О лежании в постели
Лежать в постели было бы совсем хорошо, если бы мы обрели длинный,
до потолка, цветной карандаш. Однако чаще всего в доме их нет. Правда,
неплохи щетки и несколько ведер гуаши, но только нельзя размахиваться
— краски потекут вам на нос волшебным цветным дождем. Боюсь, остается
лишь черно-белый рисунок. Потолок подойдет как нельзя кстати; на
что еще нам, в сущности, потолок?
Но если бы я не лежал в постели, я бы никогда об этом не узнал.
Годами искал я в современных домах большое белое пространство —
ведь бумага мала для аллегории; как говорил Сирано, "il me
faut des geants" ("Гиганты мне нужны", перевод
с французского Т. Щепкиной-Куперник). И нигде, ни в одном доме,
я ничего не находил.
Бесчисленные цветочки, крапинки, клетки роились между мной и желанной
плоскостью; стены, как ни странно, были оклеены обоями, а обои —
усеяны неинтересными, до смешного одинаковыми штучками. Я никак
не мог понять, почему один произвольный символ, явно лишенный мистического
или философского значения, должен испещрять мои милые стены наподобие
сыпи.
Должно быть, Писание имеет в виду обои, когда предостерегает нас
от суетных повторений. Турецкий ковер тоже оказался мешаниной бессмысленных
красок, как Турция или рахат-лукум, который называют у нас "турецкой
усладой". Кстати, какая у турков услада? Должно быть, македонская
резня. Куда бы я ни обращал взор, сжимая в руке карандаш или кисть,
я видел, что меня опередили — испортили стены, обивку, занавеси
нелепым, неумелым рисунком.
Итак, мне было негде рисовать, пока я не залежался в постели. Тогда,
только тогда белое небо засияло надо мной — просторное, незапятнанное
небо, воплощающее, подобно раю, свободу и чистоту. Но увы! Как и
всякое небо, оно оказалось недосягаемым и было еще отдаленней и
строже, чем синие небеса за окном. Мне не разрешили писать на потолке
щеткой (неважно, кто это был, но у данного лица нет политических
прав).
Я пошел на уступки: я предложил сунуть щетку другим концом в плиту
и сделать черно-белый эскиз; но и это не имело успеха. Однако я
твердо убежден, что именно моим собратьям по лежанию в постели пришло
в голову украсить плафоны дворцов и своды храмов мятежной толпой
падших ангелов и победоносных богов. Я уверен, что, если бы Микеланджело
не предавался этому славному и древнему занятию, он бы не догадался
перенести на потолок Сикстинской капеллы божественную драму, которая
может происходить только на небесах.
В наши дни к лежанию в постели относятся лицемерно и неправильно.
Много сейчас симптомов упадка, но один опасней всего: мы носимся
с мелочами поведения и забываем об основах нравственности, о вечных
узах и правилах трагической морали человека. Нынешнее укрепление
третьестепенных запретов еще хуже, чем ослабление запретов первостепенных.
Упрек в плохом вкусе гораздо страшнее теперь, чем упрек в распутстве.
Чистоплотность уже не идет вслед за праведностью; чистоплотность
— важней всего, а праведность не в моде. Драматург может нападать
на брак, пока не затронет светских приличий; и я встречал пессимистов,
которые возмущаются пивом, но не возражают против синильной кислоты.
Особенно остро это проявляется в нашей нынешней тяге к "полезному
образу жизни". Вставать рано — частное дело; теперь же считают,
что это едва ли не основа нравственности. Да, рано встать — удобно
и разумно, но ни в малой мере не праведно, как не грешно лежать
в постели. Скупцы встают на рассвете; воры, если верить слухам,
встают ночью.
Нам грозит большая опасность: механизм поведения работает все четче,
дух слабеет. На самом деле мелкие, будничные действия могут быть
свободными, гибкими, творческими, а вот принципы, идеалы — твердыми
и неизменными. Теперь все не так; наши взгляды то и дело меняются,
завтрак — неизменен. Я бы предпочел, чтобы у нас были твердые взгляды,
а завтракать можно где угодно — в саду, на крыше, на дереве...
Мы угрожающе много толкуем о манерах; а это значит, что мы превозносим
добродетели непрочные, условные и забываем о других, которые не
введет и не отменит никакая мода, — о добродетелях безумных и прекрасных,
об острой жалости, о вдохновенной простоте. Если вдруг понадобятся
они, где мы возьмем их?
Привычка поможет, если нужно, вставать в пять часов утра. Но нельзя
привыкнуть к тому, чтобы тебя сжигали за убеждения; первая попытка
чаще всего оказывается последней. Обратим чуть больше внимания на
то, готовы ли мы к неожиданной доблести. Может быть, когда я встану,
я сделаю что-то немыслимо, безрассудно хорошее.
Однако я должен предостеречь новичков, изучающих славное искусство
лежания в постели. Те, кто может работать лежа (как журналисты),
и те, кто не может (как, скажем, китобои), не должны этим злоупотреблять.
Но сейчас я говорю не о том. Я хочу предостеречь от другого: лежите
в постели без всяких причин и оснований. Надеюсь, вы понимаете,
что я говорю не о больных.
Лежа в постели, здоровый не ищет оправдания — тогда он и встанет
здоровым. Если же у него найдется мелкая, разумная причина, он встанет
ипохондриком.
Примечания:
- Данный текст воспроизведен по изданию:
Честертон Г. К., Собр. соч.: В 5 т. Т. 5: Вечный Человек. Эссе
/ Пер. с англ.; Сост. и общ. ред. Н. Л. Трауберг. — СПб.: Амфора,
2000.
- В бумажном издании этой странице соответствуют страницы: 344-346.
|
