здесь над слишком
натянутыми объяснениями, над странными патологическими соединениями доктора М.
Но по поводу дизентерии я вспоминаю еще и другое. Несколько месяцев тому назад
я лечил одного молодого человека, страдавшего довольно своеобразным заболеванием
желудка. Другие коллеги трактовали этот случай как "анемию с ослабленным
питанием". Я определил, что заболевание это - истерического происхождения,
но не хотел подвергнуть его психотерапии и послал его в морское путешествие. Несколько
дней тому назад я получил от него отчаянное письмо из Египта; он испытал там тяжелый
припадок, и врач нашел у него дизентерию. Я хотя и был убежден, что диагноз этот
является лишь ошибкой малоопытного коллеги, принимающего истерию за серьезное
органическое заболевание, но я не мог, однако, не сделать себе упрека в том, что
дал возможность пациенту помимо истерии получить еще и органическое заболевание.
Дизентерия звучит, кроме того, аналогично дифтерии; последняя, однако, не упоминается
в сновидении.
Да, наверное, я хочу посмеяться над доктором М., ставя утешительный прогноз: будет
дизентерия и так далее Я вспоминаю, что несколько лет назад он рассказывал мне
аналогичный случай об одном коллеге. Последний пригласил его на консультацию к
одной тяжело больной. Он счел своим долгом сказать ему, что нашел у пациентки
белок в моче. Коллега не смутился и ответил спокойно: Ничего не значит, коллега,
белок выделится. Не подлежит, таким образом, сомнению, что в этой части сновидения
содержится насмешка над коллегой, не знающем толку в истерии. Словно в подтверждение
этого возникает мысль: а знает ли доктор М., что явления, наблюдающиеся у его
пациентки, подруги Ирмы, заставляющие опасаться наличия туберкулеза, следует отнести
также на счет истерии? Распознал ли он эту истерию или проглядел ее?
Какие же мотивы могут быть у меня для такого дурного отношения к коллеге? Это
очень просто: доктор М. столь же мало согласен с моим "решением" в психоанализе
Ирмы, как и сама Ирма. Я, таким образом, отомстил в этом сновидении уже двум лицам,
Ирме, словами: "Если у тебя есть еще боли, то в этом виновата ты сама"
- и доктору М., вложив ему в уста столь абсурдное утешение.
Мы понимаем тотчас же, откуда инфекция.
Это непосредственное знание в сновидении весьма странно. Ведь мы только что этого
не знали, и на инфекцию первый раз указал Леопольд.
Коллега Отто сделал ей инъекцию, когда она чувствовала себя плохо. Отто действительно
рассказывал, что во время пребывания в семье Ирмы его неожиданно позвали к соседям,
и он сделал там инъекцию одной даме, почувствовавшей себя внезапно дурно. Инъекция
напоминает мне моего злосчастного друга, отравившегося кокаином. Я прописал ему
это средство лишь для внутреннего употребления; он же сделал себе впрыскивание.
Препарат пропила... пропилен... пропиленовая кислота.
Почему пришло мне это в голову? В тот вечер, когда я писал историю болезни, моя
жена раскрыла бутылку ликера, на этикетке которой стояло название "ананас".
Слово "ананас" очень странным образом напоминает фамилию моей пациентки
Ирмы. В этом отношении сновидение не оказалось пророческим. В другом смысле оно
было право, так как "неразрешенные" желудочные боли моей пациентки,
в которых я не хотел быть виноватым, были предвестниками серьезного страдания
от желчных камней. Ликер этот подарил нам коллега Отто; у него была привычка делать
подарки по всякому поводу. Вероятно, он будет от этого отучен когда-нибудь женой.
У этого ликера был такой запах сивушного масла, что я отказался даже его попробовать.
Моя жена хотела отдать бутылку слугам, но я не позволил этого, сказав, что они
могут еще отравиться. Запах сивухи (амил...) пробудил во мне, очевидно, воспоминание
о целом ряде:
пропил, метил и так далее Сновидение произвело, однако, перемену: мне снился пропил
после того, как я слышал запах амила, но такие замены позволительны даже в органической
химии. Триметиламин36. Я видел ясно перед собою химическую формулу этого вещества,
что доказывает, во всяком случае, чрезвычайное напряжение памяти, и формула эта
была напечатана жирным шрифтом, как будто из контекста хотели выделить нечто особенно
важное. К чему же такому, на что я должен обратить особое внимание, приводит меня
Триметиламин? Мне вспоминается разговор с одним из моих друзей, который в течение
многих лет постоянно был осведомлен о моих работах. Он сообщил мне тогда о своем
исследовании в области сексуальной химии и между прочим сказал, что находит в
триметиламине один из продуктов сексуального обмена веществ. Это вещество приводит
меня, таким образом, к сексуальности, к тому моменту, которому я придаю наибольшее
значение в возникновении нервных болезней. Моя пациентка Ирма - молодая вдова;
если я постараюсь оправдать неуспех моего лечения, то мне целесообразнее всего
сослаться на то обстоятельство, которое так бы хотели изменить ее ближайшие друзья.
Какое странное сплетение представляет все же собою сновидение? Другая пациентка,
которую мне бы хотелось в сновидении иметь вместо Ирмы, тоже молодая вдова.
Я начинаю понимать, почему я так ясно видел в сновидении формулу триметиламина.
Этот химический термин имеет чрезвычайно важное значение: Триметиламин не только
свидетельствует о весьма существенном значении сексуальности, но напоминает мне
об одном человеке, об одобрении которого я думаю с удовлетворением, когда чувствую
себя одиноким в своих воззрениях. Неужели же этот коллега, игравший в моей жизни
столь видную роль, не окажет известного влияния на дальнейший ход в сновидении?
Я не ошибаюсь:
он специалист в ринологии. Он интересовался чрезвычайно интересным взаимоотношением
носовой раковины и женских половых органов (три странных нароста в горле Ирмы).
Я дал ему исследовать Ирму, предполагая, что ее боли в желудке следует отнести
на счет носового заболевания. Сам он, однако, страдает гноетечением из носа; последнее
меня озадачивает, и по всей вероятности, сюда относится пиемия, о которой я думаю,
принимая во внимание метастаз в сновидении.
Такую инъекцию нельзя производить легкомысленно. Упрек в легкомыслии я делаю непосредственно
коллеге Отто. Мне представляется, что нечто подобное я подумал в тот день, когда
Отто словами и взглядом выразил свое несогласие со мною. Мысль была, по всей вероятности,
такова: как легко он поддается влиянию, как он скороспел в своих суждениях. Кроме
того, упрек в легкомыслии вызывает во мне снова воспоминание о покойном друге,
сделавшем себе кокаиновую инъекцию. Давая ему это средство, я, как уже упоминал
выше, не имел в виду инъекции. Упрек, делаемый мною коллеге Отто в легкомысленном
обращении с опасным химическим веществом, свидетельствует о том, что я снова вспомнил
историю той несчастной Матильды, которая могла бы мне сделать аналогичный упрек.
Я собираюсь здесь, по-видимому, доказать свою добросовестность, но вместе с тем
доказываю обратное.
По всей вероятности, шприц не был чистым. Новый упрек коллеге Отто, имевший, однако,
другие основания. Вчера я случайно встретил сына одной 82-летней дамы, которой
я ежедневно делаю два впрыскивания морфия. Она живет на даче, и я слышал, что
она заболела воспалением вен. Я тотчас же подумал, что, может быть, в этом повинно
загрязнение шприца. Я горжусь тем, что в течение двух лет мои впрыскивания приносили
только пользу; я постоянно забочусь о чистоте шприца. От воспаления вен я перехожу
мысленно к моей жене, которая во время беременности страдала венозным тромбозом.
В моей памяти всплывают три аналогичных ситуации: моя жена, Ирма и покойная Матильда,
тождество которых мне, очевидно, дало право смешать в сновидении эти три лица.
Я закончил толкование сновидения. Само собой понятно, что я сообщил не все то,
что мне пришло в голову при работе толкования. Во время анализа я старался сообщать
все те мысли, к которым меня приводило сравнение содержания сновидения со скрытым
за ним смыслом. Я подметил свои желания и намерения, осуществившиеся в сновидении
и бывшие, очевидно, мотивами последнего. Сновидение осуществляет несколько желаний,
проявившихся во мне благодаря событиям последнего вечера (сообщение Отто и составление
истории болезни). Результат сновидения: я неповинен в продолжающейся болезни Ирмы,
виноват в этом Отто. Отто рассердил меня своим замечанием относительно недостаточного
лечения Ирмы. Сновидение отомстило ему за меня, обратив на него тот же упрек.
Сновидение освободило меня от ответственности за самочувствие Ирмы, сведя последнее
к другим моментам (сразу целый ряд обоснований). Оно создало именно ту ситуацию,
какую мне хотелось; его содержание является, таким образом, осуществлением желания,
его мотив - желание.
Это несомненно. Но с точки зрения осуществления желания становятся мне неясными
некоторые детали сновидения. Я мщу Отто не только за его скороспелое суждение
о моем лечении, приписывая ему неосторожность (инъекцию), но мщу ему также и за
скверный ликер с сивушным запахом. В сновидении оба упрека соединяются в одно:
в инъекцию препаратом пропила, пропиленом. Я, однако, еще не вполне удовлетворен
и продолжаю свою месть, противопоставляя ему более способного конкурента. Этим
я хочу, по-видимому, сказать: он мне симпатичнее, чем ты. Однако не один только
Отто испытывает тяжесть моей досады и мести. Я мщу и своей непослушной пациентке,
заменяя ее более благоразумной и послушной. Я не прощаю упрека и доктору М., а
в довольно прозрачной форме высказываю ему свое мнение, что он в этих делах довольно
невежествен ("будет дизентерия" и так далее). Мне кажется даже, что
я аппелирую к более знающему (моему другу, сообщившему мне о триметиламине), все
равно как от Ирмы обращаюсь к ее подруге и от Отто к Леопольду. Уберите от меня
этих лиц, замените их тремя другими по моему выбору, тогда я отделаюсь от упреков,
совершенно мною незаслуженных. Неосновательность этих упреков обнаруживается очень
ярко в сновидении. В болезни Ирмы я не повинен: она сама виновата в ней, не приняв
моего "решения". Ее болезнь меня не касается, она органического происхождения
и не поддается излечению психотерапией. Страдания ее вполне объясняются ее вдовством
(триметиламин), которого я, понятно, изменить не могу. Они вызваны неосторожной
инъекцией; Отто впрыснул вещество, которым я никогда не пользовался. В болезни
Ирмы виновата инъекция грязным шприцем, все равно как в воспалении вен у моей
пожилой пациентки. Я замечаю, однако, что эти объяснения болезни Ирмы, оправдывающие
меня, не совпадают между собою, а скорее исключают друг друга. Вся эта путаница
- а ничем иным является это сновидение - живо напоминает мне оправдание одного
человека, которого сосед обвинил в том, что он вернул ему взятую у него кастрюлю
в негодном виде. Во-первых, он вернул ее в неприкосновенности; во-вторых, кастрюля
была уже дырявой, когда он ее взял, а в-третьих, он вообще не брал у него кастрюли.
Но тем лучше: если хоть один из этих доводов окажется справедливым, человек этот
должен быть оправдан.
В сновидении имеются еще и другие элементы, отношение которых к моему оправдыванию
не столь очевидно: болезнь моей дочери и пациентки, ее тезки, вред кокаина, болезнь
моего пациента, путешествующего по Египту, заботы о здоровье жены, брат, доктор
М., мой собственный недуг, заботы об отсутствующем друге, страдавшем гноетечением
из носа. Если, однако, я соберу все это в одно целое, то увижу, что за всем этим
скрывается лишь забота о здоровье, о своем собственном и о чужом, врачебная добросовестность.
Мне припоминается смутно неприятное ощущение, испытанное мною при сообщении Отто
о состоянии здоровья Ирмы. Из круга мыслей, принимающих участие в сновидении,
я мог бы дополнительно дать следующее выражение этому мимолетному ощущению. Мне
кажется, будто он мне сказал:
"Ты недостаточно серьезно относишься к своим врачебным обязанностям, ты недостаточно
добросовестен, ты не исполняешь своих обещаний". Вслед за этим я воспользовался
всеми этими мыслями, чтобы доказать, насколько я добросовестен и насколько я забочусь
о здоровье своих близких, друзей и пациентов. Странным образом среди этих мыслей
оказались и неприятные воспоминания, говорящие скорее за справедливость упрека,
сделанного мною коллеге Отто, чем в пользу моих извинений. Весь материал, по-видимому,
беспристрастен, но связь этого базиса, на котором покоится сновидение, с более
узкой темой последнего, из которого проистекает желание оправдаться в болезни
Ирмы, все же очевидна.
Я отнюдь не утверждаю, что вполне раскрыл смысл этого сновидения и толкование
его лишено каких бы то ни было пробелов.
Я мог бы продолжать этот анализ и разъяснять еще много различных деталей. Мне
известны даже те пункты, из которых можно проследить различные ассоциации; многие
соображения, неизбежные при всяком анализе своего собственного сновидения, мешают,
однако, мне это сделать. Кто хотел бы упрекнуть меня в скрытности, тому я рекомендую
самому попробовать быть откровенным до конца. Я удовольствуюсь поэтому установлением
делаемого мною отсюда вывода: если проследить указанный здесь метод толкования
сновидений, то оказывается, что сновидение действительно имеет смысл и ни в коем
случае не является выражением ослабленной мозговой деятельности, как говорят различные
авторы. Согласно произведенному нами толкованию, сновидение является осуществлением
желания.
Ш. СНОВИДЕНИЕ - ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ ЖЕЛАНИЯ.
Миновав тесное ущелье и выйдя неожиданно на возвышенность, откуда дорога расходится
во все стороны и открывает превосходнейший вид, можно остановиться на минуту и
подумать, куда лучше направить шаги. На том же распутье стоим мы после первого
толкования сновидения. Нас поражает ясность неожиданной истины. Сновидение не
похоже на неправильную игру музыкального инструмента, которого коснулась не рука
музыканта, а какая-то внешняя сила; оно не бессмысленно, не абсурдно, оно не предполагает,
что часть нашей души спит, а другая начинает пробуждаться. Сновидение полноценное
психическое явление. Оно осуществление желания37. Оно может быть включено в общую
цепь понятных нам душевных явлений бодрственной жизни. Оно было построено с помощью
чрезвычайно сложной интеллектуальной деятельности. Но, познав эту истину, мы в
тот же момент останавливаемся перед целым рядом вопросов. Если сновидение, согласно
его толкованию, представляет собою осуществление желания, то откуда же проистекает
та странная и причудливая форма, в которую облекается последнее? Какие изменения
претерпевают мысли, преобразовываясь в сновидение, о котором мы вспоминаем по
пробуждении? Откуда проистекает тот материал, который перерабатывается в сновидении?
Откуда проистекают те особенности мыслей, которые мы отметили, как например, то,
что они противоречат друг другу? Может ли сновидение научить нас чему-либо новому
относительно наших внутренних психических переживаний, может ли содержание его
внести какие-либо поправки в наши убеждения, воззрения? Я считаю нужным оставить
пока все эти вопросы в стороне и пойти по другому пути. Мы видели, что сновидение
изображает желание в его осуществленной форме. В наших ближайших интересах узнать,
является ли это общей характерной чертой всех сновидений или же случайным содержанием
лишь одного, с которого начался наш анализ. Ибо, даже если бы мы поверили в то,
что каждое сновидение имеет свой смысл и свою психическую ценность, мы должны
были бы предполагать, что этот смысл не во всяком сновидении одинаков. Наше первое
сновидение было осуществлением желания, другое представляет, быть может осуществление
опасения, третье может иметь своим содержанием рефлекс, четвертое может воспроизвести
попросту какое-нибудь воспоминание и т.п. Бывают ли, таким образом, сновидения,
не содержащие в себе осуществления желания?
Легко показать, что сновидения зачастую носят настолько ясный характер осуществления
желания, что приходится удивляться, почему язык сновидения до сих пор казался
таким непонятным. Вот, например, сновидение, которое я могу вызвать у себя, когда
угодно. Если я вечером ем сардельки или другие какие-либо соленые кушанья, то
ночью у меня появляется жажда, и я просыпаюсь. Перед пробуждением, однако, я вижу
сновидение постоянно с одним и тем же содержанием:
мне снится, что я пью. Я пью залпом воду; мне это доставляет большое удовольствие,
как всякому, кто томится жаждой. Затем я просыпаюсь и действительно очень хочу
пить. Поводом к такому постоянному сновидению служит жажда, которую я испытываю
при пробуждении. Из этого ощущения проистекает желание пить, и сновидение представляет
это желание в осуществленном виде. Сновидение исполняет при этом функцию, о которой
я скажу несколько ниже. Сон у меня хороший; когда мне удается утолить свою жажду
тем, что мне снится, будто я выпил воды, то я так и не просыпаюсь. Таким образом,
это - сновидение об удобстве. Сновидение заступает место поступка, который должен
был бы быть совершен в жизни. К сожалению, потребность в воде не может быть удовлетворена
сновидением, как моя мстительность по отношению к коллеге Отто и доктору М.; но
желание и тут и там одинаково. Как-то недавно сновидение это было несколько модифицировано.
Перед сном мне захотелось пить, и я выпил стакан воды, стоявшей на столике возле
моей постели. Несколько часов спустя мне снова захотелось пить, и я испытал чувство
неудовлетворенности, неудобства. Чтобы достать воды, мне нужно было встать и взять
стакан, стоявший на столике возле постели жены. Согласно этому мне и приснилось,
что жена дает мне напиться из большого сосуда; сосуд этот - старая этрусская урна,
привезенная мною из Италии и подаренная мною одному из моих знакомых. Вода в ней
показалась мне настолько соленой (по всей вероятности, от пепла, бывшего в урне),
что я проснулся. Отсюда ясно, какое удобство может создать сновидение: так как
его единственной целью является осуществление желания, то оно может быть вполне
эгоистично. Любовь к удобству несовместима с альтруизмом. Наличность урны, по
всей вероятности, является снова осуществлением желания. Мне жаль, что у меня
нет этой урны, все равно как, впрочем, и того, что стакан с водою стоит подле
жены. Урна приспосабливается также и по отчетливому ощущению соленого вкуса, который
заставил меня проснуться. Сновидение о жажде обращали на себя внимание и Бей-гандта,
который говорит по этому поводу (с. II): "Ощущение жажды наиболее отчетливо
воспринамается всеми, оно вызывает постоянно представление об утолении этой потребности.
Способы, которыми сновидение представляет себе утоление жажды, различны и зависят
от скрытого за этим воспоминания. Обычно после представления об утолении жажды
появляется разочарование в ничтожном эффекте мнимого утоления". Он не указывает,
однако, на общеобязательный характер реакции сновидения на раздражение. То, что
другие лица, испытывающие ночью жажду, просыпаются без сновидений, не противоречит
нашим утверждениям, а доказывает лишь, что у этих лиц, очень некрепкий сон.
Эти сновидения об удобстве я видел очень часто в молодости. Привыкши работать
до поздней ночи, я всегда с трудом просыпался вовремя. Мне снилось очень часто,
что я уже встал и стою перед умывальником. Спустя несколько мгновений я все же
начинал сознавать, что еще лежу в постели, но продолжал спать. Такое же сновидение,
проявившееся в особенно остроумной форме, сообщил мне один мой юный коллега, любивший,
как и я, поспать. Хозяйка, у которой он жил неподалеку от больницы, имела строгий
приказ будить его каждое утро, но ей всегда приходилось долго мучиться, пока он
просыпался. Однажды утром он спал особенно крепко; хозяйка постучала в комнату
и сказала: "Господин Пепи, вставайте, вам пора в больницу". Ему тотчас
же приснилась комната в больнице, кровать, на которой он лежал, и дощечка у изголовья,
на которой написано: Пепи Г..., кандидат медицины, 22-х лет. Он подумал во сне:
"раз я уже в больнице, значит, мне туда уже не нужно идти", - повернулся
и продолжал спать. При этом он откровенно признался себе в мотиве своего сновидения.
В другом сновидении раздражение производит свое действие тоже во сне: одна из
моих пациенток, подвергшаяся довольно неудачной операции челюсти, должна была
по предписанию врача постоянно держать охлаждающий аппарат на больной щеке. Засыпая,
она обычно его с себя сбрасывала. Однажды меня попросили сделать ей выговор за
это; тем не менее она сбросила опять аппарат на пол. Пациентка оправдывалась:
"На этот раз я действительно не виновата; это было результатом сновидения,
которое я видела сегодня ночью. Мне снилось, что я была в опере, в ложе, и с интересом
следила за представлением. В санатории же лежал господин Карл Мейер и громко стонал
от головной боли. Я сказала себе, что у меня ничего не болит и что аппарат больше
не нужен. Поэтому-то я его и сбросила". Это сновидение бедной страдалицы
звучит как изображение оборота речи, который напрашивается на уста человеку, находящемуся
в неприятном положении: я желал бы получить большее удовольствие. Сновидение рисует
это большее удовольствие. Господин Карл Мейер, которому пациентка приписала свои
болезненные ощущения, был ее самым далеким знакомым, о котором она могла вспомнить.
Нетрудно раскрыть осуществление желаний в некоторых других сновидениях, сообщенных
мне здоровыми лицами. Один мой коллега, знакомый с моей теорией сновидений и рассказавший
о ней своей жене, говорит мне однажды: "Знаешь, моей жене вчера снилось,
-что у нее началась менструация. Интересно, как истолкуешь ты это сновидение".
Это очень нетрудно: если молодой женщине снилось, что у нее менструация, значит
в действительности ее не было. Я знаю, что ей хотелось бы до первого материнства
попользоваться свободой. Это был удобный способ указать на признаки ее первой
беременности. Другой коллега пишет мне, что его жене недавно снилось, что она
заметила на сорочке молочные пятна. Это тоже признак беременности, но не первой;
молодая мать желает себе иметь для второго ребенка больше молока, чем она имела
в свое время для первого.
Одной молодой женщине, ухаживающей за своим заразно больным ребенком и отрезанной
по этой причине от всего света, снится после счастливого окончания болезни большое
общество, в котором находятся-А. Додэ, Бурже, М. Древо и др., все они чрезвычайно
к ней любезны, и они превосходно проводят время. Писатели во сне очень похожи
на свои портреты, которые ей пришлось видеть. За исключением Древо, она его портрета
не знает, и он напоминает ей человека, который накануне дезинфицировал комнату
больного и который был первым посетителем ее дома после долгого времени. Сновидение
это можно объяснить целиком: пора уже немного развлечься, довольно уже этих забот
и мучений!
Этих примеров, быть может, достаточно, чтобы показать, что очень часто и при всевозможных
условиях можно найти сновидения с чрезвычайно ярко выраженным осуществлением желаний,
которые выявляют свое содержание в незамаскированном виде38. Это по большей части
короткие и простые сновидения, резко отличающиеся от спутанных и продолжительных,
главным образом обращающих на себя внимание исследователей. Однако такие простые
сновидения заслуживают несколько более подробного рассмотрения. Наипростейшая
форма сновидений должна была бы быть, казалось, наиболее распространенной среди
детей, психическая деятельность которых, безусловно, менее сложна, чем у взрослых.
Детская психология призвана, на мой взгляд, оказывать психологии взрослых аналогичные
услуги, как изучение строения и развития низших животных - изучению структуры
высших. До сих пор, однако, к сожалению, детская психология в этом смысле не была
в достаточной мере использована.
Сновидения маленьких детей представляют собою очень часто явные осуществления
желаний и поэтому в противоположность сновидениям взрослых почти совершенно неинтересны.
Они не содержат никаких трудноразрешимых загадок, но, безусловно, чрезвычайно
ценны как доказательство того, что сновидение по самой своей сущности представляет
собою осуществление желания. Я приведу здесь несколько сновидений, виденных моими
собственными детьми.
Прогулке в красивый Галльштатт (летом 1896 г.) я обязан двумя сновидениями, виденными
- одно моею тогда восьмилетней дочерью, другое - пятилетним сыном. Предварительно
я должен заметить, что мы в это лето жили в Аусзее, откуда в хорошую погоду нам
открывался превосходный вид на Дахштейн. В подзорную трубу хорошо виден был Симонигютте.
Дети очень часто смотрели на него в подзорную трубу; не знаю, с каким успехом.
Перед прогулкой я рассказывал детям, что Галльштатт лежит у подножия Дахштейна.
Прогулке они радовались. Из Галльштатта мы прошли в Эшернталь, который привел
детей в восхищение своими сменяющимися пейзажами. Только один мой пятилетний сын
стал вдруг капризничать; как только мы видели новую гору, он тотчас, же спрашивал:
"Это - Дахштейн?" Я вынужден был отвечать: "Нет". Предложив
несколько раз этот вопрос, он замолчал недовольный. К водопаду он совсем отказался
идти. Я подумал, что он устал. На следующее утро он пришел ко мне с сияющим лицом
и заявил: "Сегодня ночью мне снилось, что я был на Симонигютте". Я понял
его: он ожидал, что по дороге в Галльштатт мы увидим гору, о которой дети так
много слышали. Когда он затем понял, что горы он не увидит и ему придется удовлетвориться
небольшим холмом и водопадом, он испытал разочарование. Сновидение вознаградило
его за это. Я стал его расспрашивать о подробностях сновидения. Но он сообщил
мне очень мало. Как он слышал, "туда нужно идти шесть часов".
Во время этой прогулки и у моей восьмилетней дочери появилось желание, которое
тоже было удовлетворено сновидением. Мы взяли с собой в Галльштатт двенадцатилетнего
сына наших соседей, совершенного рыцаря, завоевавшего, как мне казалось, все симпатии
маленькой девочки. На следующее утро она мне рассказала следующее сновидение:
"Представь себе, мне снилось, что Эмиль - мой брат, что он говорит вам "папа"
и "мама" и спит вместе с нами в большой комнате. В комнату вдруг вошла
мама и бросила нам под постели целую горсть шоколадных конфет в синих и зеленых
бумажках". Братья ее, которым уменье толковать сновидения не передалось по
наследственности, объяснили его точь-в-точь так, как наши авторы: это сновидение
- бессмыслица. Девочка же заступилась, по крайней мере, за одну часть сновидения,
и для теории неврозов интересно будет знать, за какую именно часть: "Ерунда
то, что снилось про Эмиля, но не то, что касалось конфет!" Мне самому последнее
показалось непонятным. Но жена дала мне по этому поводу разъяснение. По дороге
с вокзала домой дети остановились перед автоматом и попросили мать опустить монету,
чтобы получить шоколад. Мать, однако, нашла, что этот день и так был достаточно
богат осуществлениями желаний и предоставила это желание сновидению. Я на сцену
эту не обратил внимания. Другую часть сновидения, отвергнутую даже самою дочерью,
я понял без всяких комментариев. Я сам слыхал, как маленький Эмиль по дороге говорил
детям, что надо подождать папу и маму. Эту временную принадлежность к нашему семейному
кругу сновидение девочки превратило в длительное усыновление. Почему шоколадные
конфеты были брошены под постели, этого объяснить без расспросов ребенка было,
конечно, невозможно.
Сновидение, аналогичное сновидению моего мальчика, я слышал от одного моего друга.
У него восьмилетняя дочь. Отец вместе с несколькими детьми предпринял прогулку
в Дорибах с намерением посетить Рорергютте; но так как было уже поздно, то они
не добрались до цели, и он обещал пойти туда с детьми в следующий раз. На обратном
пути они прошли мимо верстового столба, указывающего дорогу на Гамо. Дети захотели
отправиться тотчас же на Гамо, но отец отложил и эту прогулку до следующего дня.
На следующее утро восьмилетняя девочка рассказала отцу: "Папа, сегодня ночью
мне снилось, что ты был с нами в Рорергютте и на Гамо". Ее нетерпение предвосхитило,
таким образом, в сновидении исполнение отцовского обещания.
Столь же прямолинейно и другое сновидение, вызванное у моей в то время 3-летней
дочурки красивым видом Аусзее. Девочка в первый раз ехала по воде, и поездка показалась
ей чересчур короткой. Когда мы пристали к берегу, она не хотела выходить из лодки
и горько плакала. На следующее утро она рассказала: "Сегодня ночью я каталась
по озеру". Будем надеяться, что продолжительность этой поездки во сне более
удовлетворила ее.
Моему старшему, в то время 8-летнему, сыну снилась реализация его фантазии. Он
ехал вместе с Ахиллом в его колеснице, которой управлял Диомед. Накануне он восхищался
греческой мифологией, книжкой, подаренной его старшей сестре39.
Если согласиться со мной, что разговор со сна, наблюдающийся у детей, точно так
же относится к кругу мыслей сновидения, то я могу сообщить одно из первых собранных
мною сновидений. У моей младшей дочери, которой тогда было 19 месяцев, наступила
однажды утром рвота, и поэтому ее в течение этого дня держали на голодной диете.
В ночь, следующую за голодным днем, слышно было, как она возбужденно кричала:
Анна Фрейд, зем(л)яника, клубника, яичница, кисель. Она употребила тогда свое
имя, чтобы выразить вступление во владение; список кушаний охватывает, конечно,
все то, что она хотела бы кушать; ягоды, имеющиеся в двух вариациях, являются
демонстрацией против домашней санитарной полиции и имеют свое основание в том
замеченном ею малозначащем факте, что няня отнесла ее недомогание на счет слишком
обильного поедания земляники; за этот невыгодный для нее отзыв она мстит ей, таким
образом, в сновидении. Короткое время спустя сновидение бабушки, которая имеет
около 70 лет от роду, повторило то же самое, что и сновидение младшей внучки.
После дня, который она провела впроголодь, вынужденная к этому болями, причиненными
ей блуждающей почкой, ей снится (очевидно, она переносится при этом в дни цветущего
девичества), что она "приглашена" в гости к обеду и к завтраку и что
ее угощают каждый раз наилучшими блюдами. Если мы прославляем детство за то, что
оно еще не знает сексуальных страстей, то мы не должны забывать, каким богатым
источником разочарований, лишений, а вместе с тем и побудительным поводом к сновидениям
может стать для него другая важная жизненная потребность. Более подробное изучение
душевной жизни ребенка показывает нам, правда, что сексуальный элемент играет
и в психической деятельности ребенка достаточно крупную роль, бывшую, однако,
объектом недостаточного внимания: это заставляет нас до некоторой степени сомневаться
в безмятежной радости детства, о которой мы, взрослые, часто говорим с таким упоением.
(Ср. мои "Три статьи о теория полового влечения" Русск. перев. см. Психол.
и психоаналит. библиот. Вып. VIII, Москва, Госиздат, 1924). Эта работа Фрейда
также переиздана в сборнике "Психология бессознательного", М.: Просвещение,
1990. Вот еще пример этому. Мой 22-месячный племянник должен был поздравить меня
с днем рождения и преподнести мне в подарок корзиночку с вишнями, которые в это
время года считаются еще новинкой. Эта задача давалась ему, по-видимому, с трудом,
так как он повторял беспрестанно: "Здесь вишни". Его нельзя было заставить
выпустить из рук корзиночку. Но он сумел все же вознаградить себя. До сих пор
он каждое утро рассказывал матери, что ему снился "белый солдат", гвардейский
офицер в плаще, которого он когда-то встретил на улице. На следующий день после
жертвы, принесенной им в день моего рождения, он проснулся довольный со словами:
"Ге(р)ман съел все вишни". Необходимо упомянуть о том, что у маленьких
детей наблюдаются иногда чрезвычайно сложные и мало прозрачные сновидения и что,
с другой стороны, сновидения, носящие простой инфантильный характер, могут нередко
появляться у взрослых. Насколько обильны неожиданным материалом сновидения у детей
в возрасте от четырех до пяти лет, показывают примеры в ;
моем "Анализе фобии пятилетнего мальчика" (Русск. перев. см. | Психотерапевтичесткая
библ. Вып. IX. Москва. Кн-во "Наука", 1 1913) и у Юнга "О конфликтах
детской души" (Русск. перев. см. Психол. и психоаналит. библ. Вып. XI, Москва,
Госиздат, год издания не указан). Аналитически истолкованные детские сновидения
см. также у Гуг-Гельмут, Путнама, Раальте, Шпильрейн, Тауска, а также у Баншиери,
Буземанна, Доглиа и особенно у Ви-гама, который подчеркивает их тенденцию к исполнению
желания. С другой стороны, у взрослых сновидения инфантильного типа встречаются
особенно часто тогда, когда они находятся среди необычных жизненных условий. Так,
Ommo Норденскельд в своей книге "Антарктика" сообщает об экипаже судна,
с которым он провел целую зиму (Т. I, с. 366): "Чрезвычайно характерны для
направления наших мыслей были наши сновидения, которые никогда не отличались такой
живостью и многочисленностью, как именно в то время. Даже те из наших товарищей,
которым снились сны лишь очень редко, могли рассказывать каждое утро, когда мы
обменивались друг с другом впечатлениями истекшей ночи, длиннейшие истории. Все
эти истории касались того мира, от которого мы теперь были отрезаны, но зачастую
приспосабливались и к нашей тогдашней жизни. Одно чрезвычайно характерное сновидение
состояло в том, что одному из наших товарищей снилось, будто он сидит на школьной
скамье и занимается тем, что снимает кожу с крохотных тюленей, изготовленных специально
для учебных целей. Чаще всего, однако, наши сновидения вращались вокруг еды и
питья. Один из нас, проводивший целые ночи в фантазиях о том, что он находится
в большом обществе за столом, был от всей души рад, когда мог рассказать утром,
что он "ел обед из трех блюд"; другому снился табак, целые горы табаку,
третьему - корабль, мчавшийся по морю на всех парусах. Заслуживает упоминания
еще одно сновидение: является почтальон и объясняет, почему не было так долго
писем - он сдал их по неверному адресу и с трудом вернул их обратно. Вполне естественно,
что нам снились самые невероятные вещи, но недостаток фантазии почти во всех сновидениях
моих собственных и всех моих товарищей положительно бросался в глаза. Было бы
чрезвычайно интересно с психологической точки зрения записать все эти сновидения.
Но можно легко понять, каким вожделенным был сон, дававший каждому из нас все
то, чего он так жадно хотел". Я цитирую еще по Дю Нрелю (с. 231): "Мунго
Парк, страдавший очень от жажды во время путешествия по Африке, видел без конца
во сне богатые водой долины и луга своей родины. Точно так же Тренк, страдавший
от голода в звездном укреплении Магдебурга, видел себя окруженным обильными яствами,
и Георг Бак, участник первой экспедиции Франклина, видел всегда и беспрестанно
большое количество пищи, когда он был близок к голодной смерти вследствие ужасных
лишений".
Что снится животным, я не знаю40. Немецкая поговорка, на которую обратил внимание
один из моих слушателей, по-видимому, осведомленнее меня в этом отношении, так
как она на вопрос: "Что снится гусям?" отвечает: "Кукуруза (Маис)".
Одна венгерская пословица, приводима Ференци, утверждает более распространенно,
что "свиньям снятся желуди, а гусям кукуруза". Еврейская пословица гласит:
"Курице просо снится" (Sam-mlung jud. Sprichw. u. Redensarten, herausg.
v. Bernstein, 2 Aufl., S. 1160, Nr. 7). Вся теория, утверждающая, что сновидение
представляет собою желания, содержится в этих двух фразах. Я далек от того, чтобы
утверждать, что до меня ни один автор не связывал сновидение с исполнением желания.
(Ср. первые строки следующей главы). Кто обращал внимание на такие указания, тот
мог бы сослаться на жившего в древности при Птолемее I врача Герофила, который
(по Бюшеншютцу, с. 33) различает три рода сновидений: ниспосланные богом; естественные,
возникающие тогда, когда душа представляет себе картины того, что ей полезно и
что случится; и смешанные сновидения, которые возникают сами по себе вследствие
приближения к образам, когда мы видим то, что мы желаем. Из собрания примеров
у Шернера Штерне подчеркивает одно сновидение, которое сам автор считает исполнением
желания (с. 239). Шернер говорит: "Фантазия тотчас же исполняет бодрственное
желание сновидящей просто потому, что оно было живо в ее душе". Это сновидение
относится к "сновидениям о настроении"; близко к ним стоят сновидения
о "страстной мужской и женской "любви" и о "неприятном настроении".
Как видно, здесь нет и речи о том, что Шернер приписывает желанию какое-либо другое
значение для сновидения, чем иному душевному состоянию бодрствования, не говоря
уже о том, что он не привел желания в связь с сущностью сновидения.
Мы видим, что мы могли бы достичь нашего учения о скрытом смысле сновидения более
короткими путем, если бы мы обратились к общеупотребительным оборотам речи. Хотя
народная мудрость и отзывается иногда довольно презрительно о сновидениях - полагают,
что она считает правильной научную точку зрения, говоря:
сновидения - это пена морская (Traume sind Schau-me), - но в общеупотребительных
оборотах речи сновидение представляется обычно осуществлением заветных желаний.
"Мне и во сне этого не снилось", восклицает в восхищении тот, для кого
действительность превзошла все ожидания.
|
