Кукольный театр
Взрослые не играют в игрушки только по одной, вполне разумной причине:
у них не хватает на это времени и сил. Играть,
как играют дети, — самое серьезное занятие в мире; и как только
суета мелких обязанностей и бед обрушится на нас, нам приходится
отказаться от такого огромного, дерзновенного дела. Нам хватает
сил на политику и бизнес, на искусства и науки; но для игры мы слабы.
Эту истину признает каждый, кто хоть когда-нибудь во что-нибудь
играл — строил из кубиков дом, нянчил куклу, расставлял оловянных
солдатиков. Я журналист, и за статьи мне платят, но ни одна статья
не требовала от меня такого прилежания, как игра, за которую не
платят ничего.
Возьмем кубики. Если завтра вы, как вам и положено, опубликуете
двенадцатитомную "Теорию и практику европейской архитектуры",
можно будет сказать, что вы потрудились, но нельзя сказать, что
ваш труд был серьезен, как труд ребенка, кладущего кубик на кубик.
Если ваша книга плоха, никто и ничто на свете не сможет вам это
доказать; но если плохо положен кубик, дом просто развалится. Ребенок,
если я хоть немного знаю детей, тут же приметя за дело снова, с
серьезным и пасмурным видом. Автор же — если я их хоть немного знаю
— ни за что не напишет книгу заново и даже не станет о ней заново
думать, если его не заставят.
Возьмем кукол. Гораздо легче рассуждать о воспитании, чем заботиться
о кукле. Написать статью о воспитании так же легко, как написать
статью о тянучках, или о трамваях, или о чем угодно. Ухаживать же
за куклой почти так же трудно, как ухаживать за ребенком. Девочки,
которых я встречаю в переулках Баттерси, любят своих кукол страстной
любовью идолопоклонника. Иногда любовь к образу и символу становится
важнее, чем реальность, которую, мне все же кажется, кто-то хотел
в них воплотить.
Я помню девочку, которая с трудом засунула сестричку в кукольную
коляску. Когда ее спросили, зачем она так старалась, она ответила:
"Я играю в сестричку, у меня нет куклы". Как видите,
природа подражала искусству. Кукла заменяла ребенка, потом ребенок
заменил куклу. Но я говорю об ином: я хочу напомнить, что любовь
к кукле, как любовь к ребенку, требует почти всего времени и почти
всех сил. Автор статьи о материнских обязанностях — специалист по
воспитанию; девочка с куклой — мать.
Возьмем солдатиков. Тот, кто пишет статью о стратегии, пишет статью
(что может быть хуже!). Но мальчик, ведущий в бой солдатиков, —
генерал, ведущий бой. Он должен изо всех своих слабых сил думать
о реальных вещах, тогда как военный корреспондент вообще может не
думать. Я помню одну статью, где говорилось: "Части Деларея
возобновили военные действия; вероятно, это вызвано нехваткой боеприпасов".
За несколько абзацев до того автор писал, что их преследуют части
под командой Мэтьюэна. Итак, выходит, Мэтьюэн теснит Деларея, и
тот должен действовать, потому что у него не хватает боеприпасов.
Будь у него боеприпасы, он бы стоял и посвистывал. Значит, я гонюсь
за Джонсом с топором, он оборачивается, чтобы меня стукнуть; и все
потому, что у него иссяк счет в банке!
Никогда не поверю, что мальчик, играющий в солдатики, способен
дойти до такого идиотизма. Когда вы играете, вам приходится быть
серьезным. А когда вы пишете статью, вы можете говорить все, что
придет в голову, — кому ж и знать, как не мне...
Итак, взрослые не играют, как дети, не потому, что им неинтересно,
а потому, что им некогда. Они не могут потратить силы и время на
такое великое дело. Недавно я попытался доставить пьесу в кукольном
театре, И сцену, и героев я смастерил сам, поэтому мне не пришлось
платить ни пенни, ни два пенса за вход, я купил лишь коробку плохих
красок и лист хорошего картона. Надеюсь, всякий знает, как выглядит
такая сцена; она не намного сложнее, чем та, которую сделал Скелт
и воспел Стивенсон.
Ни над одной статьей, ни над одним рассказом я не трудился так
прилежно, но дело не пошло, и я был вынужден вернуться к жизнеописаниям
великих людей. Пьеса о Георгии и драконе, над которой я смиренно
жег мой полночный светильник (раскрашивать надо при свете, ведь
смотрят представление вечером), так и осталась незаконченной; я
не достроил дворец султана и не сумел сделать так, чтобы поднимался
или раздвигался занавес.
Когда я думаю об этом, мне кажется, что я прикоснулся к истине
вечной жизни. В этом мире нет чистой радости; отчасти потому, что
она опасна и для нас, и для наших ближних, отчасти же потому, что
с ней слишком много возни. Если я попаду в другой, лучший мир, я
надеюсь, у меня будет время заняться как следует кукольным театром.
И еще я надеюсь, что тогда мне отпустят хоть немного сверхчеловеческой
силы, без которой не поставишь толком и одну кукольную пьесу.
Философия кукольных театров достойна всяческого внимания. Из этой
игрушки можно вывести все, что нужно понять современным людям. Если
вас интересует искусство, кукольный театр напомнит вам об основном
эстетическом законе, который, боюсь, вот-вот забудут совсем: искусство
немыслимо без рамок, искусство и есть ограничение. Оно не размывает
предметов, оно выделяет их, вырезает, как вырезал я ножницами из
картона моих неуклюжих героев.
Но Платону понравился бы мой дракон — что-что, а драконность в
нем была. Современному любителю бесконечности мила безбрежная плоскость
картона. Но самое прекрасное в театре именно то, что зритель видит
события в рамке. Даже в худших театрах, чем мой (скажем, в Королевском),
вы смотрите в огромное окно. А в маленьком театре вы смотрите в
окошечко.
Неужели вы не замечали, как хорош и удивителен пейзаж, если глядишь
на него из-под арки? Эта четкая грань, эта рамка, отсекающая все
лишнее, не только украшает — в ней самая суть красоты.
Особенно же это верно, когда речь идет о кукольном театре. Он маленький,
и потому я могу изобразить в нем землетрясение на Ямайке или Страшный
суд. Что стоит мне смастерить падающие башни и падающие звезды?
Большим театрам такая сцена стоила бы много; она им не по карману.
А если мы поймем это, мы поймем и другое, уже не из области искусства.
Мы поймем, почему маленькие страны одухотворяли мир. Громаде греческой
мысли было просторней в Афинах, чем в Персидской империи. На улочках
Флоренции нашлось место и для ада, и для чистилища, и для рая; но
Данте было бы тесно в империи Британской.
Империи скучны, о них не напишешь великой поэмы. Огромные идеи
умещаются на очень маленьком пространстве. Мой кукольный театр глубок
и мудр, как греческая трагедия.
Примечания:
- Данный текст воспроизведен по изданию:
Честертон Г. К., Собр. соч.: В 5 т. Т. 5: Вечный Человек. Эссе
/ Пер. с англ.; Сост. и общ. ред. Н. Л. Трауберг. — СПб.: Амфора,
2000.
- В бумажном издании этой странице соответствуют страницы: 347-350.
|
