Владислав Цыпин

ИСТОРИЯ РУССКИЙ ЦЕРКВИ

1917-1997

К оглавлению

ГЛАВА VI

РУССКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ
ПРИ МЕСТОБЛЮСТИТЕЛЕ ПАТРИАРШЕГО ПРЕСТОЛА МИТРОПОЛИТЕ СЕРГИИ
(1936– 1943)

5 декабря 1936 г. на Восьмом Чрезвычайном Всесоюзном съезде Советов было объявлено о принятии новой Конституции СССР. В отличие от прежних в ней впервые провозглашалось равноправие всех граждан, в том числе и "служителей культа". В статье 124 новой Конституции записано, что "в целях обеспечения за гражданами свободы совести Церковь в СССР отделена от государства и школа от Церкви. Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами"³⁴⁸. Но несмотря на декларации о свободе, Постоянная комиссия по культовым вопросам в 1937 г. рассмотрела 359 дел о закрытии культовых зданий разных вероисповеданий, в большинстве своем это были православные церкви. В 253 случаях решения подтверждали ранее вынесенные распоряжения местных властей. В местные органы власти и в Постоянную комиссию по культовым вопросам при Президиуме ЦИК во главе с П. А. Красиковым потоком шли ходатайства о возвращении верующим закрытых храмов. Для отклонения таких ходатайств существовало много предлогов: достаточно было доноса на кого-нибудь из членов двадцатки, не говоря уже об аресте, чтобы вся двадцатка была распущена, или ссылки на то, что на расстоянии менее километра от закрытой церкви находится школа, а если учесть, что в России не только церковноприходские, но и земские школы обыкновенно строились неподалеку от церкви, то этот предлог чаще других служил поводом для закрытия храмов. Не подлежали возвращению и храмы, состояние которых в инженерном отношении было небезупречным, а если учесть, что на протяжении двух десятилетий ремонт церквей практически не проводился, то и в этом случае отказать не составляло труда; абсолютно невозможным было возвращение храма, уже используемого в иных целях — под склад, клуб, фабрику, или тюрьму. И наконец, существовал еще один не лишенный мрачного остроумия предлог для отказа — несогласие местного отделения "Союза воинствующих безбожников" на возвращение храма общине.

1937 г. в прах развеял надежды легковерных обывателей на перемены, которые сулила им сталинская Конституция. Этот год стал апогеем революционного террора, залившего страну кровью. Жертвами репрессий стали миллионы людей разных мировоззрений и принадлежавшие ко всем слоям общества. Особенностью этой волны террора (1936–1939) явилось распространение теории "классовой борьбы" на партийную номенклатуру, включая ее самый высший эшелон вплоть до недавних "вождей прогрессивного человечества" — Каменева, Зиновьева, Бухарина.

Новый страшный удар обрушился и на православную Церковь. Репрессии против духовенства и мирян стали традицией советского общества, но в 1937 г. обнаружилась еще одна, особенная, причина для кровавой расправы — по итогам переписи населения выяснилось, что ²/₃ сельского и ¹/₃ городского населения открыто называют себя верующими. Сельские жители составляли тогда ³/₄ всего населения страны, таким образом верующих было больше половины населения, и это в стране, где атеизм был провозглашен высшей идейной ценностью. В своих заметках, составленных на оккупированной немцами территории во время Отечественной войны, митрополит Сергий (Воскресенский) писал, что "по официальной, всегда фальсифицированной, советской статистике число православных верующих достигает крупной цифры в 30 млн. Но многие терроризированные советские граждане не имеют мужества признать себя верующими перед советскими властями. Имея в виду эти и другие ошибки советской статистики, Патриаршее управление считает, что число верующих достигает 60 млн. С таким фактом приходится считаться любому правительству в России, даже большевистскому. Несомненно, что несмотря на все преследования веры и безбожную пропаганду, русские люди остались верны вере отцов"³⁴⁹.

Результаты переписи обозначали грандиозный провал "Союза воинствующих безбожников". За это пятимиллионный союз был подвергнут "чистке". Около половины его членов было арестовано, многих расстреляли как врагов народа. Власть не располагала иными надежными средствами атеистического воспитания населения, кроме террора. И он обрушился на православную Церковь в 1937 г. с таким тотальным охватом, что, казалось, приведет к искоренению церковной жизни в стране. Секретарь ЦК Г. М. Маленков обратился тогда к Сталину с предложением ликвидировать полностью законодательство о культах и, в частности Постановление ВЦИК и СНК о религиозных объединениях, которое создало "организационную основу для оформления наиболее активных частей церковников и сектантов в широко разветвленную враждебную советской власти легальную организацию в 600 тысяч человек по всему СССР". В качестве первоочередной задачи в этом письме ставилась цель "покончить в том виде, как они сложились, с органами управления церковников, с церковной иерархией"³⁵⁰. Формально законодательство о культах не было отменено, но предложение покончить "с церковной иерархией" и "органами управления церковников" немедленно стало проводиться в жизнь. В журнале "Антирелигиозник" (1938, № 7), который комментировал происходящее, популярно разъяснялось, что преследованию подлежит пока церковный актив. "Верующие трудящиеся... исполняют время от времени те или иные религиозные обряды, удовлетворяют свои религиозные потребности. Они не принимают непосредственного участия в так называемой "церковной жизни". С такими верующими мы совместно идем к одной общей цели, боремся за одно и то же — за полное торжество коммунизма... Другое дело церковники, члены двадцаток и церковного актива, не входящие в состав двадцаток. Они не только выполняют обряды, но частенько нарушают советские законы, ведут религиозную пропаганду, организуют незаконные "сборы на Церковь"³⁵¹.

Как и во времена древних врагов христианства Декия или Диоклетиана, самые большие потери понес епископат, почти полностью истребленный гонителями. Так, в сентябре по всему Казахстану были проведены аресты священнослужителей, принадлежавших к оппозиционным группировкам, в том числе и к иосифлянской, отбывавших там ссылку. Арестован был сам митрополит Иосиф (Петровых) и первый кандидат в местоблюстители по завещанию Святейшего Патриарха Тихона митрополит Кирилл (Смирнов). По постановлению тройки НКВД по Южно-Казахстанской области в ночь с 20 на 21 ноября были расстреляны митрополиты Кирилл и Иосиф, а также епископ Евгений (Кобранов), некоторое время в 1927– 1928 гг. находившийся в ярославской оппозиции, потом примирившийся с Патриархией и занимавший Ростовскую кафедру до ссылки в Казахстан в 1933 г. В этом же году друзья и почитатели епископа Серафима (Звездинского), принадлежавшего к мечевской группировке, получили письмо, извещавшее о том, что по постановлению тройки НКВД по Дальнему Востоку он был осужден на 10 лет лишения свободы без права переписки, что означало расстрел. Из архиереев правой оппозиции под удар попал епископ Афанасий (Сахаров), находившийся тогда в заключении, и, по не вполне достоверным сведениям, епископ Арсений (Жадановский).

Несравненно больше жертв понес епископат, состоявший в каноническом послушании патриаршему Местоблюстителю митрополиту Сергию. В ноябре 1937 г. был арестован находившийся на покое и живший в маленьком доме на станции Удельной под Москвой один из самых видных церковных деятелей XX в. митрополит Серафим (Чичагов). Постановлением ОСО УНКВД тяжело больной и почти неподвижный старец был приговорен к смертной казни и расстрелян 11 декабря, останки священномученика Серафима захоронены в Бутове. В Казани арестовали и расстреляли правящего архиерея архиепископа Венедикта (Плотникова), уже ранее приговоренного к смертной казни по делу священномученика Вениамина, но потом помилованного. 25 июля 1937 г. в Нижнем был арестован правящий митрополит Феофан (Туляков). В тюрьме владыку подвергли жестоким пыткам, а 21 сентября особой тройкой областного управления НКВД он был приговорен к расстрелу и 4 октября казнен. Затем арестовали и викарного архиепископа Богородского Александра (Похвалинского) вместе с 13 священниками и диаконами приходских церквей. Тройкой НКВД все арестованные были осуждены на смертную казнь и 11 декабря расстреляны. Арестованы, а потом приговорены были к смертной казни викарий Нижегородской епархии епископ Ветлужский Неофит (Коробов) и проживавший на покое престарелый епископ Фостирий (Максимовский), все духовенство Ветлуги и множество мирян. Епископ Фостирий замерз на этапе в варнавинскую тюрьму³⁵².

В октябре 1937 г. был арестован Патриарший экзарх Украины митрополит Киевский Константин (Дьяков). После 12 дней пыточных допросов его расстреляли. Одной из своих родственниц, особенно тяжело переживавшей его гибель, владыка явился во сне стоящим на пустыре у свеженасыпанного могильного холма и сказал: "Здесь лежит мое тело". На Лукьяновском кладбище, расположенном возле тюрьмы, где расстреляли владыку, она обратилась к одному из кладбищенских сторожей, внушившему ей своим видом особое доверие, и он оказался тем самым могильщиком, кто зарывал останки убитого митрополита. Сторож указал ей могилу, где были похоронены архипастырь и расстрелянные вместе с ним. Тайное отпевание священномученика совершил проживавший в Киеве схиархиепископ Антоний, в прошлом владыка Таврический Димитрий (князь Абашидзе). Митрополит Константин был из вдовых протоиереев, за год до его казни были расстреляны его дочь Милица и зять Борис. В 1938 г. в застенках скончался от пыток митрополит Одесский Анатолий (Грисюк). В 1937 году на Украине были арестованы и потом расстреляны архиепископ Екатеринославский Георгий (Делиев), архиепископ Житомирский Филарет (Линчевский) и епископ Ананьевский Парфений (Брянских)³⁵³. Тогда же арестовали престарелого архиепископа Харьковского Александра (Петровского). Его посадили в холодногорскую тюрьму. Осенью 1939 г. в судебно-медицинский морг из корпуса неизлечимо больных колонии НКВД на Каченовке привезли останки старца с номером на ноге и с бумагой, в которой сообщалась фамилия усопшего — Петровский. Доктор морга оказался из бывших иподиаконов; вместе с привратником, который был монахом в сане архимандрита, они сразу опознали владыку Александра, несмотря на то, что он был острижен и обрит. Из тюрьмы поступило приказание: труп возвратить, так как он отправлен в морг по ошибке. Но архимандрит и доктор отправили труп одного безродного в тюрьму с документами заключенного Петровского, а покойного архипастыря облачили по-архиерейски, и архимандрит-привратник, отпевавший тайком всех попадающих в морг, отпел и владыку. Весть о погребении любимого всеми архипастыря быстро разнеслась по городу. Когда гроб вывозили из морга, улица оказалась запруженной народом. Архиепископа Александра похоронили на кладбище села Зелютина на Холодной горе³⁵⁴.

Арестованным архипастырям НКВД предъявляло те же бредовые и фантастические обвинения, что и партийным вождям, военачальникам, инженерам, врачам, крестьянам. Архиепископа Смоленского Серафима (Остроумова) обвинили в том, что он возглавлял банду контрреволюционеров и террористов. Архиепископа Орловского Иннокентия (Никифорова) арестовали вместе с 16 священнослужителями города "за клерикально-фашистскую заговорщическую деятельность". Митрополиту Нижегородскому Феофану (Тулякову) ставилось в вину, что по его указаниям, основанным на директивах московского церковно-фашистского центра, клерикальные банды проводили поджоги, диверсии и осуществляли террористические акты: совершили более 20 поджогов в Лысковском районе, уничтожали заготовленный пиломатериал и лес на корню, сожгли салотопный завод, принадлежавший Лыськовскому райпотребсоюзу³⁵⁵. Епископа Ветлужского Неофита (Коробова) обвинили "в проведении активной контрреволюционной работы, направленной на свержение советской власти и реставрацию капитализма в СССР", "в создании церковно-фашистской, диверсионно-террористической, шпионско-повстанческой организации с общим числом свыше 60 участников", и в личном руководстве "подготовкой терактов, сбором шпионских сведений, поджогами колхозов, уничтожением колхозного поголовья", в том, что он переправлял "шпионские сведения митрополиту Сергию (Старгородскому) для передачи разведывательным органам одного из иностранных государств"³⁵⁶.

В 1937– 1939 гг. был истреблен почти весь российский православный епископат. Помимо уже упомянутых архиереев погибли митрополиты Серафим (Александров) и Павел (Борисовский), архиепископы священномученик Фаддей (Успенский), Питирим (Крылов), Прокопий (Титов), Гурий (Степанов), Ювеналий (Масловский), Серафим (Протопопов), Софроний (Арефьев), Глеб (Покровский), Никон (Пурлевский), Феофил (Богоявленский), Борис (Шипулин), Андрей (Солнцев), Максим (Руберовский), Тихон (Шарапов) — и это только малая часть сонма святителей-священномучеников, проливших кровь за Христа в годы большого террора. Всего же с 1917 по 1940 г. погибло более 250 православных архипастырей.

Лишь несколько архиереев пережили страшные годы ежовщины. В 1937 г. в Ташкенте арестован был епископ и врач Лука (Войно-Ясенецкий), который находился на покое и работал хирургом в местной клинике. В своих воспоминаниях он рассказал о том, что пришлось пережить ему в застенках НКВД:

"Я опять начал голодовку протеста и голодал много дней. Несмотря на это, меня заставляли стоять в углу, но я скоро падал от истощения. У меня начались ярко выраженные зрительные и тактильные галлюцинации, сменявшие одна другую. То мне казалось, что по комнате бегают желтые цыплята, и я ловил их. То я видел себя стоящим на берегу огромной впадины, в которой расположен целый город, ярко освещенный электрическими фонарями. Я ясно чувствовал, что под рубахой на моей спине шевелятся змеи. От меня неуклонно требовали признания в шпионаже, но в ответ я только просил указать, в пользу какого государства я шпионил. Допрос конвейером продолжался 13 суток, и не раз меня водили под водопроводный кран, из которого обливали мою голову холодной водой. Не видя конца этому допросу, я надумал напугать чекистов. Потребовал вызвать начальника секретного отдела ГПУ, и когда он пришел, сказал, что подпишу все, что они хотят, кроме разве покушения на убийство Сталина. Заявил о прекращении голодовки и попросил прислать мне обед. Я предполагал перерезать себе височную артерию, приставив к виску нож и сильно ударив по головке его. Для остановки кровотечения нужно было бы перевязать височную артерию, что невозможно в ГПУ, меня пришлось бы отвезти в больницу или хирургическую клинику. Это вызвало бы большой скандал в Ташкенте. Очередной чекист сидел с другой стороны стола. Когда принесли обед, я незаметно ощупал тупое лезвие столового ножа и убедился, что височной артерии перерезать им не удастся. Тогда я вскочил и, быстро отбежав в середину комнаты, начал пилить себе горло ножом. Но и кожу разрезать не мог. Чекист, как кошка, бросился на меня, вырвал нож и ударил кулаком в грудь. Меня отвели в другую комнату и предложили поспать на голом столе с пачкой газет под головой вместо подушки. Несмотря на пережитое тяжкое потрясение, я все-таки заснул и не помню, долго ли спал. Потерпев фиаско со своим двухнедельным конвейером... на другой день меня перевезли на "черном вороне" в центральную областную тюрьму. В ней я пробыл около восьми месяцев в тяжелых условиях"³⁵⁷.

В 1938 г. в Ростове-на-Дону был арестован архиепископ Николай (Амасийский), и тройка приговорила его к расстрелу. О том, как приговор приводили в исполнение, рассказывал сам владыка: "Дали залп из ружей, я упал, обливаясь кровью. Дальше не помню ничего. Оказывается, меня сочли убитым, когда я находился лишь в долгом обмороке. Много средств и усилий стоило моим верным духовным чадам вызволить мое тело. И тут обнаружили, что я еще жив. Меня тщательно спрятали, обманув бдительность властей мнимыми похоронами. Лечили, выхаживали и таким образом спасли"³⁵⁸.

Освобожденный из Мариинских лагерей в 1936 г., епископ Мануил (Лемешевский) до 1939 г. скитался, проживая в разных местах дальнего Подмосковья, зарабатывая на жизнь составлением разного рода справочников, комментариев, пока не был в очередной раз арестован 18 апреля 1939 г. И снова последовали одна за другой Лубянская, потом Бутырская тюрьма, осуждение на 10 лет лишения свободы и отправка в Канские лагеря³⁵⁹.

Тотальному истреблению подверглись в годы большого террора не только архипастыри, но и все российское духовенство. О масштабе репрессий можно судить хотя бы по тому обстоятельству, что в один только день 17 февраля 1938 г. в Москве были расстреляны игумен Епифаний (в миру Захар Филиппович Авдеев), иеромонах Нестор (Балашов Николай Иванович), иеродиакон Афоний (Александр Егорович Вишняков), схимонахиня Рафаила (Вишнякова Мария Архиповна), священник Симеон Григорьевич Григорьев, тайная монахиня Лидия Митрофановна Иванова, иеромонах Иероним (Киселев Иван Васильевич), тайная монахиня Софья Сергеевна Тучкова. Это жертвы только одного из тысяч расстрельных дней за три страшных года, и только тех, чьи имена удалось установить.

В 1937 г. на 10 лет без права переписки осужден был особенно близкий митрополиту Сергию священник, бывший настоятель храма Христа Спасителя, протопресвитер Николай Арсеньев, расстрелян и бывший ключарь протопресвитер Александр Хотовицкий. В 30-х гг. он служил настоятелем храма Ризоположения на Донской улице в Москве. Прихожанин храма А. Б. Свенцицкий так вспоминает о нем: "Я присутствовал в 1936– 1937 гг. много раз на служении отца Александра. Высокий, седой священник, тонкие черты лица, чрезвычайно интеллигентная внешность. Седые, подстриженные волосы, небольшая бородка, очень добрые серые глаза, высокий, громкий тенор голоса, четкие вдохновенные возгласы... У отца Александра было много прихожан, очень чтивших его... И сегодня помню глаза отца Александра; казалось, что его взгляд проникает в твое сердце и ласкает тебя"³⁶⁰.

В 1937 г. в Соловецком лагере был расстрелян один из крупнейших русских философов — священник Павел Флоренский, человек поразительной для XX в. многогранности дарований и замечательных успехов на разных поприщах знаний: помимо философии, еще в богословии, искусствоведении, фольклористике, математике и технике. Сосланный в Сибирь в лагерь "Свободный" (станция Сковородино) в 1933 г., он и там сделал открытия в области мерзлотоведения. Даже в Соловецком лагере начальство использовало его знания при организации завода по переработке водорослей. Письма родным от него приходили до июня 1937 г. После полугода изоляции отец Павел был расстрелян на Соловках 8 декабря 1937 г. В день праздника Введения во храм Божией Матери в 1937 г. на допросе в тюрьме скончался от пыток бывший проректор Киевской Духовной Академии настоятель церкви Николая Доброго в Киеве протоиерей Александр Глаголев.

В апреле 1938 г. в селе под Харьковом арестовали митрофорного протоиерея Сергия Посельского, старца, родившегося в 1864 г. в Чугуеве в семье соборного дьякона. Митрой он был награжден Святейшим Патриархом Тихоном в 1918 г., когда служил настоятелем городского кладбищенского храма во имя Святых равноапостольных Кирилла и Мефодия. В годы гонений и расколов на Украине он оставался в сыновнем послушании законному священноначалию, терпя великие напасти от власть предержащих; его лишили продовольственной карточки, запретили жить в черте города, часто учиняли обыски в его доме, вызывали в НКВД на допросы, многократно арестовывали. Протоиерей Сергий Посельский был самым доверенным советником и помощником митрополита Харьковского Константина. Дружба соединила их еще с семинарских лет. Митрополит Константин поставил о. Сергия духовником кающихся при возвращении из расколов священников, и к нему за духовным советом приезжали священнослужители и миряне со всей Украины, из Крыма и Кавказа. При отъезде из Харькова в Киев митрополит Константин сказал о. Сергию: "Уезжаю отсюда спокойно, так как остаешься здесь ты". После перевода митрополита Константина на Киевскую кафедру протоиерей Сергий Посельский оказался на нелегальном положении: власти запретили ему участие в богослужении и духовное наставничество, но он не подчинился запрету и на покой не ушел: "Я счастлив тем, что Господь дает мне страдать во имя Его". Больного водянкой, его арестовали и посадили в городскую тюрьму. В 1941 г., когда в Харькове были немцы, один пожилой человек разыскал матушку о. Сергия и рассказал, что в декабре 1938 г. на кладбище привезли останки четырех заключенных; на одном из умерших была приколота бумажка, на которой было написано "Кладбищенский батюшка"³⁶¹. Это и был отец Сергий Посельский. В этом же году был расстрелян еще один известный харьковский священник протоиерей Сергий Шипулин, брат епископа Бориса.

В 1937 г. арестовали священника одной из двух действовавших тогда в Смоленске церквей о. Антония Эльснера. Возобновлению богослужений предшествовал сбор подписей жителей города под ходатайством о регистрации о. Антония как священника, ранее он был церковным старостой. Его вызывали в НКВД, требовали отказаться от службы. Накануне праздника Казанской иконы Божией Матери делегация православных христиан вернулась из Москвы с разрешением возобновить в храме богослужение. Прихожане с радостью украшали храм для праздничной службы, но две монахини предсказывали о. Антонию беду и советовали немедленно выехать за город. "Что Богом суждено, то будет",— отвечал он и продолжал готовиться к праздничному торжеству, но в ночь на Казанскую приехала милиция, учинила обыск, и арестовала о. Антония вместе со всем церковным советом и многими прихожанами. До августа у матушки о. Антония принимали тюремные передачи, а 1 августа передачу не приняли и возвратили ей одежду мужа, сказав, что ему выдали казенную. С тех пор никаких официальных сведений о нем не было, а через рядовых служащих тюрьмы матушка узнала, что о. Антоний расстрелян³⁶².

В сентябре 1937 г. проведены были массовые аресты "церковников" в Арзамасе, среди арестованных был священник Александр Черноуцан и множество прихожан. 23 октября тройка НКВД приговорила о. Александра и еще 36 человек к смертной казни.

В самом начале 1937 г. разворачивается кампания массового закрытия церквей. Только на заседании 10 февраля 1937 г. Постоянная комиссия по культовым вопросам рассмотрела 74 дела о ликвидации религиозных общин и не поддержала закрытие храмов только в 22 случаях, а всего за год закрыли свыше 8 тыс. церквей. В Москве это были Страстной и Симонов монастыри, церковь Николая Чудотворца в Кошелях (на Яузской улице), церковь Спаса-Преображения в Спасской слободе (Большая Спасская улица). При разрушении Симонова монастыря уничтожено кладбище, а церковь Николая Чудотворца в Драгах уничтожалась в два захода: в 1937 г. снесена колокольня, в 1939 г.— сам храм. И, конечно, все эти разрушения производились "по многочисленным просьбам трудящихся коллективов" в целях "улучшения планировки города". В результате этого опустошения и разорения на огромных просторах РСФСР осталось около 100 храмов, почти все в больших городах, в основном, тех, куда пускали иностранцев. Эти храмы так и называли "показательными". Несколько больше, до 3% дореволюционных приходов, сохранилось на Украине. В Киевской епархии, которая в 1917 г. насчитывала 1710 церквей, 1435 священников, 277 диаконов, 1410 псаломщиков, 23 монастыря и 5193 монашествующих, в 1939 г. осталось всего 2 прихода с 3 священниками, 1 диаконом и 2 псаломщиками. В Одессе осталась одна действующая церковь на кладбище.

В годы предвоенного террора смертельная опасность нависла над существованием самой Патриархии и всей церковной организацией. К 1939 г. из российского епископата помимо главы Церкви — Местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия на кафедрах остались 3 архиерея — митрополит Ленинградский Алексий (Симанский), архиепископ Дмитровский и управляющий Патриархией Сергий (Воскресенский) и архиепископ Петергофский Николай (Ярушевич), управляющий Новгородской и Псковской епархиями.

Спустя годы митрополит Сергий (Воскресенский) писал, что главной задачей Патриархии всегда было

"посильно замедлить, затормозить предпринятое большевиками разрушение Церкви. Она стремилась оградить догматическую чистоту и каноническую верность православия, одолеть схизмы, сохранить канонически законное преемство высшей церковной власти, удержать канонически законное положение Российской Церкви среди прочих автокефальных Церквей и довести таким образом Церковь до лучшего будущего, когда, после крушения большевизма, Церковь могла бы вновь воспрянуть... Работая в Патриархии, мы сравнивали свое положение с положением кур в сарае, из которых повар выхватывает свою очередную жертву,— одну сегодня, другую завтра, но не всех сразу. Мы прекрасно сознавали, что большевики терпят существование Патриархии только ради собственных выгод, преимущественно пропагандных, и что нам приходится быть почти бессильными зрителями постепенного удушения Церкви большевиками. Но ради Церкви мы все же мирились со своим унизительным положением, веря в ее конечную непобедимость и стараясь посильно охранить ее до лучших времен, до крушения большевизма. Нас поддерживало в этом сознание, что верующие, добровольно подчиняясь нашему руководству, сами помогают нам поддерживать на канонических основах некоторый минимальный порядок в Церкви и не дают ей рассыпаться. Патриархия оставалась единственным легализованным органом церковного управления, и потому она одна только сохраняла возможность хоть несколько упорядочивать церковную жизнь и тормозить разрушение Церкви большевиками. Упускать эту возможность мы не хотели, потому что видели в ней определенную практическую ценность, отказываться от которой Церкви, по нашему суждению, не следовало"³⁶³.

В ожидании близкого ареста и расправы жил Местоблюститель патриаршего престола митрополит Сергий. В 1937 г. был арестован и погиб келейник митрополита Сергия иеромонах Афанасий. Расстреляна была и сестра местоблюстителя Александра, которая вела его хозяйство.

В НКВД фабриковались материалы для расправы с главой Российской Православной Церкви. В следственном деле митрополита Горьковского Феофана (Тулякова) подшит протокол мнимых допросов архипастыря, сочиненных следователем Мартыновым, которого через год арестовали и расстреляли. Бумага датирована 31 августа 1937 г. Содержание ее фантастически бредовое, но бред этот готовился по хорошо отработанному стандарту. Вот отрывок из так называемого "допроса":

"Прежде чем перейти к показаниям о практической деятельности контрреволюционной организации и моей лично как руководителя этой организации, я считаю необходимым доложить следствию, что я одновременно являлся членом московского церковно-фашистского центра, по заданию которого и проводил контрреволюционную деятельность, направленную к ослаблению мощи Советского государства и свержению Советского правительства. В этот период, как я лично наблюдал, а также и по утверждению более авторитетных для меня лиц из крупного духовенства, в церковном мире стали формироваться взгляды о необходимости организованной борьбы с советской властью. Прогресс социалистического строительства и вместе с тем и укрепление мощи Советского государства, а на этой основе рост культуры и благосостояния трудящихся, а также рост атеизма, ставили Церковь и духовенство в безвыходное положение. Перед нами — крупным духовенством и активными церковниками — стояла альтернатива: либо добиться свержения Советской власти и реставрации капитализма, либо обречь себя на верную гибель. Мы избрали первый путь, т. е. активную борьбу с советской властью в надежде на ее свержение. Такая точка зрения окончательно оформилась в конце 1934 г., на одном из первых нелегальных совещаний церковно-фашистского центра, происходивших в Москве под руководством митрополита Сергия (Старогородского). В этом нелегальном совещании участвовал я и ряд лиц из крупного духовенства. Это совещание и другие были созваны под видом обсуждения вопросов Церкви. Должен сказать, что активная борьба против советской власти для духовенства дело не новое, подавляющее число духовенства, особенно тихоновской ориентации, которую представляю я, по своей природе реакционное и, безусловно, антисоветское; это в различные периоды борьбы с Советской властью облегчало формирование контрреволюционных организаций, облегчало привлечение духовенства и активных церковников к организованной контрреволюционной деятельности.

Вопрос: Назовите известных вам членов московского церковно-фашистского центра.

Ответ: Членами московского церковно-фашистского центра являются: 1) Митрополит Сергий Старогородский, заместитель Петра Крутицкого, так называемого Местоблюстителя патриаршего престола, руководитель тихоновского церковного течения в СССР, окончил духовную академию, в 1922 г. был осужден за активную контрреволюционную деятельность; 2) Ленинградский митрополит Алексий (Симанский), сын помещика, ярый монархист, в 1924 г. осужден за активную контрреволюционную деятельность; 3) Украинский митрополит Константин, человек с резко выраженными фашистскими взглядами, происходит из духовной семьи; 4) Северо-кавказский архиепископ Мефодий; 5) Ивановский митрополит Павел происходит из духовной семьи, в 1933 г. подвергался репрессиям со стороны органов советской власти; 6) Лебедев Александр, управляющий делами при митрополите Сергии, в состав центра входил до ареста в июле месяце 1937 г.; 7) Новгородский архиепископ Венедикт; 8) Я ,Туляков Василий (Феофан), митрополит Горьковский. По заданию Сергия Старогородского я собирал шпионские сведения о положении в Советском Союзе и в частности о состоянии ж. д. транспорта и настроении рабочих и передавал эти сведения Сергию Старогородскому, а он в свою очередь передавал их сотрудникам английского посольства, о которых я показал выше.

Вопрос: Дайте показания о программно-тактических установках московского церковно-фашистского центра?

Ответ: По директивам заграничного церковно-фашистского центра необходимо было всеми путями подготавливать восстание против советской власти, и в этих целях готовить повстанческие и террористические кадры, сеять возмущение и озлобление среди населения против советской власти и заниматься непосредственной подготовкой восстания, начало которого прямо связывалось с интервенцией против Советского Союза со стороны Германии и Японии"³⁶⁴.

И все же ни самого Местоблюстителя патриаршего престола, ни трех ближайших его помощников не арестовали, а Патриархию не уничтожили. Митрополит Сергий (Воскресенский) как непосредственный участник и свидетель церковной жизни предвоенных лет объяснял это тем, что

"прежде всего для Советского государства важно было сохранить Патриархию как орган высшего церковного управления "в целях рекламы и пропаганды", "как неоспоримое доказательство, что в Советском государстве даже Православная Церковь, эта опора реакции царизма, пользуется полной религиозной свободой. С другой стороны, если бы Патриаршее управление и его члены были уничтожены, то трудно было бы привести к молчанию заграничную печать. Особенно сильный... отклик это вызвало бы у православных балканских народов... Советское правительство поставило себе две цели: во-первых, упразднить Церковь как политический фактор и, во-вторых, исключить религию как фактор из действительности... Первая цель была достигнута Советским правительством и при том с согласия Церкви. Вторая же цель, однако, оказалась недостижимой. Конечно, большевики в принципе не признают эту цель недостижимой, но... они должны были признать, что насилие над Церковью не продвинуло атеизм ни на шаг, а только ожесточило верующих и многих колеблющихся и даже оттолкнуло многих неверующих от безбожия. Итак, существование Патриаршего управления было допущено, так как его упразднение, как и всякая форма явного гонения на Церковь не отвечало бы интересам тонкой атеистической пропаганды и могло вызвать политически нежелательное возбуждение в широких массах православных верующих. Несомненно, что несмотря на все преследования веры и безбожную пропаганду, русские люди остались верны вере отцов... В этом заключается основная причина, по которой Советское правительство не осмелилось силою сместить Патриаршее управление, т. е. иерархов, которые группируются вокруг Местоблюстителя патриаршего престола"³⁶⁵.

Помимо 4 архиереев, занимавших кафедры, на свободе осталось еще несколько епископов, которые совершали богослужения как настоятели храмов. Так, епископ Астраханский Андрей (Комаров), уволенный в апреле 1939 г. на покой, в октябре того же года был назначен на штатное место приходского священника храма Покрова Божией Матери в Куйбышеве. Вокруг этой церкви сосредоточилась вся жизнь Куйбышевской епархии, но на приходе был настоятель, которому народ не доверял. Поведение этого настоятеля в сознании прихожан бросало тень на Патриархию, на митрополита Сергия, с которым он был в общении. Верующие люди стали говорить, что истинная Церковь ушла в пустыню, а легально служащее духовенство безблагодатно. Но образ истинного пастыря, который являл собой владыка Андрей, успокоил церковный народ, брожение прекратилось. Он служил ежедневно, а накануне воскресных и праздничных дней совершал по два всенощных бдения: в 4 и в 7 часов. Но при том был крайне осторожен, кроме храма никуда не ходил и у себя почти никого не принимал, сознавая, что вокруг много людей, способных доносом погубить ближнего. Терпел лишения, оскорбления и даже побои. Только в начале 1941 г. архиепископ Андрей был назначен настоятелем храма.

Церковная, в основном монашеская жизнь, ставшая почти невозможной в легальных формах, уходит в подполье. В Днепропетровске архимандрит Пимен окормлял тесный круг духовных чад из 10 человек. В городе Славянске Донецкой области нелегально поселились оставшиеся в живых монахи Святогорского монастыря. Среди них были архимандрит Димитрий (Танич), игумен Амвросий (Горонченко), иеромонахи Мелитон (Нестеренко) и Стефан (Медведев). Святогорские иноки взяли на себя подвиг юродства. Им удавалось распространять в народе душеполезные сочинения, в которых они предсказывали падение антихристовой власти и восстановление Святогорской обители, но их выследили и в 1939 г. с ними сурово расправились. Представители советской власти, ответственные за антирелигиозную пропаганду, предостерегали своих подчиненных на местах о том, чтобы те не упускали из поля зрения даже тех священнослужителей, кто оказался за штатом: "Глупо думать,— писал Е. Ярославский,— что если поп лишился своего прихода, то он перестал быть попом. Мы знаем сотни случаев, когда после закрытия церквей их священнослужители превращались в попов-передвижек и вместе со своим немудреным инвентарем путешествовали по деревням, рабочим поселкам, совершая религиозные обряды, читая молитвы, Библию, Псалтирь. Такой поп-передвижка порой опаснее того, кто служит открыто"³⁶⁶. В журнале "Безбожник" (21 апреля 1939 г.) в статье "Церковь в чемодане" рассказывалось о том, что у священников, снятых с регистрации НКВД и передвигающихся из города в город, "все необходимые принадлежности для совершения обряда находятся в чемодане. Если нужно помочь хозяйке на кухне, они и это делают, занимаясь с детьми, покупают продукты для бедных". Действительно, священники странствовали под видом сантехников, печников, точильщиков. В газете "Социалистическое земледелие" (11 января 1938 г.) приводится случай, когда странствующий священник, арестованный по обвинению в нелегальной деятельности, имел при себе разрешение на богослужения от председателя сельсовета села Леузы Башкирской республики. В той же статье сообщается, что среди арестованных странствующих священнослужителей много монахов, а в одном из сел Марийской республики был схвачен епископ Сергий (Дружинин), которого жители окрестных мест чтили как святого.

Часть нелегально действовавших священнослужителей принадлежала к группировкам непоминающих, но в подполье уходили и верные Патриархии клирики, о чем сообщает как о характерной черте церковной жизни 30-х гг. митрополит Сергий (Воскресенский): "В России была вообще очень деятельная тайная религиозная жизнь — тайные священники и монахи, катакомбные церкви и богослужения, крещения, исповеди, причащения, браки, тайные богословские курсы, тайное хранение богослужебной утвари, икон, богослужебных книг, тайные сношения между общинами, епархиями и Патриаршим управлением. Чтобы уничтожить также и катакомбную Патриархию, понадобилось бы казнить всех епископов, в том числе и тайных, которые были бы, несомненно, посвящены в случае нужды. И если вообразить невозможное, что удалось бы полностью уничтожить всю церковную организацию, то вера все-таки осталась бы и атеизм не выиграл бы ни шага. Советское правительство это поняло и предпочло допустить существование Патриаршего управления"³⁶⁷.

В катакомбы уходили и украинские раскольники-самосвяты. По свидетельству Мстислава Скрыпника, в конце 30-х гг. около 20 самосвятских лжесвященников нелегально окормляли своих сторонников на Украине. В апреле 1939 г. местный украинский центр Союза воинствующих безбожников говорил о замаскированных попах-петлюровцах. Но ничего неизвестно о какой бы то ни было нелегальной деятельности обновленцев, хотя репрессии задели и их: в 1937 г. были расстреляны лжемитрополиты "всея Сибири" Петр Блинов, Ростовский Петр Сергеев; глава обновленцев Урала Василий Челябинский. Годом раньше в заточении умер Александр Боярский, обновленческий лжемитрополит Иваново-Вознесенский. В 1937 г. закрыли "за убылью" лжеархиереев 70 обновленческих кафедр, в Ленинграде со временем было арестовано большинство обновленческого духовенства.

Атеистическая печать не выделяла уже обновленцев из общей массы церковников, теперь "в омерзительных фашистских делах" обвиняли митрополитов, епископов, попов, монахов, церковных старост и прочих больших и малых церковных руководителей всех течений и толков — тихоновцев, обновленцев, автокефалистов и сторонников ВВЦС"³⁶⁸.

Пытаясь избежать ареста и гибели, многие обновленцы пошли на открытое ренегатство, одним из самых громких было отречение от Христа лжеархиерея Николая Платонова, ставшего штатным сотрудником Государственного музея атеизма в Ленинграде. Но от "митрополита-благовестника" Александра Введенского, наиболее доверенного НКВД лица из обновленческой верхушки, отречения не потребовали; он благополучно оставался на воле в годы, когда почти все духовенство истребили или выслали в концентрационные лагеря.

* * *

1 сентября 1939 г. нападением нацистской Германии на Польшу началась вторая мировая война. Не только в жизни человека, но и в жизни народов, судьбах цивилизаций, бедствия приходят вследствие грехов. Беспримерные по масштабам гонения на Церковь, гражданская война и цареубийство в России, расистское беснование нацистов и соперничество из-за сфер влияния европейских и тихоокеанских держав, падение нравов, захлестнувшее европейское и американское общество,— все это переполнило чашу гнева Божия. Для России оставалось еще 2 года мирной жизни, но мира не было внутри самой страны. Война большевистского правительства со своим народом и внутрипартийная борьба коммунистической верхушки не прекращались, не было мирной тишины и на границах советской империи. После подписания пакта Молотова-Риббентропа и спустя 16 дней после нападения Германии на Польшу Красная Армия перешла советско-польскую границу и заняла ее восточные воеводства — исконно русские и православные земли: Западную Белоруссию и Волынь, оторванные от России по Рижскому договору (1921) Советского правительства с Польшей, а также Галицию, которая на протяжении столетий была отделена от Руси. 27 июня 1940 г. Советское правительство потребовало от Румынии в течение четырех дней очистить территорию Бессарабии, принадлежавшей России до 1918 г., и Северной Буковины, оторванной от Руси еще в средневековье, но где большинство населения имело русские корни. Румыния вынуждена была подчиниться ультиматуму. Летом 1940 г. к Советскому Союзу были присоединены Эстония, Латвия и Литва, принадлежавшие России до революции и гражданской войны.

Продвижение границ Советского государства на запад территориально расширило юрисдикцию Российской Православной Церкви. Московская Патриархия получила возможность реально управлять епархиями Прибалтики, Западной Белоруссии, Западной Украины и Молдавии.

Сразу после воссоединения Западной Белоруссии и Западной Украины Местоблюститель патриаршего престола направил на Волынь в Кременец архиепископа Сергия (Воскресенского), управляющего делами Патриархии. Архиепископ Сергий принял в юрисдикцию Московской Патриархии духовенство Волынской епархии. Потом, в связи с перемещением его на Виленскую кафедру, на Волынь из Москвы был направлен владыка Николай (Ярушевич), возведенный в сан митрополита Волынского и Луцкого. Волынское духовенство приняло его с любовью и сыновним послушанием. В это же время владыка Пантелеимон (Рожновский), несколько ранее назначенный экзархом, был освобожден от управления церквами Западной Украины и Белоруссии ввиду преклонного возраста, новым экзархом стал митрополит Волынский и Луцкий Николай, а резиденцией экзархии — город Луцк. По его прошению, направленному Местоблюстителю патриаршего престола, епископ Александр (Иноземцев) был уволен от управления Пинской епархией, приходы которой были включены в состав Гродненской и Виленской епархии. Викарным епископом Пинским весной 1941 г. был хиротонисан Почаевский архимандрит Вениамин (Новицкий). Хиротония состоялась в Луцке. Возглавил ее митрополит Николай, участвовал в ней и епископ Владимиро-Волынский Поликарп (Сикорский), который потом утверждал, что вообще никогда не признавал юрисдикции Московской Патриархии. 14 марта 1941 г. в Москве состоялась хиротония во епископа Львовского наместника Почаевской лавры Пантелеймона (Рудыки). Восстановленная три столетия спустя после своего упразднения, древняя православная епархия включала в себя немногочисленные приходы, рассеянные в исконно православной Галиции, но покоренной Ватиканом и принявшей унию.

Установление режима Советской власти в западных областях Украины и Белоруссии сопровождалось репрессиями: арестован был архиепископ Алексий (Громадский), но вскоре освобожден, епископа Поликарпа (Сикорского) подвергли допросу. Только на Волыни и в Полесье арестовано было 53 священнослужителя. Среди убитых или умерших в тюрьмах и лагерях православных пастырей были протоиереи Иларион Денисевич, Сергий Яроцкий, Александр Саховня, священники Александр Мартинюк, Мелитон Матушевич, иеромонах Софроний. Однако, эти репрессии не разрушили церковную жизнь западной Руси. Почти все приходы, сохранившиеся в годы польской оккупации, не были закрыты и советскими властями. Продолжали существовать и монастыри; правда, число насельников в них значительно сократилось, одних удалили из обителей насильно, другие покинули их сами. Братия Почаевской лавры за два года с 1939 по 1941 уменьшилась с 300 монахов до 80. У монастырей и церквей конфисковали земельные наделы и другую недвижимость, храмы национализировали и передавали в пользование религиозным общинам, устанавливались гражданские налоги на "служителей культа". Серьезным ударом по Церкви явилось закрытие Кременецкой духовной семинарии.

Большевистская пропаганда через газеты и радио пыталась дискредитировать православное духовенство в глазах народных масс, убить в сердцах людей веру во Христа, "Союз воинствующих безбожников" открыл свои отделения во вновь присоединенных областях. Его председатель Е. Ярославский обрушился с развязной бранью на родителей, не желающих отдавать своих детей в советские атеистические школы, открывшиеся в западных областях. На Волыни и в Белоруссии из хулиганствующих подростков и комсомольцев создавались бригады, которые учиняли скандалы возле церквей во время богослужения, особенно в праздничные дни. На подобную атеистическую деятельность к празднованию Пасхи 1940 г. "Союз воинствующих безбожников" заполучил из небогатой по тем временам государственной казны 2,8 млн. руб. Потрачены они были главным образом в западных областях, потому, что там народ открыто праздновал Воскресение Христово и пасхальные богослужения совершались в каждом селе.

В 1940 г. Черновицкая епархия из юрисдикции Румынской Церкви перешла в ведение Московской Патриархии. Местоблюститель патриаршего престола митрополит Сергий в 1941 г. назначил на эту кафедру епископа Дамаскина (Малюту), хиротонисанного в 1940 г. во епископа Житомирского. Епископ Дамаскин 5 лет подвизался на святой Афонской горе, после чего возглавлял братию Успенской Почаевской лавры. Он был иконописцем и человеком необычайно образованным, хорошо знал 8 языков. В мае 1941 г. на Кишиневскую кафедру был переведен с возведением в сан архиепископа Тульский епископ Алексий (Сергеев).

На Таллинской кафедре правящим архиереем остался архиепископ Александр (Паулус), который дал клятву в верности Московской Патриархии. 31 декабря 1940 г. скончался митрополит Виленский и Литовский Елевферий (Богоявленский). На Виленскую кафедру был переведен архиепископ Сергий (Воскресенский) с возведением его в сан митрополита. В связи с уходом на покой митрополита Рижского и Латвийского Августина (Петерсона) митрополиту Сергию поручено было временное управление Латвийской епархией. Митрополит Сергий был также назначен экзархом Латвии и Эстонии. В конце 1940 и начале 1941 г. он вел переговоры с викарными епископами и духовенством Латвии и Эстонии о возвращении их в юрисдикцию Московской Патриархии. Переговоры закончились успешно.

В 1939– 1941 гг. в легальных формах церковная жизнь сохранилась по существу только в западных епархиях. Здесь было более 90% всех приходов Русской Православной Церкви, действовали монастыри, все епархии управлялись архиереями. На остальной территории страны церковная организация была разрушена: в 1939 г. оставалось всего 4 кафедры, занятых архиереями, включая главу Церкви митрополита Московского и Коломенского, около 100 приходов и ни одного монастыря. В церкви приходили главным образом пожилые женщины, но религиозная жизнь сохранялась и в этих условиях, она теплилась не только на воле, но и в бесчисленных лагерях, обезобразивших Россию, где священники-исповедники окормляли осужденных и даже служили литургию на тщательно укрываемых антиминсах. В последние предвоенные годы волна антицерковных репрессий утихла, отчасти потому что почти все, что можно было разрушить — уже разрушили, что можно было растоптать — растоптали. Нанести последний удар советские вожди считали преждевременным по разным соображениям. Вероятно, была и одна особая причина: война полыхала вблизи границ Советского Союза. Несмотря на показное миролюбие своих деклараций и на заверения в прочности дружеских отношений с Германией, они знали — война неизбежна и навряд ли были настолько ослеплены своей собственной пропагандой, чтобы строить иллюзии относительно готовности народных масс защищать коммунистические идеалы. Жертвуя собой, люди могли сражаться только за свою родину, и тогда коммунистические вожди обратились к патриотическим чувствам граждан. Предвоенными тревожными ожиданиями и страхами объясним спад богоборческой злобы.

* * *

9/22 июня 1941 г., в день всех святых, в земле Российской просиявших началась Великая Отечественная война. Во второй раз за XX в. Германия вступила в смертельную борьбу с Россией, обернувшуюся для немцев национальной катастрофой. Вожди нацистской Германии открыто отвергали христианские нравственные ценности и пытались возродить древнегерманский языческий культ. В своих пропагандистских обращениях к русскому народу гитлеровцы, спекулируя на трагических событиях советской истории, стремились предстать в облике защитников религии, но Местоблюститель патриаршего престола митрополит Сергий в первый же день войны написал "Послание пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви", в котором призвал русский народ на защиту Отечества:

"Фашиствующие разбойники напали на нашу Родину... Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла шведского, Наполеона. Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени перед неправдой... С Божией помощью и на сей раз он развеет в прах фашистскую вражескую силу... Вспомним святых вождей русского народа, например, Александра Невского, Дмитрия Донского, полагавших свои души за народ и Родину... Вспомним неисчислимые тысячи простых православных воинов... Православная наша Церковь всегда разделяла судьбу народа. Вместе с ним она и испытания несла и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг. Если кому, то именно нам нужно помнить заповедь Христову: Больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя (Ин. 15. 13). Нам, пастырям Церкви, в такое время, когда Отечество призывает всех на подвиг, недостойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не ободрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге и о воле Божией. А если, сверх того, молчаливость пастыря, его не касательство к переживаемому паствой объяснится еще и лукавыми соображениями насчет возможных выгод на той стороне границы, то это будет прямая измена Родине и своему пастырскому долгу... Положим же души свои вместе с нашей паствой... Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей Родины. Господь нам дарует победу"³⁶⁹.

В отличие от Сталина, которому понадобилось 10 дней, чтобы обратиться к народу с речью, Местоблюститель патриаршего престола сразу нашел самые точные и самые нужные слова. За четверть века до фашистской агрессии, когда большевики откровенно готовили военное поражение России, пастыри Церкви вдохновляли православный русский народ на отпор врагу, который и тогда шел из Германии. Патриотизм Церкви традиционен. Вождю коммунистов, которые привели Россию к поражению в первой мировой войне, катастрофе и распаду, а незадолго до Отечественной войны утверждали, что такие понятия, как Родина и патриотизм, буржуазные и фальшивые, теперь нелегко было соединить в своей речи имя воинствующего атеиста и создателя партии большевиков со святыми именами Александра Невского и Димитрия Донского. Не по случайному совпадению, а по сознательному заимствованию повторены были Сталиным в обращении к соотечественникам некоторые мысли главы Православной Церкви. В речи на архиерейском Соборе 1943 г. митрополит Сергий, вспоминая начало войны сказал, что не приходилось задумываться, какую позицию должна занять наша Церковь, потому что "прежде, чем мы успели определить как-нибудь свое положение, оно уже определилось — фашисты напали на нашу страну, ее опустошали, уводили в плен наших соотечественников"³⁷⁰.

26 июня Местоблюститель патриаршего престола совершил в Богоявленском соборе молебен о победе русского воинства, по окончании его митрополит Сергий выразил надежду, что как гроза освежает воздух, так и настоящая военная гроза послужит "к оздоровлению нашей атмосферы духовной"³⁷¹. В этих словах выражен и суд о состоянии общества в канун войны, в котором царили всеобщий страх, доносительство, совершались бессудные убийства, и надежда, что война принесет с собой изменения к лучшему для Церкви Христовой. Во всех еще не разрушенных и не оскверненных православных храмах Русской земли за богослужением с незначительными изменениями читали молитву, которая была составлена в Отечественную войну 1812 г.: "Господи Боже сил, Боже спасения нашего, Боже творяй чудеса Един! Призри в милости и щедротах на смиренныя рабы Твоя и человеколюбно услыши и помилуй нас: се бо врази наша собрашася на ны, во еже погубити нас и раззорити святыни наша. Помози нам Боже, Спасителю наш, и избави нас, славы ради имени Твоего, и да приложатся к нам словеса, реченные Моисеем к людям Израильским: Дерзайте, стойте, и узрите спасение от Господа. Господь бо поборет по нас. Ей, Господи Боже, Спасителю наш, крепосте и упование и заступление наше, не помяни беззаконий и неправд людей Твоих и не отвратися от нас гневом Твоим, но в милостях и щедротах Твоих посети смиренныя рабы Твоя, ко Твоему благоутробию припадающия: восстани в помощь нашу и подаждь воинству нашему о имени Твоем победити: а имже судил еси положити на брани души своя, тем прости согрешения их, и в день праведного воздаяния Твоего воздай венцы нетления. Ты бо еси заступление и победа и спасение уповающим на Тя и Тебе славу воссылаем Отцу и Сыну и Святому Духу ныне и присно и во веки веков. Аминь"³⁷². В Красную Армию мобилизованы были главным образом крестьяне, которые, по крайней мере в старших поколениях, оставались еще верными чадами Православной Церкви. Фронтовая жизнь в ежечасном ожидании смерти, страдания от ран, гибель боевых друзей пробуждали в русских солдатах религиозные чувства и мысли, в войну религиозные настроения в народе углубились и усилились.

Первые месяцы войны были временем поражений и разгрома Красной Армии. Весь запад страны был оккупирован немцами. Взята была мать городов русских, исконная столица Руси — Киев. Блокирована северная столица погибшей Российской империи. Осенью 1941 г. линия фронта приближалась к Москве. В этой обстановке митрополит Сергий составил 12 октября завещание, в котором на случай своей смерти передавал полномочия Местоблюстителя патриаршего престола митрополиту Ленинградскому Алексию (Симанскому). В праздник Покрова Божией Матери митрополит Сергий обратился с посланием, адресованным православной и боголюбивой пастве московской. Митрополит Сергий выразил твердую уверенность в конечной победе русского оружия, грозно предостерег малодушных от предательства и, упоминув о пастырях, которые лелеют надежды на изменение положения Церкви к лучшему в случае победы Гитлера, пригрозил им извержением из сана и церковным судом. В заключении послания он благословлял самоотверженных защитников святой Церкви и Родины³⁷³.

Это было прощальное обращение митрополита Московского Сергия к столичной пастве перед эвакуацией из Москвы. Еще 7 октября Московский горсовет распорядился об эвакуации Патриархии на Урал в Чкалов (Оренбург) само советское правительство переехало в Самару (Куйбышев). Не исключено, что государственная власть не вполне доверяла митрополиту Сергию, опасаясь повторения того, что сделал его близкий помощник в 30-х гг. митрополит Сергий (Воскресенский), экзарх Прибалтики. При эвакуации из Риги перед приходом немцев он спрятался в крипте храма и остался на оккупированной территории вместе со своей паствой, заняв лояльную позицию к оккупационным властям. При этом митрополит Сергий (Воскресенский) остался в каноническом послушании Патриархии и, насколько мог, отстаивал перед немецкой администрацией интересы православия и русских общин Прибалтики.

Патриархии удалось добиться разрешения на выезд не в далекий Оренбург, а в Ульяновск (Симбирск). В тот же город эвакуировали и администрацию обновленческой группировки; к тому времени Александр Введенский усвоил себе титул "Святейшего и Блаженнейшего первоиерерха", оттеснил престарелого "митрополита" Виталия на вторые роли в обновленческом синоде. Ехали они в одном поезде с Местоблюстителем патриаршего престола, которого сопровождали митрополит Киевский Николай (Ярушевич), архиепископ Можайский Сергий (Гришин), архиепископ Иоанн (Соколов), управляющий делами Московской Патриархии протоиерей Н. Ф. Колчицкий, настоятель московской церкви святителя Николая в Кузнецах протоиерей А. П. Смирнов, протодиакон Г. К. Антоненко, келейник митрополита Сергия иеродиакон Иоанн (Разумов), личный врач митрополита, а также обслуживающий персонал. По воспоминаниям протоиерея Александра Смирнова, "старец митрополит, чувствовавший болезненное недомогание, с полной покорностью воле Промысла Божия также с бодрым духом в своем сердце расставался с любимой московской паствой, посылая ей свое святительское благословение. Москва скрылась из глаз... На горизонте ежеминутно вспыхивают зарницы заградительного огня. В памяти оживают сообщения о бомбежке немцами многих пассажирских поездов... Но вся наша жизнь и час смерти нашей в руках Начальника жизни — Господа. И в этом душа находит покой"³⁷⁴.

В первые дни в Ульяновске для митрополита Сергия и его окружения не нашлось места в городе, и они жили в вагоне на вокзале, потом предстоятель Русской Церкви переселился в маленькую квартиру на окраине. 30 ноября митрополитом Сергием освящена была церковь на улице Водников, в здании, которое ранее использовалось как общежитие. Главный престол храма был посвящен Казанской иконе Божией Матери. Первую литургию служили без профессионального хора, при пении народа, собравшегося с великой радостью в храм, ставший по существу патриаршим собором. Вслед за тем митрополит Сергий переехал на квартиру, которая находилась под одной крышей с собором. Здесь же поселились управляющий делами протоиерей Николай Колчицкий и архиепископ Иоанн (Соколов), после приезда ставший правящим архиереем Ульяновской епархии, а митрополит Николай (Ярушевич), архиепископ Можайский Сергий (Гришин), протоиерей Александр Смирнов возвратились в Москву.

А на окраине Симбирска, в Куликовке, в здании, которое некогда было храмом, а потом изуродованное, со снятым куполом, использовалось как склад, устроена была обновленческая церковь. Там служили Александр Введенский, самочинный первоиерарх, "митрополит" Виталий (Введенский), обновленческий лжеархиепископ Ульяновский Андрей Расторгуев. Мемуарист, посетивший православный Воскресенский собор, побывал и у обновленцев и был принят Александром Введенским, своим давним знакомым, и так рассказывал об этом визите: "Митрополит Александр празднично оживлен, в синем однобортном пиджаке, курчавый... моложавый, говорливый, быстрый в движениях. Анна Павловна — красивая, грациозная, хорошо одетая. Марина — дочь первоиерарха... Разговор светский, оживленный, перескакивающий с предмета на предмет"³⁷⁵. На богослужения к ним приходило человек по 10, и некоторые только из любопытства, а храм на улице Водников всегда был переполнен молящимся народом. Этот крохотный храм действительно стал духовным центром Православной России.

24 ноября митрополит Сергий обратился вместе с митрополитом Киевским и Галицким Николаем, архиепископами Куйбышевским Андреем, Можайским Сергием и Ульяновским Иоанном с новым посланием к пастве: "Гитлеровский молох продолжает вещать миру, будто бы он поднял меч "на защиту религии" и "спасение" якобы поруганной веры. Но всему миру ведомо, что это исчадие ада лживой личиной благочестия только прикрывает свои злодеяния. Во всех порабощенных им странах он творит гнусные надругательства над свободой совести, издевается над святынями, бомбами разрушает храмы Божии, бросает в тюрьмы и казнит христианских пастырей, гноит в тюрьмах верующих, восставших против его безумной гордыни, против его замыслов утвердить свою сатанинскую власть над всей землей. Православные, бежавшие из фашистского плена, поведали нам о глумлении фашистов над храмами... Всему миру ясно, что фашистские изверги являются сатанинскими врагами веры и христианства. У русских людей, у всех, кому дорога наша Отчизна, сейчас одна цель — во что бы то ни стало одолеть врага"³⁷⁶.

В январском послании 1942 г., обращенном к жителям оккупированных территорий, глава Русской Церкви призывает их хранить верность Отечеству, не становиться на путь предательства Родины³⁷⁷. В ноябре и декабре 1942 г. митрополит Сергий обращался с воззваниями к единоверному румынскому народу, который был вовлечен в войну с Россией с призывом порвать союзнические отношения с фашистской Германией³⁷⁸.

В пасхальном послании, составленном 2 апреля 1942 г., первосвятитель раскрыл антихристианскую направленность нацистской идеологии: "Не победить фашистам, возымевшим дерзость вместо Креста Христова признать своим знаменем языческую свастику. Не забудем слов: Сим победиши. Не свастика, а крест призван возглавить христианскую нашу культуру, наше христианское "жительство". В фашистской Германии утверждают, что христианство не удалось, и для будущего мирового прогресса не годится. Значит, Германия, предназначенная владеть миром будущего, должна забыть Христа и идти своим новым путем. За эти безумные слова да поразит праведный Судия и Гитлера и всех соумышленников его"³⁷⁹.

После этих слов митрополита Сергия многие вспомнили, что не только вожди фашистской Германии утверждали, что "христианство не удалось и для будущего мирового прогресса не годится". И всякому, кто слышал это послание, оглашаемое в православных храмах, ясно было, что не фашистская свастика, и не красная пентаграмма, а крест призван "возглавить христианскую нашу культуру".

В первую годовщину Великой Отечественной войны митрополит Сергий издал два послания — одно для москвичей, а другое для всероссийской паствы. В московском послании Местоблюститель выразил радость в связи с поражением немцев под Москвой³⁸⁰. В послании всей Церкви глава ее обличал нацистов, которые в пропагандистских целях присваивали себе миссию защитников христианской Европы от нашествия коммунистов, а также утешал паству надеждой на победу над врагом³⁸¹. В Рождественском послании 1943 г. митрополит Сергий писал, что мы теперь не только верим, но и видим, что победа определенно перешла на нашу сторону³⁸². Пасхальное послание 1943 г. заканчивается словами: "С Божией помощью наша доблестная русская армия изгонит фашистскую нечисть из пределов нашей Родины. Да воскреснет Бог и расточатся врази Его (Пс. 67. 2)"³⁸³. В послании, составленном ко второй годовщине начала Великой Отечественной войны, митрополит Сергий просил благословения у Господа на продолжение "патриотического подвига и на фронте, и в тылу, и да сотворит Господь, чтобы третий начинающийся год военной страды стал для нас годом победы"³⁸⁴.

С патриотическими посланиями к пастве обращались и ближайшие сподвижники Местоблюстителя патриаршего престола митрополиты Алексий (Симанский) и Николай (Ярушевич). Митрополит Николай за две недели до фашистского нашествия выехал из Киева в Москву. Вскоре после этого 15 июля 1941 г. он, сохранив звание экзарха Украины, стал митрополитом Киевским и Галицким. Но в продолжение всей войны он оставался в Москве, исполняя обязанности управляющего Московской епархией. Он часто выезжал на передовую, совершая богослужения в местных церквах, произнося проповеди, которыми он утешал исстрадавшийся народ, вселяя надежду на всемогущую помощь Божию, призывая паству к верности Отечеству. В первую годовщину начала Великой Отечественной войны 22 июня 1942 г. митрополит Николай обратился с посланием к пастве, жившей на территории, оккупированной немцами: "Исполнился год, как фашистский зверь заливает кровью нашу родную землю. Воистину, как говорит святой пророк Исайя, ад преисподний пришел в движение (Ис. 14. 9). Этот ворог подвергает осквернению наши святые храмы Божии... В Калуге они убили старца-священника в то время, когда он совершал панихиды на кладбище; расстреливали церковных старост (в Волоколамске и других местах), благочестивых монахинь (в Калуге), странников и убогих при храмах. И кровь убиенных (Иов 24. 12), и разоренные святыни, и разрушенные храмы Божии — все вопиет к небу об отмщении!.. Святая Церковь радуется, что среди вас на святое дело спасения Родины от врага восстают народные герои — славные партизаны, для которых нет выше счастья, как бороться за Родину и, если нужно, и умереть за нее"³⁸⁵.

Все страшные дни блокады митрополит Ленинградский Алексий (Симанский) не разлучался со своей паствой. В начале войны в Ленинграде оставалось пять действующих православных церквей: Никольский Морской, Князь-Владимирский и Преображенский соборы и две кладбищенские церкви. Храмы города были переполнены молящимися и причастниками. Даже в будние дни подавались горы записок о здравии и об упокоении. Температура в храмах опускалась часто ниже нуля, певчие от голода едва держались на ногах. Из-за частых обстрелов, от взрывов бомб окна в храмах были выбиты воздушной волной, и по храмам гулял морозный ветер. Митрополит Алексий жил при Никольском соборе и служил в нем каждое воскресенье, часто без диакона. Своими проповедями и посланиями он поддерживал мужество и надежду в людях, оставшихся в нечеловеческих условиях в блокадном кольце. В вербное воскресенье в ленинградских храмах было прочитано его архипастырское обращение с призывом к верующим самоотверженно помогать воинам честной работой в тылу³⁸⁶.

Последовательно патриотическая позиция священноначалия Русской Православной Церкви в дни войны не осталась без ответа со стороны советских властей. В 1942 г. наблюдались явные признаки смягчения антицерковной политики правительства; правда, это были скорее демонстративные жесты, чем реальные шаги навстречу многомиллионному верующему народу, проливавшему кровь за спасение Отечества, а значит, так уж получалось, и за сохранение советской власти. 7 ноября 1942 г. газеты опубликовали юбилейное приветствие И. В. Сталину в связи с 25-летием Октябрьской революции от Католикоса-Патриарха всей Грузии Каллистрата (Цинцадзе), от Местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия, от митрополита Киевского Николая и от Александра Введенского, именовавшего себя первоиерархом. Как писал современник, с удивлением прочитавший эти телеграммы: "Неожиданным было не то, что церковные деятели выражают чувства преданности и патриотизма — это с 20-х гг. было привычно, новым было то, что в ответ на эти верноподданнические заверения не отвечают плевками и насмешками, а печатают на первой странице"³⁸⁷. В ноябре 1942 г. митрополит Киевский Николай (Ярушевич) был назначен членом Чрезвычайной Государственной комиссии по расследованию немецко-фашистских злодеяний. Его работа в комиссии требовала частых выездов в прифронтовую полосу, посещения территорий, оставленных немцами при отступлении; он исследовал разрушенные в ходе военных действий храмы, беседовал с людьми, пострадавшими при немецкой оккупации.

Но важнее для Церкви была появившаяся тогда возможность открыть несколько новых приходов и возобновить богослужение в заброшенных, запущенных, никак не использовавшихся храмах. Протоиерей А. Смирнов, задержавшись в Ульяновске на некоторое время, вспоминал: "Митрополит Сергий возложил на меня ряд послушаний, а именно: путешествия в соседние с городом села для открытия там церквей. У меня сохранился документ о моей командировке: "Протоиерею г. Москвы А. П. Смирнову. Поручаю Вам отправиться в село Плодомасово, принять ключи от местного храма, составить двадцатку и приступить к исполнению священнических обязанностей впредь до усмотрения. Митрополит Сергий"³⁸⁸. Некоторые священнослужители, освобожденные из лагерей, смогли возобновить служение в храмах.

В первые два года войны по разрешению властей вновь замещено было несколько архиерейских кафедр. Архиепископ Иоанн (Соколов), выехавший из Москвы с митрополитом Сергием в качестве его личного духовника, поставлен был в ноябре на Ульяновскую кафедру. В 1942 г. на Уфимскую кафедру был переведен архиепископ Кишиневский Алексий (Сергиев). Архиепископ Андрей (Комаров), настоятель храма в Куйбышеве, в сентябре 1941 г. получил назначение на Куйбышевскую кафедру. В конце того же года он был перемещен на соседнюю Саратовскую, затем последовательно занимал Горьковскую, снова Саратовскую, потом Казанскую, а с 1944 г. Днепропетровскую кафедры. Епископ Лука (Войно-Ясенецкий), находившийся в далекой сибирской ссылке, после начала войны как крупный специалист по хирургии был назначен главным хирургом Красноярского эвакуационного госпиталя. Осенью 1942 г. митрополит Сергий поставил его на Красноярскую кафедру, и владыка совмещал управление епархией с хирургической практикой. Еще до эвакуации Патриархии вернулся из лагерей и был назначен на Можайскую кафедру архиепископ Сергий (Гришин). В 1941 г. митрополит Сергий перевел его викарием на Волоколамскую кафедру, в 1942 г. перевел на Куйбышевскую кафедру архиепископа Алексия (Палицына). В 1943 г. освобожденный из лагеря епископ Александр (Толстопятов) получил назначение на Молотовскую, а епископ Иоанн (Братолюбов) — на Сарапульскую кафедры. В июле 1943 г. к Патриархии присоединен был в звании монаха вернувшийся из григорианского раскола лжеепископ Фотий (Топиро). 12 июля состоялась его хиротония во епископа Куйбышевского и Краснодарского. Принят был в сущем сане по возвращении из обновленчества хиротонисанный еще Патриархом Тихоном епископ Василий (Ратмиров); Местоблюститель патриаршего престола поставил его на Калининскую кафедру.

В 1941– 1943 гг. совершались и архиерейские хиротонии, главным образом, вдовых протоиереев уже преклонных лет, успевших получить духовное образование в дореволюционную эпоху. В 1941 г. во епископа Куйбышевского был хиротонисан Питирим (Свиридов). Через год его перевели на Калужскую кафедру. 10 декабря 1941 г. митрополит Сергий писал маститому протоиерею Николаю Чукову, к тому времени уже овдовевшему: "Кто Вас видел недавно, говорят, что Вы до сих пор сохраняете почти прежнюю бодрость. Зачем же Вам сидеть на каком-то инвалидском положении? Мне же как будто улыбается возможность использовать Ваши силы более производительно для Церкви Божией. Я разумею архиерейство и, конечно, с принятием монашества... Препояшьте, как муж, чресла и выходите на делание"³⁸⁹. Приняв постриг с именем Григория 14 октября он был рукоположен во епископа, на следующий день последовало возведение в сан архиепископа и назначение на Саратовскую кафедру. 26 февраля 1943 г. во епископа Можайского был хиротонисан митрополитом Сергием архимандрит Варфоломей (Городцев), близкий друг и однокурсник Местоблюстителя по духовной академии. По окончании академии его направили на пастырское служение в Тифлис, и он стал там председателем местного отделения "Союза русского народа". Всю жизнь отец Сергий Городцев прослужил приходским священником, в советское время перенес арест, тюремное заключение, лагерную каторгу. Незадолго до войны отец Сергий был освобожден и служил священником в сельском храме возле Клина. При немецком наступлении на Москву он оказался на оккупированной территории, отступление немцев застало его в Калинине, и уже зимой 1942 г. отец Сергий отправился в Симбирск к митрополиту Сергию. Владыка Сергий постриг его с именем Варфоломея, возвел в сан архимандрита и назначил настоятелем кладбищенской церкви на окраине города. На Ульяновскую кафедру был хиротонисан епископ Димитрий (Градусов), как и владыка Варфоломей, тоже из вдовых протоиереев, рукоположенный во пресвитеры Святейшим Патриархом Тихоном и служивший до пострига и архиерейской хиротонии в Ярославле. В том же году во епископа Ростовского и Таганрогского был хиротонисан Елевферий (Воронцов) из протоиереев, овдовевших еще в довоенную пору.

Помимо разрешений на замещение вдовствующих кафедр и на новые епископские хиротонии, еще одним актом советской власти, призванным продемонстрировать благосклонное отношение к православной Церкви и иным религиозным общинам, явилось практически полное прекращение в периодической печати антирелигиозных нападок. "Союз воинствующих безбожников" прекратил существование без официального роспуска. В 1943 г. умер его бессменный руководитель Емельян Ярославский. Были закрыты и некоторые антирелигиозные музеи, но, конечно, не тот, который устроен был в Казанском соборе в Ленинграде. Что же побудило большевистскую власть изменить свою политику в отношении Церкви? Причины тому были разные. Прежде всего, стало непозволительной роскошью одновременно с войной против Германии вести еще и войну со своим православным народом. За четверть века духовенство в большинстве своем доказало свою аполитичность и готовность поступиться многим, только не самой верой; в годы войны патриотизм архипастырей и пастырей оказался совместимым с советским патриотизмом — поражения фашистов искренне хотели и коммунисты, и верующий народ.

Смягчение антирелигиозной политики властей явилось также следствием серьезной метаморфозы, которую претерпела советская идеология уже в середине 30-х гг. После того как надежды на мировую революцию рассеялись как дым, произошли причудливые изменения в идеологии большевистской партии. Остатки революционного интернационализма и естественную любовь к родине, хотя и утратившей национально русские и имперские черты, коммунистические идеологи соединили в новом понятиии "советский патриотизм". С середины 30-х гг. советские пропагандисты, кроме бунтовщиков и революционеров, которых почитали еще с 1917 г., из истории страны извлекли и иные примеры, достойные подражания: портреты Суворова и Кутузова, которых историк-марксист 20-х гг. М. Н. Покровский клеймил как империалистов, шовинистов, душителей свободы, оказались в кабинете Сталина. Имена святых князей Александра Невского и Димитрия Донского упоминались в положительном контексте и даже о Крещении Руси в учебниках истории стали писать как о событии относительно прогрессивном. Таким образом, советская идеология в борьбе за выживание обнаружила свою приспосабливаемость к обстоятельствам, а в годы войны оказалась достаточно гибкой и даже с либеральным оттенком в отношении Церкви.

Была еще одна, дипломатическая, подоплека изменений правительственного курса в отношении религиозных общин в стране. Планы президента США Ф. Рузвельта объявить войну Германии, широко обсуждавшиеся в Америке, встретили возражение со стороны американского Совета церквей Христа, который на своей конференции вынес резолюцию о том, что участие США в войне на стороне Советского Союза недопустимо уже потому, что Советский Союз — это безбожное государство. После этого Рузвельт поручил послу США в Москве собрать и представить материал, который бы показывал, что положение религиозных общин в СССР соответствует демократическим стандартам. Конечно, Рузвельт прекрасно знал о реальном положении Церкви в СССР, но вступление в войну, обусловленное политическими расчетами, необходимо было представить для христианской общественности США как проявление обеспокоенности положением верующих в Советском Союзе.

До сведения советского руководства дошла озабоченность религиозных кругов Америки; и одним из результатов этого явилась публикация Московской Патриархией в 1942 г. книги "Правда о религии в России", предназначенной главным образом для распространения за рубежом. И предисловие митрополита Сергия и статьи, помещенные в книге, содержали, конечно, полуправду о положении Православной Церкви в России и были рассчитаны на понятливого читателя, но публикация этой книги привлекла внимание к самому факту существования в нашей стране Церкви³⁹⁰. Частичная нормализация отношений между государством и Церковью должна была также побудить патриотически настроенную эмиграцию к примирению с советским режимом. Улучшение положения Церкви облегчало и пропагандистские задачи советского руководства среди православных балканских народов в то время, когда Румыния воевала с Советским Союзом, оккупировав Бессарабию, Приднестровье и значительную часть Украины, включая Одессу, а Болгария, не объявляя войну Советскому Союзу, была союзницей Германии в борьбе против единоверных соседей — Греции и Югославии.

* * *

В первые месяцы войны германский вермахт занял огромные территории на западе страны — едва ли не половину Европейской части Советского Союза: Прибалтику, Белоруссию, Украину, западные области Российской Федерации. На Карельском перешейке и в Карелии на стороне Германии сражались войска Финляндии. В Молдавии, Приднестровье, Крыму, на южной Украине немецкие войска были усилены итальянскими, румынскими и венгерскими частями. В Закавказье и на Дальнем Востоке постоянную угрозу создавали Турция и Япония.

Управление территориями, оккупированными немецкими войсками, осуществлялось Рейхсминистерством Восточных земель во главе с Альфредом Розенбергом. Захваченные земли были разделены оккупационной администрацией на рейхскомиссариаты, состоявшие из округов, областей, районов, уездов и волостей. Прифронтовая территория находилась под управлением военного командования. В результате нового административного деления Северная Буковина, Молдавия, Бессарабия и Одесская область были переданы Румынии, причем земли восточнее Днестра вместе с Одессой составили так называемую Транснистрию (Заднестровье). На оккупированной фашистами части Карелии власть осуществляло Военное управление Восточной Карелии. Галицию присоединили к Польскому генерал-губернаторству. Остальная территория составила рейхскомиссариат Украины с центром в городе Ровно. Центральная часть Белоруссии образовала генеральный комиссариат Белоруссии. Северо-запад Брестской и Гродненская области отошли к Восточной Пруссии, где действовали общегерманские законы; большая часть Брестской, а также Пинская и Полесская области отнесены были к рейхскомиссариату Украины; северо-западные районы Виленской области — к генеральному округу Литвы. Таким образом, сама Белоруссия собственно состояла из Барановичской, части Виленской, Минской, Пинской, частей Брестской и Полесской областей. Генеральный округ Белоруссия входил в состав рейхскомиссариата Остланд (Восток). Переход через границы административных зон был жестко ограничен, а для большинства жителей оккупированных территорий строго запрещен и смертельно опасен.

Как писал историк Белорусской Церкви епископ Афанасий (Мартос), "немецкие войска застали церковно-религиозную жизнь в Восточной Белоруссии в разрушенном состоянии. Епископов и священников не было, церкви были закрыты, переделаны в склады, театры, а многие разрушены. Монастырей не существовало, монахи разбрелись где кто мог, многие умерли в ссылках, в тюрьмах. Но верующие были в огромном числе. В Минске, столице Белоруссии, из девяти церквей уцелела только одна на военном кладбище за городом. Остальные переделаны и приспособлены для разных хозяйственных нужд. Три церкви: кафедральный собор, архиерейская церковь и собор возле железнодорожной станции были снесены. Сохранились католические храмы, но в кафедральном был архив, а в другом большом — кино. Богослужений в городе не совершалось уже много лет"³⁹¹.

Во всех городах и во многих селах, оставленных советской администрацией, объявлялись священники, либо находившиеся там на положении ссыльных, либо скрывавшиеся в подполье, либо зарабатывавшие на жизнь каким-нибудь ремеслом или службой. Эти священники получали у оккупационных комендантов разрешение на совершение богослужений в закрытых, но не разрушенных церквах. Чаще всего это были кладбищенские храмы или церкви, в которых открыли музеи.

Целью войны для Гитлера и руководства нацистской партии было расчленение нашей страны и порабощение славянских народов, поэтому в случае победы Германии православной Церкви, высшей национальной святыне русского народа, грозило жестокое гонение. Но фашистские идеологи прикрывали свою разбойничью войну именем Бога, называли ее крестовым походом против коммунизма. В пропагандистских целях оккупационные власти выдавали разрешения на открытие церквей, но в проведении религиозной политики оккупационные власти опирались на высказывание Гитлера: "Мы должны избегать, чтобы одна Церковь удовлетворяла религиозные нужды больших районов, и каждая деревня должна быть превращена в независимую секту. Если некоторые деревни в результате захотят практиковать черную магию, как это делают негры или индейцы, мы не должны ничего делать, чтобы воспрепятствовать им. Коротко говоря, наша политика на широких просторах должна заключаться в поощрении любой и каждой формы разъединения и раскола"³⁹². Розенберг наметил основные принципы религиозной политики Германии на оккупированных территориях: "1) религиозным группам категорически воспрещается заниматься политикой; 2) религиозные группы должны быть разделены по признакам национальным и территориальным. При этом национальный признак должен был особенно строго соблюдаться при подборе возглавления религиозных групп. Территориально же религиозные объединения не должны были выходить за границы... одной епархии; 3) религиозные общества не должны мешать деятельности оккупационных властей"³⁹³.

Верующий народ, голодный, нищий, разоренный войной, самоотверженно трудился над восстановлением храмов Божиих, украшал их уцелевшими в домах и пожертвованными иконами, приносил тайно укрывавшиеся богослужебные книги. Богослужения совершались в храмах, переполненных народом. В Каменец-Подольском уже в июле 1941 г. была возобновлена служба в Покровском храме престарелым священником Качеровским. 4 августа протоиерей Околовский служил в кафедральном храме города Проскурова. В Виннице богослужение возобновилось сперва в кладбищенском храме, потом еще в одной старинной деревянной церкви города. В Полтаве уже на следующий день после вступления немцев, 18 сентября 1941 г., протоиерей Владимир Беневский, работавший до войны каменщиком, начал хлопотать о возобновлении службы в церкви св. Макария, в которой сохранилась еще богослужебная утварь, потому что ее закрыли одной из последних. Отец Владимир Беневский собрал вокруг себя еще 18 полтавских священников, и они начали служить в 5 городских церквах.

Первым стал совершать православное богослужение в Житомире живший там подпольно архимандрит Леонтий (Филиппович). Великое множество народа, и дети, и взрослые, принимали крещение. На Украине и в Белоруссии практически все, кто происходил из православных семей, но не получил крещения в годы гонений на Церковь, были крещены в течение нескольких месяцев после немецкой оккупации. Протоиерей Владимир Беневский за год с малым крестил в Полтаве 2500 человек. Порой при большом стечении желающих креститься или крестить своих детей таинство совершалось по древнему обычаю в реке. На праздничные богослужения сходилось множество верующих, совершались крестные ходы, в которых участвовали тысячи православных. Религиозный энтузиазм наиболее велик был в восточных областях Украины и Белоруссии, где церковная жизнь была разрушена почти до конца. Правда, религиозность сохранилась тут по преимуществу у сельского населения, а в городах — у людей старшего поколения. Наблюдалось и обратное. Новая советская интеллигенция, городская рабочая молодежь под влиянием атеистической пропаганды в массе своей отвернулась от веры отцов. В Киеве открыто было 26 церквей, кроме святой Андреевской церкви, все остальные на окраине. Для большого города это было все же мало в сравнении с провинциальными городами, но и эти церкви даже в воскресные дни не были заполнены молящимся народом.

Давая разрешение на открытие церквей, немецкие оккупанты, мягко говоря, не являли собой пример христианской нравственности и христианского умонастроения. Конечно, среди солдат, офицеров и чиновников были верующие католики и протестанты, и может быть, в значительном числе, но идеология господствующей нацистской партии была резко противопоставлена христианству. В прифронтовой полосе, где власть находилась в руках военной администрации, православные христиане встречали со стороны немцев искреннее сочувствие, но в глубоком тылу, где тон задавали партийные функционеры и части СС, только пропагандистские и политические соображения диктовали оккупационным властям известную терпимость по отношению к православной Церкви.

На оккупированных территориях было сохранено действие большей части советского законодательства, оказавшегося весьма удобным для новых хозяев, в том числе и ленинского декрета "Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви". В начальных школах и ремесленных училищах (открывать другие учебные заведения немецкие власти не разрешали) запрещено было преподавать закон Божий. Как и в самой Германии, воспитание детей велось в национал-социалистическом, расистском и неоязыческом духе. Великие праздники православной Церкви не стали официальными выходными днями; правда, 7 ноября праздновать тоже запрещали. Впрочем, в Восточном министерстве Розенберга были чиновники, которые считали, что православной Церкви следует давать преимущество в сравнении с католической и протестантскими Церквами как политически менее активной и просто для того, чтобы поддерживать ее в таком состоянии, в котором бы она могла соперничать с другими христианскими конфессиями. Сталкивать разные конфессии, чтобы компрометировать их в глазах народов,— в этом всегда был стержень религиозной политики нацистской партии.

Грубое издевательство над чувствами верующих и над самими верующими были повседневной реальностью на оккупированных территориях. Так, в Василькове во время уборки урожая начальство областного сельскохозяйственного управления запретило совершать богослужения даже в воскресные дни. Когда же пришедшие помолиться люди стали просить местного священника отслужить обедню, начальник управления велел разогнать народ из церкви плетками.

Оккупанты не были единственными хозяевами на захваченных землях. На всей огромной территории полыхала партизанская война, и местному населению приходилось считаться с партизанами как с реальной силой. Но партизаны не были едины, действовали под разными знаменами и с разными целями. На востоке Украины и Белоруссии преобладало движение советских партизан, организованное подпольщиками, оставленными коммунистами при отступлении; в эти отряды вливались бежавшие из плена офицеры и солдаты, примыкали и местные жители, прежде всего, конечно, коммунисты и комсомольцы. На западе Белоруссии, отчасти также в Галиции и на Волыни действовали польские партизаны и подпольщики, целью которых было возрождение Польского государства, причем в тех границах, которые оно занимало до 1939 г., поэтому хотя у советских и польских партизан враг был общий, но интересы их не совпадали. Польское подполье видело своих противников не только в немцах и советских партизанах, но также и в местном населении. Тайная польская организация гренадеров, действовавшая на территории Западной Белоруссии, на совещании, состоявшемся 3 мая 1943 г., приняла постановление:

"1) Все немецкие учреждения в поветах должны быть переполнены только нашими людьми, чтобы вся практическая власть была в наших руках. Таким образом, все полицейские и коменданты смогут оказать помощь оружием и амуницией нашим вооруженным легионам, проводить разведку и делать соответствующее влияние на немцев и на все их окружение. 2) Каждый поляк должен помнить, что... никогда и ни за что белорус не захочет дать нам помощь, потому мы должны стремиться выжить белорусов из всех учреждений... стремиться найти всякие материалы, обвиняющие белорусов за связь с партизанами для того, чтобы их расстреливали. Таким образом, мы сможем не только выжить белорусов, но и настроить белорусское население против немцев. Затем при помощи умелой пропаганды перетянем белорусов на свою сторону и достигнем как минимум их нейтралитета. 3) Через своих людей просить полицию и немцев сжигать белорусские деревни под предлогом, что они помогают партизанам. В инструкции № 7 от 14 мая 1943 г. руководящий центр гренадеров указывает, что цель польских легионов — освобождение Заходней (sic.— В. Ц.) Беларуси от большевизма, но каждый поляк должен помнить, что белорусы — это враги польского народа... поляки должны всеми способами компрометировать белорусов перед немцами, добиваясь арестов белорусов, чтобы потери в белорусах были наибольшими"³⁹⁴.

На Украине возникло повстанческое движение украинских националистов — бендеровцев и мельниковцев. Между ними не было согласия и порой доходило вплоть до вооруженных стычек.. Партизанским и враждебным немцам это движение стало не сразу, поначалу бендеровцы возлагали надежду на помощь оккупантов в создании "независимой самостоятельной Украинской державы", наивно полагая, что для фашистской Германии достаточной наградой за тяжкую кровопролитную войну будет не колонизация Украины, а образование дружественного Германии Украинского государства.

Ни одно из партизанских движений не сочувствовало православной Церкви. Ядро советских партизанских отрядов составляли воинствующие атеисты. Польское подпольное движение естественно пользовалось сочувствием со стороны Римско-католической Церкви; в православных поляки видели носителей традиций ненавистной им царской России. Украинские националисты ориентировались либо на униатскую Церковь, либо на раскольническую автокефальную группировку. Православные канонические священники погибали по вине и оккупантов, и партизан, но настоящий террор против них развязали как раз украинские националисты в интересах автокефальной группировки.

После отъезда с Украины патриаршего экзарха митрополита Николая (Ярушевича), в областях, до 1939 г. входивших в Советский Союз, не оставалось ни одного правящего епископа. Между тем в Киеве пребывал на покое, полуподпольно окормляя малочисленную паству, схиархиепископ Антоний (князь Абашидзе). Профессор Степа написал статью, в которой предлагал ему возглавить украинскую иерархию, но немецкие власти не разрешили даже публиковать эту статью в украинской прессе, тем самым давая понять, что опорной базой для формирования иерархического управления в восточных областях могут быть только епископы генерал-губернаторства, Волыни и Полесья.

Архиепископ Александр (Иноземцев), находившийся на покое, и викарный епископ Луцкий Поликарп (Сикорский) объявили, что они никогда не входили в юрисдикцию Московской Патриархии, потому что в свое время не ездили в Москву по приглашению Патриархии. От поездок в Москву они действительно уклонились, но епископ Поликарп участвовал вместе с патриаршим экзархом митрополитом Николаем в архиерейской хиротонии, а епископ Пинский Александр в 1939 г. уволен был на покой Местоблюстителем патриаршего престола по его же прошению. Эти два иерарха обратились к митрополиту Дионисию (Валединскому) с просьбой возглавить Украинскую Церковь и получили согласие митрополита Дионисия. В октябре 1941 г. группа самосвятских священников и поддерживавших их мирян, как и в годы гражданской войны, образовала Церковную раду, которая направила в Варшаву просьбу прислать в Киев епископов. Митрополит Дионисий передал Церковной раде свое благословение. Единомышленная с липковцами рада образовалась и в Ровно, тоже получив благословение из Варшавы. Стало очевидным стремление митрополита Дионисия взять на себя возглавление всех Церквей на оккупированных территориях. Но установить регулярную связь между Варшавской кафедрой и церквами Украины было непросто из-за запрещений пересекать границы. Тогда митрополит Дионисий решил поставить викарного епископа Волынской епархии Поликарпа (Сикорского) епархиальным архиереем Луцким и Кременецким, освободив его от подчинения правящему архиерею Волынской епархии архиепископу Алексию (Громадскому). Несмотря на прежнюю свою приверженность украинофильским тенденциям, архиепископ Алексий на этот раз не желал отступать от канонов и не признал юрисдикции митрополита Дионисия за пределами той территории, на которую она распространялась до немецкой оккупации Украины. Несмотря на это, 24 декабря 1941 г. митрополит Дионисий назначил епископа Поликарпа администратором православной Церкви на Украине. По словам полтавского священника протоиерея Владимира Беневского, "Поликарп вопреки всем каноническим правилам получил от митрополита Дионисия полномочия на управление Украинской Церкови с неизвестным Церковью до сих пор титулом "администратора"³⁹⁵. В связи с этим архиепископ Волынский Алексий (Громадский) обратился с посланием к духовенству Луцкого викариатства, в котором говорилось: "Этот акт епископа Поликарпа противоречит церковным канонам и приведет к церковному разделению на Волыни. Ни митрополит Варшавский, ни викарный епископ Луцкий не могут ни представлять Волынскую Церковь, ни делить ее... Я твердо убежден, что духовенство Волынской епархии понимает остроту ответственности нашего времени и не допустит церковного раскола на Волыни... Высокопреосвященного Поликарпа ввиду его перехода в иную юрисдикцию следует считать утратившим канонические полномочия и в Луцком викариатстве"³⁹⁶.

24 января 1942 г. Поликарп нанес в Ровно визит заместителю рейхскомиссара фон Вендельштодту и передал ему приветствие, адресованное рейхскомиссару Коху. Заканчивалось оно словами: "Прошу принять для великого вождя немецкого народа Адольфа Гитлера пожелания полноты сил духовных и телесных, а также неизменного успеха для окончательной победы над врагом Востока и Запада. За эту победу вместе со своими верующими, опекать духовенство которых я призван, я буду возносить молитвы Всемогущему Господу"³⁹⁷.

Поликарп получил и денежную поддержку со стороны видного украинского политика Степана Скрыпника, который уже в июле 1941 г. был приглашен немецкими властями в качестве советника для подбора из украинской националистической интеллигенции кандидатов на должности в украинской администрации. В августе 1941 г. Скрыпник начал издавать газету "Волынь" на украинском языке, на страницах которой подвергались травле священнослужители, не признававшие самочинных прав епископа Поликарпа на возглавление Украинской Церкви.

Параллельно действиям по сколачиванию автокефалистской иерархии, предпринятой митрополитом Дионисием и епископом Поликарпом, архиепископ Алексий (Громадский) принял меры для устроения канонически правомерного церковного управления на Украине. 18 августа 1941 г. было созвано епископское совещание в Почаевской лавре. По приглашению архиепископа Алексия туда прибыли архиепископы Антоний (Марценко), Симон (Ивановский), епископы Львовский Пантелеимон (Рудык) и Пинский Вениамин (Новицкий). В установлении отношений с Московской Патриархией совещание исходило из признания автономного статуса Украинской Церкви на Поместном Соборе 1917– 1918 гг. Впрочем, в постановлении, принятом на совещании, не было упомянуто, что этот статус упразднен Святейшим Патриархом Тихоном. "Ввиду того, что экзарх Московской Патриархии митрополит Николай,— говорилось в постановлении,— за неделю до начала германо-советской войны выехал в Москву, не дав епископам никаких распоряжений, наша Церковь осталась без возглавления... Иные могли бы использовать это обстоятельство для того, чтобы разорвать отношения нашей Церкви с Московской иерархией и провозгласить автокефалию. Но не следует вставать на этот скользкий путь анархии. Ни отдельные епископы, ни областной епископский Собор не могут самостоятельно создавать автокефалию. Для этого необходимо решение Поместного Собора Украинской Православной Церкви в составе епископов, духовенства и мирян. До такого Собора наша Церковь должна оставаться в подчинении и юрисдикции Местоблюстителя патриаршего престола, но она имеет право на местное автономное управление"³⁹⁸. Нарушая канонически правомерный порядок, совещание епископов объявило митрополита Николая лишенным прав патриаршего экзарха Западной Украины и предоставило архиепископу Алексию как старшему архиерею Украины права митрополита области.

В послании духовенству Луцкого викариатства от 1 сентября 1941 г. архиепископ Алексий отверг Варшавскую юрисдикцию на Украине, сославшись на то обстоятельство, что митрополит Дионисий в 1939 г. отказался от возглавления Православной Церкви Польши и от управления Волынской епархией, а в настоящее время является главой Церкви в генерал-губернаторстве, в состав которого Украина не входит.

На очередном епископском совещании в Почаеве, состоявшемся 25 ноября 1941 г., архиепископ Алексий был избран экзархом Украины. В избрании участвовали помимо архиереев, приезжавших в Почаевскую лавру в августе, также епископ Черновицкий и Хотинский Дамаскин (Малюта), и новохиротонисанные епископы Бердичевский Леонтий (Филиппович) и Ковельский Иоанн (Лавриненко) — оба викарии архиепископа Алексия. Таким образом, на территории оккупированной Украины образовались две Церкви: откровенно схизматическая автокефальная во главе с Поликарпом (Сикорским) и автономная, иерархия которой не избежала частных канонических нарушений, отчасти объяснимых исключительными обстоятельствами времени, не признанная Московской Патриархией, но все-таки дорожившая единством с Русской Православной Церковью и стремившаяся в главном не сойти с канонической почвы. Уже осенью 1941 г. началась острая конкуренция автокефалистов и автономистов за влияние на Киев и на левобережье Украины.

В это время на Левобережной Украине, в той ее части, которая административно находилась вне территории рейхскомиссариата и под управлением военного командования, появилась еще одна раскольническая группировка. Ее предводитель лжемитрополит Феофил (Булдовский), возглавивший лубенский раскол в 20-х гг. и изверженный из сана священноначалием Русской Православной Церкви, объявил себя в ноябре 1941 г. митрополитом Харьковским. Этому предшествовало посещение его дома давним его сподвижником протоиереем Александром Кривомазом. Гость рассказал лжемитрополиту, что в Харьковской горуправе организован религиозный отдел, что там знают о Феофиле и хотят, чтобы он возглавил местную епархию Украинской автокефальной Церкви. Предложение обрадовало 76-летнего раскольника, он поспешил с визитом к бургомистру Крамаренко и заручился его поддержкой в действиях по возрождению автокефальной Церкви в Харькове. Утвердившись в Харькове, лжемитрополит Феофил распространил свою юрисдикцию и на Полтавскую епархию, где, однако, его попытки подчинить себе духовенство и верующих встретили энергичное сопротивление со стороны церковных деятелей автономной ориентации, во главе которых стоял переведенный на Полтавскую кафедру епископ Вениамин (Новицкий). По мере продвижения германских войск на Восток, Феофил включил в свою церковную область также Воронежскую и Курскую епархии.

Поскольку Феофил действовал вне пределов рейхскомиссариата, его отношения с автокефалистами во главе с Поликарпом (Сикорским) довольно долго не носили административного характера. Лишь в июле 1942 г. с ним встретился Степан Скрыпник, к тому времени уже хиротонисанный во епископа Переславского с именем Мстислав; он вел с ним переговоры по поручению администратора Поликарпа о подчинении его автокефальному центру в Луцке. Скрыпник и Феофил (Булдовский) были знакомы еще со времен гражданской войны. Сам Феофил так впоследствии говорил о Мстиславе: "О, это страшный человек. Это бандит в епископском клобуке. Он из тех, что могут убить, удавить человека, если он станет ему препятствием... Епископ Мстислав — доверенное лицо гестапо и администратора Поликарпа Сикорского. Это племянник Петлюры, его адъютант по фамилии Скрыпник. В келейном разговоре с Мстиславом я с какой-то боязнью спросил его об унии с Римско-католической Церковью. А он мне отвечает: "Уния? А почему бы и нет? Разве те, кто пошли на унию с Римом, что-либо потеряли? Пусть с чертом, лишь бы не с Москвой. Но об этом еще рано говорить"³⁹⁹. Результатом переговоров Феофила с Мстиславом было подчинение лжемитрополита Харьковского и Полтавского юрисдикции Поликарпа (Сикорского).

Бесчинства раскольников на Украине вызывали скорую и жесткую реакцию со стороны священноначалия Русской Церкви. 5 февраля 1942 г. Местоблюститель патриаршего престола митрополит Сергий обратился к православной пастве Украины с посланием, в котором обличал каноническую неосновательность самочинных акций Поликарпа (Сикорского):

"Я спешу предупредить православную паству и духовенство Украины об этом новоявленном волке в овечьей шкуре, который, прикрываясь якобы служением чаяниям украинского народа, пытается увлечь православную паству из церковной ограды на распутье раскола и всякого самочиния. Выступление Сикорского мне представляется явлением исключительно политического характера, а не церковного. Он и сделал его не по личному своему почину, а по наказу политической партии. Он все время был светским чиновником. При Петлюре он был начальником департамента в Министерстве просвещения и после разгрома петлюровцев убежал, подобно многим, в Польшу. Сикорский уж под пятьдесят лет (сейчас ему 65) принял, наконец, священство и монашество, и, вероятно, тоже по наказу политической партии, которая и могла рассчитывать в будущем на его архиерейство в своих политических интересах... Он и держал себя в монашестве и в архиерействе как истый петлюровец: хвалился нелюбовью к "москалям", старался говорить только по-украински, избегал совершения служения по-славянски... Тем же петлюровцем в душе, хотя и не столь откровенным, продолжал быть Сикорский, и подчинившись в 1940 г. Московской Патриархии... Теперь мы видим, что Сикорский, делая все это, только ожидал подходящего оборота политики, чтобы использовать свое архиерейство для изменнического выступления... Это есть та же симония — один из тягчайших грехов, караемый лишением священства.

Другое известие... Православные украинские иерархи, входившие в состав Польской республики, объявляются независимыми церковно не только от Москвы (на чем стояла польская автокефалия), но и от самой якобы Автокефальной Польской Церкви. Роль митрополита Дионисия не совсем ясна: или он предпочел испарившейся польской автокефалии покровительствуемую фашистами украинскую автокефалию, или же оказывает любезность самостийникам, желая сохранить за собой положение в генерал-губернаторстве.

Автокефалия Украинской Церкви утверждена не самой этой Церковью, например, на каком-нибудь съезде или архиерейском Соборе, хотя бы для видимости собравшемся (как это с грехом пополам было в Польше). Автокефалию утверждает землячество, что-то вроде студенческого или политического клуба, и даже не на территории Украины, а где-то на чужой земле, с согласия, может быть, и по предложению чужого, германского правительства, к тому же находящегося теперь в состоянии войны с Украиной. Эта невиданным способом объявленная украинская автокефалия назначена идти вслед за германскими войсками, с помощью которых автокефалисты будут покорять под нозе автокефалии украинский народ, хочет он этого или не хочет... Мы присутствуем при появлении целой группы самочинников (больше политиков, чем церковников), специально организованной для похода на Украину, для овладения ее вековыми святынями, для ее покорения вновь выдуманному церковному управлению. И все это при помощи заведомых врагов славянства, опустошающих нашу землю, избивающих безоружных стариков, женщин и детей, заживо сжигающих наших красноармейцев — раненых и больных, и проч., и проч. Лакейски увлеченный, Сикорский будет теперь призывать украинцев целовать терзающую их руку в благодарность за столь своеобразное "освобождение", всемилостивейше пожалованное им от Гитлера. Впрочем, Сикорский едва ли и сам может сказать, куда заведет его принятая им на себя недостойная роль и до чего он договорится в стремлении угодить своим новым хозяевам и обольстить православный украинский народ. Польская автокефалия утверждена вопреки воле и благословению законного главы, Святейшего Патриарха Тихона, и его законных преемников. Архиереи, примкнувшие к автокефалии, подлежат по правилу 15 Двукратного Собора "лишению всякого священства". Митрополит Дионисий и сущие с ним архиереи остаются в священном сане только потому, что Патриархия не торопится с мерами взыскания, надеясь, что со временем согрешившие покаются и возвратятся в общение с матерью Церковью (что и имело место для многих польских архиереев в 1939– 1941 гг. в Белоруссии и на Украине).

Сикорский, самочинно объявивший себя главой украинской автокефалии, не только повторяет дурной пример митрополита Дионисия, но и усугубляет преступность своего самочиния многими вышеуказанными недостойными подробностями, и потому, наравне с прочими похитителями не принадлежавшего им церковного достоинства и вторгшимися в чужую область, Сикорский подлежит такому же лишению всякого священства: его священнодействия, в частности совершаемые им хиротонии, отселе недействительны и безблагодатны, а всякие распоряжения по православным приходам ни для кого не обязательны (15 правило Двукратного Собора; 35 св. Ап., 8. III Вселен.; 13 Антиох. и др.)"⁴⁰⁰.

Дело Поликарпа (Сикорского) явилось главной темой пасхального послания патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия, обращенного "к православным архипастырям, пастырям и пасомым в областях Украины, пока еще занятых гитлеровскими войсками"⁴⁰¹, где отмечалось полное единство во взглядах с Вселенским Антиохийским и Иерусалимским Патриархами о необходимости церковного суда над епископом Поликарпом за совершенные им тягчайшие преступления против святой Христовой Православной Церкви.

28 марта 1942 г. по делу епископа Поликарпа в Ульяновске вынесено было судебное определение, подписанное патриаршим Местоблюстителем и еще 10 архиереями: митрополитами Ленинградским Алексием, Киевским и Галицким Николаем, архиепископами Саратовским Андреем, бывшим Ташкентским Лукой, Куйбышевским Алексием, Горьковским Сергием, Ульяновским Иоанном, Уфимским Алексием, епископами Вологодским Георгием и Калужским Питиримом. Текст этого определения гласил: "1) Заключение Его Блаженства по судебному делу епископа Поликарпа Сикорского, изложенное в упомянутом послании, признать справедливым и канонически правильным и утвердить нашим соборным голосом. 2) Если епископ Поликарп (Сикорский) благоразумно подчинится наложенному на него запрещению, назначить ему двухмесячный срок (применительно к Карф. 38 или 29 по греч. Синтагме) со дня объявления настоящего определения для представления в Московскую Патриархию своих оправданий, по рассмотрении которых с вызовом обвиняемого в присутствие суда, Собор вынесет окончательное решение по делу. 3) Если (чего мы не желаем) епископ Поликарп... пренебрежет запрещением, признать епископа Поликарпа лишившим себя сана и монашества и всякого духовного звания с самого момента нарушения им запрещения. 4) Настоящее определение обнародовать вместе с пасхальным посланием Его Блаженства и считать по обнародовании объявленным подсудимому и всему церковному обществу"⁴⁰².

Весьма характерно, что действия епископов автономной ориентации не вызывали никакого отклика со стороны Патриархии несмотря на ряд заявлений митрополита Алексия (Громадского) и его последователей о лояльности немецким оккупационным властям и канонически уязвимый способ установления ими церковной автономии. Само молчание главы Церкви по поводу их действий по существу выражало понимание того, что их статус и политическая позиция зависят полностью от обстоятельств. Под судебным определением митрополит Николай (Ярушевич) подписался еще как бывший экзарх Патриархии в западных областях Украины и Белоруссии; в этом обозначении себя бывшим заключено было частичное признание экзарших прав митрополита Алексия, по крайней мере, хотя бы на юрисдикцию в западных областях Украины.

Между тем пропасть между автономной и автокефалистской церковными ориентациями на Украине продолжала углубляться. 1 июля 1942 г. администратор Поликарп (Сикорский) в своем послании к пастве объявил о полном разрыве канонического и евхаристического общения с автономной Церковью. В свою очередь епископское совещание автономной Церкви в окружном послании от 30 апреля 1942 г. охарактеризовало автокефалистов как сектантов-липковцев. Автокефалисты, пользуясь покровительством со стороны оккупационных властей, открывали новые кафедры на Украине, к востоку от советско-польской границы: в Житомире, Виннице, Кировограде, Умани, Смеле, Лубнах. На Волыни в Ровно, где находилась резиденция рейхскомиссара, была открыта викарная кафедра администратора и на нее поставили епископа Платона (Артемюка). Унаследовав от липковцев и обновленцев приверженность к церковному беззаконию, автокефалисты допускали у себя белый епископат. Четверо из "иерархов" были женаты: Михаил (Хороший), которого поставили на Николаевскую кафедру, епископы Лубенский Сильвестр (Гаевский), Винницкий Григорий и Новомосковский Владимир (Малец).

Митрополит Алексий также позаботился о том, чтобы заместить кафедры в городах, которые до 1939 г. находились в составе Советского Союза. Викарный епископ Симон (Ивановский) был перемещен на Черниговскую кафедру с возведением в сан архиепископа. Епископа Вениамина (Новицкого) перевели на Полтавскую кафедру. Епископ Антоний (Марценко), живший на покое в Камне-Каширском, был в сане архиепископа назначен на Херсонскую кафедру.

Подольской епархией управлял епископ Дамаскин (Малюта), Житомирской — Леонтий (Филиппович), Винницкой — Евлогий (Марковский), Днепропетровской — епископ Димитрий (Маган). Большинство новохиротонисанных епископов автономной Церкви были пострижениками Успенской Почаевской лавры. Митрополит Алексий установил также связи с церквами, открытыми в оккупированных областях Российской Федерации; на Дону во главе епархии стоял архиепископ Ростовский Николай (Амассийский), его викарием был епископ Таганрогский Иосиф. Автономная экзархия посвятила также во епископа с титулом Белгородского и Грайворонского для управления Курской епархией Панкратия (Гладкова). Но поскольку Курская область находилась в прифронтовой зоне и за пределами рейхскомиссариата, оккупационные власти не разрешили ему выехать в своей кафедральный город. Впоследствии епископ Панкратий был переведен на викарную Нежинскую кафедру. В отличие от Украины на Дону не было никаких церковных разделений.

Влияние автокефалистов и автономистов распределялось неравномерно в разных частях Украины. Но решительное большинство православных на Украине осталось в лоне Автономной Церкви. На Волыни, где находились оба церковных центра, у Автономной Церкви был несомненный перевес в районах, расположенных ближе к Почаевской лавре. Опорой автокефалистов были северо-западные районы. На Украине Левобережной, за исключением Харьковской епархии, везде преобладали приверженцы Автономной Церкви. Большую часть приходов Харьковской епархии удерживал в своих руках лжемитрополит Феофил (Булдовский).

В своем соперничестве с Автономной Церковью автокефалисты не брезговали интригами и даже доносами оккупационным властям. Так, архиепископ Вениамин (Новицкий), в ту пору епископ Полтавский, рассказывал: "Я был послан митрополитом Алексием (Громадским) в Полтаву, однако с указанием, что если будет возможность, то управлять и соседним Харьковом. Обосновавшись в Полтаве, я там служил первую службу на Преображение Господне в 1942 г., прослужил еще две-три службы, и вот в одно воскресенье, придя домой, застал двух с-дековцев, которые спросили у меня документы. Я им сообщил, что имею только церковные документы — указ митрополита. Они спросили о документах от генерального комиссара Украины. Узнав, что таковых у меня не имеется, тут же предложили собираться с ними. Как оказалось, булдовцы сообщили немцам о том, что я являюсь агентом Москвы. По прибытии в Киев немцы стали наводить обо мне справки, и только личное присутствие и поручительство протоиерея отца Михаила Ивасева, секретаря архиепископа Пантелеимона, освободило меня от ареста, но без права выезда до выяснения. В Киеве я находился до двух месяцев"⁴⁰³.

Несмотря на очевидную каноническую незаконность статуса Автокефальной Церкви, усугубленную тем, что они приняли в свой клир без перерукоположений лжеклириков самосвятов, в октябре 1942 г. была предпринята попытка объединиться с автономистами в лице митрополита Алексия. Его ревностное украинофильство 30-х гг. явилось, очевидно, тем слабым местом, которое было использовано раскольниками для вовлечения его в интригу. Протоиерей Феодор Климюк,тогда регент Луцкого кафедрального собора, рассказывал о заседаниях в октябре 1942 г. так называемого "Собора епископов Украинской Автокефальной Православной Церкви": "Я как регент в Соборе не участвовал, но после Собора запомнил, что архиепископ Поликарп был провозглашен митрополитом и надел белый клобук, а также и архиепископ Александр был провозглашен митрополитом Пинским. Это была главная цель епископа Поликарпа и главное деяние Собора, а еще важное постановление было — принятие "в сущем сане" всех клириков Липковской ориентации в Украинскую Православную Автокефальную Церковь... Автокефалисты возлагали большие надежды на этот Собор, в частности, были уверены, что Собор епископов сумеет найти пути и условия для объединения с автономистами и создания в украинских освобожденных землях единой Автокефальной Церкви. Широко рекламировались вопросы, которые должны составить повестку предполагаемого Собора, а именно:

1) провозглашение автокефалии; 2) независимость от Московского Патриарха; 3) принятие липковцев в "сущем сане"⁴⁰⁴.

Для переговоров с митрополитом Алексием автокефалисты отрядили в Почаевскую лавру своих самых влиятельных и ловких деятелей: архиепископов Никанора (Абрамовича) и Мстислава (Скрыпника). Встреча состоялась 8 октября. Мстислав, который на богословском факультете Варшавского университета в свое время слушал лекции владыки Алексия по каноническому праву, утверждал, что принятие самосвятских священников без перерукоположения не имеет принципиального значения, что среди принятых липковцев не было епископов и все это сделано было ради икономии. Несмотря на совершенную несостоятельность этих аргументов, митрополит Алексий нашел их удовлетворительными, и переговоры закончились подписанием согласшения, которое среди прочего предусматривало: "1) Фактическое признание существования Украинской Автокефальной православной Церкви; 2) Украинская Автокефальная православная Церковь через Блаженнейшего митрополита Дионисия, который до созыва Всеукраинского Собора является по существу Местоблюстителем Киевского митрополичьего престола, поддерживает общение со всеми православными Церквами; 3) высшим органом власти Украинской православной Церкви впредь до созыва Всеукраинского Собора является Собор епископов Украины, который осуществляет управление церковной жизнью через Священный Синод; 4) Священный Синод состоит из следующих пяти старейших украинских епископов: высокопреосвященнейших Александра, митрополита Пинского и Полесского, Алексия, митрополита Волынского и Житомирского, Поликарпа, архиепископа Луцкого и Ковельского, Симона, архиепископа Черниговского и Нежинского, и Никанора, архиепископа Чигиринского. Обязанности секретаря Священного Синода исполняет преосвященнейший Мстислав, епископ Переславский; 5) на своем первом заседании Священный Синод займется всеми вопросами, связанными с объединением обоих направлений, в особенности, распределением епархий и кафедр между епископами; 6) старейший по хиротонии митрополит созовет Священный Синод и определит место и время его проведения"⁴⁰⁵.

Акт, принятый в Почаеве, явился несомненною победой автокефалистов прежде всего потому, что он утвердил самочинную автокефалию и большинство мест в образованном Синоде заняли автокефалисты; из Автономной Церкви в Синод включены были лишь митрополит Алексий и архиепископ Симон и, наконец, первенство в этом Синоде, по старшинству хиротонии, принадлежало автокефалисту Александру (Иноземцеву).

В автокефальных кругах подписанный в Почаеве акт вызвал полную поддержку и победную эйфорию. Иной была реакция иерархов и клириков Автономной Церкви: первым выразил свой протест против беспринципного соглашения епископ Полтавский Вениамин (Новицкий), секретарь Собора епископов. Особенно резко осудил соглашение епископ Нежинский Панкратий (Гладков). Епископ Владимиро-Волынский Мануил (Тарнавский), перешедший в Автономную Церковь из автокефальной, получив официальное извещение о состоявшемся "примирении", направил митрополиту Алексию письмо, в котором расценил подписанный в Почаеве акт как бесчинство. Архиепископ Симон (Иваницкий), которого предполагали включить в Синод, потребовал от митрополита Алексия снять свою подпись под соглашением.

Глубокое несогласие с решением митрополита Алексия, вступившего в общение с раскольниками, публично выражали и священники Украины. Так, полтавский протоиерей Владимир Беневский отправил экзарху письмо, исполненное искренней боли за Церковь: "Для нас, пастырей и всех верующих, этот Ваш акт явился большим искушением. За верность в принципах мы страдали 23 года. Наши лучшие архипастыри и пастыри и многие миряне положили за это свои души. Еще больше нас поразил избранный Вами неканонический путь: столь важное решение приняли без согласования с местным церковным Собором, даже без всякой консультации, хотя бы с одним архипастырем истинной Церкви Христовой. Истинно верующие люди никогда не признают этот Вами предпринятый непостижимый акт. Мы, конечно, глубоко скорбим о Вашем отпадении от истинной Христовой Церкви, в которой вы были предстоятелем. Но мы благодарны Вам за Вашу неожиданную искренность... еще теснее сплотимся вокруг нашей матери, истинной Церкви Христовой. В своем категорическом признании Автокефальной Церкви Вы все-таки оставили маленький луч надежды на исправление содеянной Вами роковой ошибки. Вы требуете одобрения этого акта со стороны всего епископата. Мы убеждены, что по меньшей мере большинство епископов Украины не одобрит этот акт. И таким образом дело будет исправлено. А Вы найдете основание для отказа от этого акта"⁴⁰⁶.

Единодушный голос епископата и духовенства побудил митрополита Алексия к пересмотру своей позиции. Но неожиданно путь к соединению Автономной Церкви с раскольниками оказался заблокированным и со стороны немецких властей, заинтересованных больше в разобщенности людей на оккупированной территории, чем в их единстве. На приеме в рейхскомиссариате 23 октября митрополиту Алексию было заявлено, что оккупационная власть считает недопустимым какое-либо участие митрополита Дионисия в жизни православной Церкви на Украине, что он никоим образом не может исполнять функции митрополита Киевского и его компетенция ограничивается православными церквами генерал-губернаторства. Кроме того, митрополиту Алексию было сказано, что немецкие власти не допустят участия в деятельности Синода личностей, в прошлом занимавшихся политической деятельностью. Речь шла об известном украинском националисте Степане Скрыпнике — епископе Мстиславе, автокефалисте. После визита в рейхскомиссариат митрополит Алексий, отвечая на протесты епископов, назвал "акт примирения" пробным шаром, запущенным с целью выявить отношения духовенства Автономной Церкви к примирению с автокефалистами. Негативная реакция его вполне удовлетворила, и он отказывается от дальнейших шагов к объединению.

На исходе 1942 г. отношение немецких властей к двум церковным группировкам на Украине заметно изменилось. Общая стратегическая линия разделять и властвовать на оккупированных землях — оставалась, конечно, неизменной, но прежняя ориентация на поддержку по преимуществу автокефалистов уступила место более благосклонному отношению к Автономной Церкви. Причина перемены была в том, что автокефалисты, тесно связанные с украинским политическим национализмом, постепенно превращались в силу, оппозиционную гитлеровскому режиму. Со временем украинские националисты начали вооруженную партизанскую борьбу одновременно и против оккупантов, и против красных партизан. С украинским националистическим партизанским движением поддерживали контакт автокефальные епископы Мстислав (Скрыпник) и Платон (Артемюк). Им, несомненно, сочувствовал и администратор Поликарп (Сикорский). Автономная же Церковь, объединившая людей искренней и глубокой религиозности, от начала до конца оккупации старалась держаться как можно более аполитично, и немецкие власти со временем стали считать ее более приемлемой для себя. В начале же войны оккупанты поощряли германофильский украинский национализм автокефалистов. Когда в Днепропетровск прибыл автокефальный епископ Геннадий (Шеприкович), гебитскомиссар на площади перед народом вручил ему епископский жезл и распорядился изгнать из городского храма общину Автономной Церкви и передал его епископу Геннадию.

Среди жертв террористических актов партизан-националистов, связанных с автокефалистами, были и священнослужители Автономной Церкви, в которых самочинники видели хранителей традиций ненавистной им старой Российской империи. 7 мая 1943 г. украинскими партизанами-бендеровцами был убит глава Автономной Церкви митрополит Алексий (Громадский). Участник погребения архипастыря архимандрит Клавдиан (Моденов) писал впоследствии о совершенном злодействе: "Когда я приехал в Кременец впервые, владыка меня очень тепло принял и приютил у себя в своих покоях, а в течение трех дней приглашал к себе обедать и ужинать, и он один раз говорил: "Отец архимандрит, голубчик, меня убьют украинские самостийники". Такое убеждение сложилось у него на том основании, что когда-то, когда они были под Польшей (до 1939 г.), владыка был единомышлен с ними (т. е. националистами), а потом отошел от них, поэтому и ждал с их стороны мести. На Пасху, в конце недели он поехал в лавру и намерен был там пробыть несколько дней, но вскоре ему из Кременца позвонили и сказали, что его вызывает к себе рейхскомиссар в Луцк, и он вынужден был немедленно выехать из Лавры. Епископ Иаков (Заика), тогда архимандрит и ризничий, лично мне говорил, что владыка, уезжая из лавры, поклонился всем лаврским святыням и неоднократно говорил ему: "Прощайте, отец архимандрит". Когда же он возвратился в Кременец, то ему на второй день гебитскомиссар прислал утром свою автомашину и своего шофера, и он часов в 9 утра выехал в сопровождении секретаря протоиерея Феодора Юркевича и переводчика Марка Жихарева"⁴⁰⁷.

Гебитскомиссар не один раз почему-то по телефону справлялся: "Митрополит выехал или нет?" Между прочим митрополит говорил, что ехать им надо не через Смыгу, а другим путем, так как в лесу близ Смыги орудуют бендеровцы, но шофер отклонил это, говоря: "Я много раз этим путем ездил и никаких бандитов никогда там не встречал". И они поехали через Смыгу. Через час или два после отъезда митрополита в Кременец по телефону сообщили, что митрополит и его спутники близ Смыги в лесу убиты... Говорили, что митрополит лежал на обочине дороги и в нем было обнаружено шесть огнестрельных пуль крупнокалиберного оружия. И каждая из них для него была смертельной. Из вещей при нем не оказалось белого клобука и сапог. Отпевали митрополита Алексия в храме Богоявленского монастыря города Кременца епископ Острожский Феодор (Рафальский) и епископ Никодим (Максименко), который был духовником митрополита.

В народе распространилась молва, что в убийстве замешаны Поликарп (Сикорский) и Мстислав (Скрыпник), которые таким образом отомстили митрополиту Алексию за отход от Почаевского соглашения. Чтобы снять с репутации предводителей раскола кровавое клеймо убийц, в автокефальных кругах возникла версия о том, что митрополит Алексий явился случайной жертвой партизан-самостийников. Будто бы засаду вблизи Смыги на пути из Кременца в Луцк устроили бендеровцы для покушения на гебитскомиссара, который должен был проехать здесь, направляясь в Луцк. Автомобиль, в котором ехал архипастырь, партизаны приняли за машину гебитскомиссара, и о трагической ошибке узнали, только когда подошли к машинам и увидели погибшего митрополита и его спутников. Версия крайне неубедительная, и народ ей не верил.

Избрание преемника митрополита Алексия состоялось на архиерейском Соборе в Ковеле 6 июня 1943 г. В избрании участвовало всего 7 епископов. Председательствовал на заседании старейший по хиротонии епископ Каменец-Подольский Дамаскин (Малюта). По предложению епископа Ковельского Иова (Кресовича) "старшим епископом" — название должности было предложено немецкими властями — был избран епископ Дамаскин с возведением его в сан архиепископа. Он остался при этом на кафедре в Каменец-Подольском, которую занимал и раньше. А на вдовствующую после гибели митрополита Алексия Кременецкую кафедру Ковельский Собор переместил епископа Иова (Кресовича), викарный епископ Владимиро-Волынский Мануил (Тарнавский) стал после этого епархиальным архиереем с титулом епископа Владимиро-Волынского и Ковельского.

Через два месяца после архиерейского Собора в Ковеле епископ Мануил был убит бендеровцами после разговора "с глазу на глаз" с епископом Мануилом (Скрыпником). В сентябре 1943 г. в разных местах появились листовки, в которых сообщалось, что по приговору Украинской повстанческой армии епископ Мануил как изменник Отчизны приговорен к смертной казни через повешение и что приговор приведен ими в исполнение.

Продолжая традиции раскольников 20-х гг., автокефалисты ввели у себя белый епископат. Несмотря на то, что они преемственно были связаны с иерархией Польской автокефальной Церкви, благочестивые жители восточных областей Украины опознали в них продолжателей дела обновленцев и липковцев и назвали их "новосамосвятами", или "новолипковцами". Православных людей отталкивало и то, что в автокефальных храмах богослужение совершалось по-украински, на что не решались даже галицийские униаты. Автокефальный протоиерей Кендзерявый потребовал даже, чтобы Божия Матерь на иконах изображалась непременно в украинском крестьянском платье, а архангел Михаил держал в руке не копье, а трезубец.

Во все время оккупации Киевская и Почаевская лавры и все другие монастыри, кроме Дерманского, оставались в юрисдикции Автономной Церкви. По всей Украине открывались приходы и соответственно количество приходов Автономной и Автокефальной Церквей распределялось таким образом: в Киевской епархии в конце 1942 г.— 410 и 298. Для сравнения можно привести и такие данные: в 1913 г. в епархии было 1710 приходов, в канун Великой Отечественной войны — 2. Число священников до революции составляло 1435; в 1941 г. оставалось только 3 служащих священника, в конце 1942 г. в юрисдикции Автономной Церкви в Киевской епархии состояло 434 священника, у автокефалистов — 455; но уже в начале 1943 г. Автономная Церковь имела более 600 священников, автокефалисты практически не смогли увеличить число своих священнослужителей. В Полтавской епархии до революции было около 1200 приходов, в начале 1943 г. Автономная Церковь имела здесь 140, Автокефальная около 100 приходов. В Житомирской епархии летом 1943 г. было 300 приходов Автономной Церкви и около 100 автокефальных. В Днепропетровске, где до революции было 27 церквей, а к началу Великой Отечественной войны не оставалось ни одного действующего храма, в 1942 г. Автономная Церковь восстановила 10, а по всей епархии — 318 приходов. Архиепископ Днепропетровский Димитрий (Маган), который до войны хорошо знал церковную жизнь Западной Украины, поражен был религиозным энтузиазмом православных жителей своего кафедрального города. Он рассказывал, что на Богоявление 1943 г. у кафедрального храма собралось около 60 000 верующих, чтобы идти крестным ходом на Днепр. "Такую огромную массу людей,— писал он,— я никогда не видел". Немецкая цензура не разрешила в газетной статье о празднике привести верные данные о числе участвовавших в крестном ходе, приказав заменить 60 на 20 тыс.⁴⁰⁸

Преподавание религии детям дозволялось лишь в церковных семьях. Правда, в Полтавской епархии, которая находилась вне рейхскомиссариата и под управлением военных властей, закон Божий разрешено было преподавать в 4-классных начальных школах, но здесь не хватало учителей, потому что большинство из них получило образование уже в советское время. Тем не менее некоторым удавалось преподавать закон Божий так, что дети искренне тянулись к храму и к Богу. Особенно замечательным учителем в Полтаве была Мария Гавриловна Коваленко, которая выросла в семье священника. Ее ученики на всю жизнь сохранили искреннюю веру и преданность православной Церкви. В религиозном обучении нуждались и взрослые, но единственным местом, где они могли получить его, были храмы.

В самом начале войны, когда Западная Белоруссия была оккупирована немецкими войсками и митрополит Николай не мог уже осуществлять там церковное управление, Местоблюститель патриаршего престола митрополит Сергий назначил экзархом Белоруссии епископа Пантелеимона (Рожновского) с возведением его в сан архиепископа. Владыка Пантелеимон в свое время был решительным противником автокефалии православной Церкви в Польше, вследствие чего он почти 20 лет находился за штатом, проживая в Жировицком Успенском монастыре. Митрополит Пантелеимон оставался твердым сторонником сохранения канонической связи с кириархальною Церковью — Московским Патриархатом. Но эта позиция не удовлетворяла белорусских политических деятелей, которые пользовались доверием оккупационных властей и, будучи людьми далекими от Церкви, пытались навязать свою линию Белорусской иерархии, беспрестанно плели интриги и доносили в генеральный комиссариат на митрополита Пантелеимона, которого обвиняли в сочувствии Московской Патриархии. Генеральный комиссар приказал передать церковную власть в Минской митрополии архиепископу Филофею (Нарко). Но и архиепископ Филофей не захотел безропотно следовать указам политиканов, называвших себя белорусскими националистами. Тогда они обвинили и архиепископа Филофея в том, что он "через Церковь укрепляет российскость Беларуси"⁴⁰⁹. Получив эти доносы, немцы решили проверить национальную принадлежность белорусского духовенства. Проведено было анкетирование, в результате которого выяснилось, что 90% православных священнослужителей считают себя белорусами, остальные — русскими и украинцами.

В октябре 1943 г. немецкие оккупационные власти образовали Белорусскую центральную раду — своего рода марионеточное правительство во главе с президентом Радославом (Романом) Казимировичем Островским. При раде был создан отдел по церковным делам, в котором и собирались те самые белорусские активисты, которые давно уже вели войну с православным духовенством Белоруссии. По настоянию этого отдела Островский решил удалить из Минска архиепископа Филофея. На его место он хотел пригласить епископа Смоленского Стефана (Севбо). Но владыка Стефан отказался от предложения. Тогда Островский решил поставить во главе Белорусской Церкви присоединившегося к украинским автокефалистам Александра (Иноземцева), который титуловался митрополитом Пинским. Незадолго до этого Пинское и Брестское Полесье были присоединены к генеральному комиссариату Белоруссии. Но навязать Церкви митрополита Александра в качестве ее главы Островский не смог.

12 мая 1944 г. митрополит Пантелеимон созвал в Минске Собор епископов. На Собор прибыли архиепископ Гродненский Венедикт, рукоположенный в Вене главой Карловацкого церковного центра митрополитом Анастасием на Гомельскую кафедру, епископы Григорий (Боришкевич), Новогрудский Афанасий (Мартос), Смоленский Стефан, находившийся в Борисове, из Могилева приехал епископ Брянский Павел (Мелентьев), рукоположенный в 1943 г. и впоследствии в эмиграции перешедший в унию. В качестве гостя "президента" Островского в Минске находился "митрополит" Пинский Александр. Из Бреста приехал архиепископ Иоанн (Лавриненко), который подал на Собор заявление с просьбой принять его в состав Белорусского епископата. Заседания Собора проходили под председательством митрополита Пантелеимона. Собор высказался самым резким образом против вмешательства Белорусской центральной рады в церковные дела. На Соборе решено было включить в состав Белорусской Церкви Пинскую и Брестские епархии. Предстоятелю Белорусской Церкви митрополиту Пантелеимону был дарован титул "Блаженства", а также право предношения креста за богослужением. Подчиняясь диктату немецких властей, Собор вынужден был также вынести решение о незаконности избрания Патриарха в Москве. Заседания Собора проходили в самый канун освобождения Минска и всей Белоруссии советскими войсками.

Территории Молдавии, Северной Буковины и Одесской области во время их оккупации были включены в состав Румынского государства. Румынская Патриархия распространила на них без согласования с Московской Патриархией свою юрисдикцию. В Кишинев вернулся митрополит Ефрем (Тигиняну), который занимал эту кафедру до 1940 г. в составе Румынской Церкви. Одесская область и Молдавское Приднестровье никогда раньше не входили в юрисдикцию Бухареста. Церковная жизнь на этой территории за два с лишним десятилетия советской власти была вконец разрушена, и ее надо было восстанавливать. Но вместе с тем румынские государственные и церковные власти ставили и иную задачу — румынизацию этого края, который они назвали Транснистрией. В Одессе устроена была Православная румынская миссия в Транснистрии во главе с архимандритом Юлием (Скрибаном). В начале 1942 г. его сменил архимандрит Виссарион (Пую). Это был выпускник Киевской Духовной Академии, хорошо знавший церковнославянский, русский и украинский языки. Он не препятствовал совершению богослужений в церквах Одесской епархии по-церковнославянски, сам проповедовал часто по-русски и пользовался потому доверием со стороны православных русских и украинцев. Из местного духовенства он поощрял тех, кто принадлежал ранее (в советский период) к канонической Церкви, обновленцев и самосвятов принимал в клир только после их перерукоположения. При нем в Одессе возобновилось богослужение в 30 церквах, а в области было открыто 300– 400 приходов.

Румынские власти, недовольные тем, что архимандрит Виссарион не считал первоочередной задачей румынизацию Одесской епархии, в 1943 г. отозвали его из Одессы. Его преемником в должности начальника миссии стал Антим (Ника), который, напротив, настойчиво проводил линию на румынизацию церковной жизни. В феврале 1944 г. он был хиротонисан в Бухаресте во епископа Измаильского и Транснистрийского. Ввиду приближения линии фронта епископ Антим перебрался из Одессы в Тирасполь, потом в город Измаил, по названию которого носил титул.

В ноябре 1942 г. в Дубоссарах была открыта новая духовная семинария, которая должна была готовить священнослужителей для Транснистрии. Ректором ее назначили Д. Христеску и приняли на обучение 80 студентов; на семинарию возлагалась задача румынизации церковной жизни юго-запада Украины, и потому занятия проводились на румынском языке.

По мере приближения фронта румынское духовенство в большинстве своем бежало на запад, в Бессарабию, потом в Румынию. На приходах оставались священники русского и украинского происхождения, которые, конечно, пользовались несравненно большим доверием и любовью народа. Во время румынской оккупации в Приднестровье возобновилась монашеская жизнь. Возрождено было 12 обителей, в Одессе был восстановлен Свято-Пантелеимонов монастырь. В нем спасалось 7 монахов-украинцев, а управлял обителью игумен Варлаам (Хирита), выпускник Кишиневского богословского факультета. Его сменил другой выходец из Бессарабии отец Василий Солтици. После бегства Румынской миссии из Одессы на запад игумен Василий Солтици взял на себя управление всей церковной жизнью Приднестровья.

Оккупированная Прибалтика, как и Белоруссия, входила в состав рейхскомиссариата "Остланд" (Восток). Первенствующим епископом в Прибалтике был экзарх Латвии и Эстонии митрополит Виленский и Литовский Сергий (Воскресенский). Когда началась война, митрополита Сергия должны были эвакуировать из Вильнюса, но он пожелал остаться со своей паствой и, чтобы избежать эвакуации, спрятался в крипте кафедрального собора. За то, что команде, выполнявшей эвакуацию, не удалось найти митрополита, был расстрелян его секретарь.

Немецкие власти после захвата Вильнюса арестовали владыку Сергия, но через 4 дня он был выпущен на свободу и смог исполнять свои обязанности по управлению церквами Прибалтики. Ему разрешили оставаться в каноническом послушании Московской Патриархии и возносить за богослужением имя Местоблюстителя патриаршего престола. Известно, что церковная ситуация в Прибалтике обсуждалась на совещании в Восточном министерстве в Берлине. И там сочли целесообразным сохранить канонические связи этого края с Московской Патриархией, с тем чтобы в будущем, после падения Москвы, православные были выселены из Прибалтики в рейхскомиссариат "Москва". В свою очередь митрополит Сергий (Воскресенский) должен был заплатить за терпимое отношение оккупационных властей к его канонической связи с Патриархией целым рядом публичных заявлений, направленных против правительства Советского Союза, ведущего войну с Германией, и заверениями в лояльности германским властям. Объяснялось это, конечно, не какими-то иллюзиями относительно фашизма, а политическим расчетом, стремлением сохранить легальную церковную организацию и хотя бы только молитвенную связь с Патриархией. В кругу совершенно доверенных лиц он, по словам очевидца, говорил: "Не таких обманывали... а этих колбасников обмануть нетрудно"⁴¹⁰.

Немецкие власти разрешили митрополиту Сергию организовать миссионерскую деятельность на Псковщине, куда он направил 60 священников для открывавшихся там приходов, посылал богослужебные книги. При этом он не включал приходы Псковщины в свою церковную область. Он требовал от направлявшихся туда священников возносить за богослужением имя митрополита Ленинградского Алексия, на которого возложено было управление и Псковской епархией.

В 1942 г. митрополит Александр (Паулус), перешедший в свое время в юрисдикцию Московской Патриархии, объявил о восстановлении Эстонской автономной Церкви в составе Константинопольского Патриархата. Но здоровая часть православного духовенства и народа не поддержала схизматической акции митрополита Александра. В раскол ему удалось вовлечь в основном лишь те приходы, где большинство прихожан и клирики принадлежали к эстонской национальности. Приходы, оставшиеся в каноническом послушании Патриархии, возглавил епископ Нарвский Павел (Дмитровский). Из юрисдикции митрополита Сергия вышел и митрополит Рижский Августин (Петерсен). Экзарх Московской Патриархии энергично противодействовал расколу.

Митрополит Сергий болезненно переживал послание Местоблюстителя патриаршего престола от 22 сентября 1942 г., подписанное им вместе с другими епископами Русской Церкви. В этом послании митрополита Виленского Сергия осуждали за ряд прогерманских заявлений, в особенности же за телеграфное поздравление Гитлеру с очередными победами на фронте. Конечно, такие выступления митрополита Сергия (Воскресенского) были вынужденными, но и из резкого осуждения их со стороны Патриархии тоже, очевидно, нельзя делать вывод, что в Патриархии не понимали трудностей его положения. В довоенные годы митрополит Сергий пользовался особым доверием со стороны Местоблюстителя патриаршего престола. После того как архиерейский Собор 1943 г. постановил отлучить от Церкви всех клириков, запятнавших себя колоборационизмом, и среди них назван был и митрополит Сергий (Воскресенский), он напечатал в газетах Прибалтики статью, с характерным названием: "Сталин не Савл, он не станет Павлом", в которой писал об иллюзорности надежд на перемену церковной политики в Советском Союзе.

С подозрением относились к митрополиту Сергию и немецкие власти. Есть основания считать, что перед отступлением немецких войск из Прибалтики, митрополит Сергий готовил приходы к предстоявшим неизбежным переменам. По свидетельствам знавших близко митрополита Сергия, он опасался за свою жизнь. Узнав о смерти своего друга оперного певца Д. Смирнова, митрополит Сергий вместе с протодиаконом Редикюльцевым и его женой отправился из Вильнюса в Ригу на погребение. На следующий день 29 апреля 1944 г. все трое были найдены в автомобиле убитыми. Оккупационные власти не разрешили провести расследование террористического акта. Одни обвиняли в убийстве митрополита Сергия гестапо, другие — красных партизан. Местные жители видели убийц; они были в немецких мундирах. После войны советский трибунал приговорил к повешению нескольких сотрудников из немецкой администрации Риги. Среди прочего они были осуждены и за пособничество в убийстве митрополита Сергия. Митрополит Сергий был погребен на Покровском кладбище в Риге рядом с могилой архиепископа Рижского Иоанна (Поммера).

ПРИМЕЧАНИЯ

³⁴⁸ Русская Православная Церковь в советское время (1917–1991). Материалы
и документы по истории отношений между государством и Церковью. М., 1995. Кн. 1. С. 324.

³⁴⁹ Граббе. Правда о Русской Церкви.
С. 87.

³⁵⁰ Одинцов. Государство и Церковь.
С. 504.

³⁵¹ Цит. по: Регельсон. Трагедия Русской Церкви. С. 504.

³⁵² Цит. по: Дамаскин (Орловский). Мученики и исповедники. Кн. 1. С. 140–180.

³⁵³ Польский. Новые мученики. Т. 2.
С. 88–94.

³⁵⁴ Там же. С. 78–82.

³⁵⁵ Дамаскин (Орловский). Мученики
и исповедники. Кн. 1. С. 142, 231–233.

³⁵⁶ Там же. С. 179.

³⁵⁷ Лука (Войно-Ясенецкий), архиеп. Воспоминания // Журнал Московской Патриархии. 1993. № 12. С. 54–55.

³⁵⁸ Польский. Новые мученики. Т. 2.
С. 121.

³⁵⁹ Подробнее: см.: Иоанн (Снычев), митр. Митрополит Мануил (Лемешевский). СПб., 1993. С. 180–185.

³⁶⁰ Свенцицкий А. Б. Отец Александр Хотовицкий. С. 1–2 [машинопись].

³⁶¹ Польский. Новые мученики. Т. 2.
С. 166–168.

³⁶² Там же. С. 210–212.

³⁶³ Рар Г. (Ветров А.). Плененная Церковь. Франкфурт-на-Майне, 1954.
С. 105–106.

³⁶⁴ Дамаскин (Орловский). Мученики
и исповедники. Кн. 1. С. 231–232.

³⁶⁵ Граббе. Правда о Русской Церкви.
С. 86–87.

³⁶⁶ Польский. Новые мученики. С. XVII.

³⁶⁷ Граббе. Правда о Русской Церкви.
С. 88.

³⁶⁸ Юрин А. Под маской религии. М., 1939.

³⁶⁹ Русская Православная Церковь и Великая Отечественная война. (Сборник документов). М., 1943. С. 3–5; Правда о религии
в России. М., 1942. С. 15–17.

³⁷⁰ Правда о религии. С. 85.

³⁷¹ Там же. С. 87–88.

³⁷² Там же. С. 290 (вкладыш).

³⁷³ Русская Православная Церковь и Великая Отечественная война. С. 6–7.

³⁷⁴ Патриарх Сергий. С. 238.

³⁷⁵ Краснов-Левитин. Рук Твоих жар. С. 77.

³⁷⁶ Русская Православная Церковь и Великая Отечественная война. С. 8–10.

³⁷⁷ Там же. С. 12.

³⁷⁸ Там же. С. 81.

³⁷⁹ Там же. С. 24–25.

³⁸⁰ Там же. С. 27.

³⁸¹ Там же. С. 29–31.

³⁸² Там же. 37–38.

³⁸³ Там же. С. 47.

³⁸⁴ Там же. С. 48–50.

³⁸⁵ Там же. С. 70–71.

³⁸⁶ Там же. С. 56.

³⁸⁷ Краснов-Левитин. Рук Твоих жар. С. 66.

³⁸⁸ Патриарх Сергий. С. 240.

³⁸⁹ Там же. С. 93.

³⁹⁰ Правда о религии. С. 7–12.

³⁹¹ Афанасий (Мартос). Беларусь.
С. 271.

³⁹² Регельсон. Трагедия Русской Церкви. С. 510.

³⁹³ Там же.

³⁹⁴ Афанасий (Мартос). Беларусь.
С. 291.

³⁹⁵ Heyer. Die Orthodoxe Kirche.
S. 174.

³⁹⁶ Ibidem. S. 176.

³⁹⁷ Феодосий (Процюк), архиеп. Обособленческие движения в православной Церкви на Украине с 1917 по 1943 г. [Машинопись]. Смоленск, 1978–1979.
Т. 4. С. 607.

³⁹⁸ Цит. по: Heyer. Die Orthodoxe Kirche. S. 175.

³⁹⁹ Феодосий (Процюк). Обособленческие движения Т. 5. С. 254.

⁴⁰⁰ Правда о религии. С. 129–135.

⁴⁰¹ Там же. С. 137–140.

⁴⁰² Там же. С. 141–142.

⁴⁰³ Феодосий (Процюк). Обособленческие движения. Т. 4. С. 685.

⁴⁰⁴ Там же. С. 690–691.

⁴⁰⁵ Цит. по: Heyer. Die Orthodoxe Kirche. S. 184–185.

⁴⁰⁶ Ibidem.

⁴⁰⁷ Феодосий (Процюк). Обособленческие движения. Т. 4. С. 701–703.

⁴⁰⁸ См.: Heyer. Die Orthodoxe Kirche. S. 208.

⁴⁰⁹ Афанасий (Мартос). Беларусь.
С. 288.

⁴¹⁰ Регельсон. Трагедия Русской Церкви. С. 511.