Яков Кротов. Путешественник по времени.- Вера. Вспомогательные материалы.

Прот. Сергий Четвериков

ПУТЬ УМНОГО ДЕЛАНИЯ И ДУХОВНОГО ТРЕЗЕНИЯ

(Старчествование Архимандрита Паисия Величковского на Афоне и в Молдовлахии).

Четвериков С. Путь умного делания и духовного трезвения (Старчествование Архимандрита Паисия Величковского на Афоне и в Молдовлахии) / Путь.— 1926.— № 3 (март-апрель).— С. 65—83.

Паисию Величковскому было около 24 лет, когда он летом 1746 года, накануне памяти преп. Афанасия Афонского (празднуемой 5 июля) прибыл, под именем Платона, на Святую Афонскую Гору. Прожив нисколько дней в Лавре Св. Афанасия, он направился на север, к монастырю Пантократор, в окрестностях которого, как ему было известно, проживали монахи из славян. Поселившись около Пантократора в уединенной келлии, Платон обошел всех окрестных монахов, отыскивал ceбе старца по сердцу. Но, увы, такого не оказалось. И Платон остался наедине с самим собою и с Богом. Наступили самые трудные и опасные в его жизни годы одинокой работы и тяжелой внутренней борьбы с помыслами и страстями. В таком одиночестве Платон провел четыре года. Он много плакал и много молился. Дни и ночи он проводил в чтении Слова Божия и отеческих книг, которые доставал в соседних монастырях, болгарских и сербских. Жизнь его была очень суровая. Через день однажды он ел только сухари с водою. У него не было даже сорочки, а только подрясник и ряса, да и те «искропаны» (ветхие), Своей нищете он радовался, как великому богатству. Уходя из келлии, он никогда не запирал дверей, потому что в ней не было никакого имущества, кроме немногих книг. На четвертом году его отшельнической жизни пришел на Св. Гору молдавский старец, схимонах Василий, который долго беседовал с Платоном, и постриг его в мантию, дав ему новое имя Паисия. Он указал Платону опасность преждевременного отшельничества и советовал ему перейти к более надежному для него пути: пребыванию вдвоем или втроем с единомысленными братьями. Об этом пути всегда думал и сам Паисий — только не было случая вступить на него. Но вот, через три месяца после пострижения Паисия в

мантию, пришел на Афон из Молдавии юный инок Виссарион, молдаванин. Обойдя многие aфонскиe монастыри, он также, как и Паисий, не нашел себе наставника по сердцу и, наконец, пришел к Паисию. Видя его суровую и молитвенную жизнь, он полюбил его, и стал со слезами просить его указать ему опытного в духовной жизни наставника. Паисий вздохнул и сказал: «Брат, ты заставляешь меня говорить о скорбных вещах. Но сочувствуя тебе, я скажу тебе все, что знаю. Действительно, трудно достигнуть спасения без опытного духовного наставника. Но как можно вести кого-нибудь по тому пути, по которому сам не ходил? Только тот, кто сам выдержал лютую борьбу со страстями и победил в себе при помощи Христа похоть и гнев, тщеславие и сребролюбие, кто смирением и молитвою исцелил свою душу, кто с любовью во всем следовал своему Господу, только тот один и может показать своему ученику на деле, без обмана, все заповеди Христовы и все добродетели: смирение, кротость, нищету Христову, горящую любовь к Богу, нелицемерную любовь к ближним, от которой рождается истинное духовное рассуждение. Но где же мы найдем теперь такого наставника? Ныне исполняются слова преп. Симеона, Нового Богослова: «Мало таких, а особенно в наше время, которые умели бы хорошо пасти и врачевать разумные души. Соблюдать пост и бдение, сохранять внешний вид благоговения иные еще могут; могут многие и словами с успехом поучать. Но достигнуть того, чтобы смиренномудрием и всегдашним плачем отсечь свои страсти и стяжать главнейшие добродетели, таких очень мало.» А потому, за отсутствием истинных наставников, у нас остается один исход: с великою печалью день и ночь поучаться в Слове Божием и в отеческих писаниях, и, советуясь с единомысленными братьями и старейшими отцами, учиться выполнять заповеди Божии и подражать примеру древних подвижников. Только таким путем милостию Божию мы можем въ наше время достигнуть спасения!»

С радостным сердцем слушал Виссарион слова Паисия, в которых он почувствовал голос истинного наставника. Он упал к ногам Паисия и со слезами умолял его позволить ему остаться при нем и быть его учеником. Паисий решительно воспротивился этому, ибо он хотел бы и сам быть учеником опытного старца, а не руководить другими. Три дня Виссарион не отходил от его келлии, смиренно и со слезами упрашивая Паисия принять его Христа ради. Тронутый его мольбами, Паисий принял его к себе, но не как ученика, а как друга и брата, чтобы вместе читать слово Божие и святоотеческие книги, чтобы исповедывать друг другу свои помыслы и помогать друг другу в деле спасения. Так исполнилось давнишнее заветное желание Паисия — безмолвствовать в пустыне с единомысленным братом. Четыре года прожили они вдвоем в ненарушимом единодушии и во взаимном послушании. После этого стали присоединяться к ним новые братья. Но они принимали их с большою осторожностью и после долгого испытания. С

увеличением числа братии тесною стала келлия Паисия, пришлось переменить ее на более просторную, потом купили келлии с церковью во имя св. Константина. Первые сподвижники Паисия, как и Виссарион, были молдаване. Потом стали присоединяться и славяне. Собралось, наконец, всей братии 12 человек — семь волохов и пять славян. Стали петь и читать правило в церкви на двух языках — славянском и молдавском. Явилась нужда в священнике для совершения богослужения и в духовнике. Сговорившись между собою, братия стали просить Паисия быть для них священником и духовником. Но Паисий об этом и слышать не хотел. «Я из-за этого и из Молдавии ушел», говорил он. Братья продолжали настаивать и указывала на то, что исповедуясь у других духовников, они получают от них советы, несогласные с его советами, и из-за этого расстраиваются душами, не зная кого слушать. К просьбам братии присоединились и старейшие иноки афонские, и говорили Паисию: как же ты будешь учить братию послушанию, когда сам не имеешь послушания! Вынужденный уступить, Паисий сказал: «да будет воля Божия!» В 1758 году состоялось рукоположение Паисия во священники, на 36 году его жизни, после 12- летнего пребывания на Афоне. Теперь старец Паисий стал и священнослужителем и духовником своего малого Братства, и это еще более сблизило и сроднило его с его духовными детьми. Наконец, братии стало тесно и в келлии св. Константина. Тогда о. Паисий, с общего согласия и совета, выпросил у монастыря Пантократора пустую и ветхую келлию св. пророка Илии, расположенную на горе, повыше монастыря, в живописной и уединенной местности, и стал устраивать там скит. Братия собственноручно соорудили из камня церковь, «граду, трапезу, пекарню, поварню, странноприимницу и шестнадцать келлий, так как о. Паисий полагал иметь не более 15 братий. Между тем слух о доброй жизни Паисиева братства распространился все более и более по Святой Горе. Многие приходили в Ильинский скит посмотреть на его порядки, и видя во всем необыкновенное благоустройство, красоту службы, неспешность в церковном чтении и пении, скромность, благоговение, молчаливость и трудолюбие братии, общий взаимный мир и любовное послушание старцу, со стороны же и старца отеческое попечение о всех, благорассмотрительное распределение послушаний, сострадательную заботливость о братиях в их нуждах, душевных и телесных, проникались и сами любовью ко Братству и старцу, и начинали просить старца принять их в свою обитель, на что старец, в конце концов, и соглашался. А так как келлий в скором времени уже не стало хватать для всех, то некоторые пристраивали себе келлии внизу, к каменной стене, и жили по двое и трое вместе, как ласточки, счастливые уже тем, что старец не удалял их от своего Братства. Кроме братии, духовным руководством старца пользовались и многие из посторонних, приходя к нему для беседы и исповеди. Этих пришельцев бывало так много, что у старца не оставалось времени для беседы с братьями, и последние даже роптали. Иногда

старца Паисия приглашали для совершения богослужения в Пантократор. Старец служил на Греческом языке, неспешно и благоговейно, со слезами: во всю свою жизнь он не мог совершать литургию без слез от глубокого умиления к Тайне искупительных страданий Господа. И когда иноки Пантократорова монастыря видели старца, всецело отдавшегося молитве, с изменившимся лицом, плачущего, едва могущего от слез произносить возгласы, они и сами плакали, и удивлялись благодати Божией, бывшей в этом человеке.

Так росло и крепло около старца Паисия единодушное монашеское Братство, ширилось его духовное влияние и слава о нем распространялась по Афонской горе.

Чтобы глубже проникнуть в дух и внутренний строй Паисиева Братства, нам надо ближе познакомиться со взглядами старца на монашество. Эти взгляды он подробно изложил в письме к своему другу, иepeю Димитрию, писанном вскоре по переселении старца с Афона в Молдовлахию. Вот что пишет старец в этом письме (приводим в извлечении): «Знай, возлюбленный друг, что Дух Святой распределил монашеское жительство на три чина: на отшельническое уединенное пребывание, на сожительство с одним или двумя единомысленными братиями, и на общежитие.

Отшельнический чин монашества требует удаления от людей в пустыню, с возложением всей заботы о душе своей, и о пище и об одежде и о других телесных нуждах на Единого только Бога. Только Его Одного отшельник должен иметь и помощником своим, и Утешителем в своей борьбе и в своих немощах телесных и душевных, чуждаясь всякого утешения миpa ради любви Божией. Сожительство с одним или двумя единомысленными братиями должно совершаться под руководством старца, которому ученики обязаны полным послушанием. Общежитие же, по Слову Св. Василия Великого, начинается, по примеру Господа и Его Апостолов, от 12 сожительствующих братий и может возрастать неограниченно, без различия национальностей. Сущность общежития заключается в том, чтобы все собравшиеся во имя Христово имели одну душу, одно сердце, одну мысль и одно желание: работать вместе Христу через исполнение Его заповедей, и друг друга тяготы носить, покоряясь своему отцу и наставнику, начальнику общежития. Во всех этих трех видах монашеской жизни многие святые отцы в совершенстве угодили Богу и оставили нам пример для подражания.»

Какой же из этих трех видов монашества должен быть предпочитаем остальным?

Для новоначальных наилучшим путем является средний путь — пребывание с одним или двумя братиями под руководством опытного старца. «Уединенное пустынное жительство, по словам великого наставника монашеской жизни, препод. Иоанна Лествичника, требует ангельской крепости, и новоначальный, особенно

обуреваемый страстями гнева, тщеславия, зависти и самомнения, да не дерзает видети ниже следа пустынного пребывания, дабы не впасть в исступление ума. Общежитие со многими братиями полезно, но требует большого терпения. В общежитии нужно повиноваться не только начальнику, но и всей братии до последнего человека, терпеть досаждения, укоризны и всевозможные искушения; быть прахом и пепелом под ногами всех, и подобно рабу купленному, всем служить со смиренномудрием и страхом Божиим; без ропота терпеть крайнюю нищету и скудость в пище и одежде, свойственную общежитию.»

Чрезвычайно опасен преждевременный переход от общежития к пустынножительству. «Только в общежитии новоначальный научается святому и блаженному послушанию, которое есть корень монашеской жизни, путь к истинному смирению и к освобождению от страсти. Не научившись в общежитии искусству мысленной брани и вступив в единоборство со своими врагами — демонами, новоначальный попущением Божиим неизбежно терпит поражение. И это постигает его за то, что он нарушает Богопреданный порядок, и вместо того, чтобы с Христом страдать в общежитии, посягает в гордости своей сразу взойти на самый Крест Христов. История монашества свидетельствует, что от такого самочинного и бесчинного жительства огромное множество иноков и в древние и в нынешние времена погибли будучи прельщены диаволом, и помутившись умом, они сами себя уморили различными страшными видами смерти, от чего да спасет нас всех Христос Своею благодатию!»

И общежитие и послушание благословлены самим Богом. «Иисус Христос в лице Своем и Своих 12 Апостолов показал живой пример общежития. Послушание является главною добродетелью Ангелов. Оно же было основанием блаженной жизни первых людей в раю, а когда они отступили от него, Сам Сын Божий по своему человеколюбию возобновил и восстановил эту добродетель, будучи послушен Своему Небесному Отцу даже до смерти, смерти же крестныя (Филип. II. 8). Своим послушанием Он исцелил наше непослушание. Подражая примеру Господа, в первенствующей Церкви восемь тысяч христиан жили общежительно, не считая ничего своим, но все имея общим. В таком же общежитии пребывали и древние преподобные отцы в лаврах и монастырях. Никакой другой образ жизни не приносит человеку такого преуспеяния, не избавляет его так скоро от страстей, благодаря смирению, которое рождается от послушания, и приводит человека в его первоначальное, чистое и здоровое состояние, обновляя в нем образ Божий. Общежитие во имя Христово соединяет людей столь великою любовью, что все они становятся единым телом и членами друг друга, имея одну общую Главу — Христа. Во имя этой любви они во всем повинуются своему духовному отцу, исповедуют ему все тайны своего сердца, принимают его слова и заповеди, как бы от Самого Бога, и отсекают во всем свою волю, как нечистую одежду. Послу-

шание — это есть самая короткая лестница к небу, имеющая одну только ступень — отсечение своей воли — и вступивший на эту лестницу послушник быстро восходит на небо. А кто отпадает от послушания, тот отпадает от Бога и неба». Таковы были мысли старца Паисия о монашестве, общежитии и послушании, почерпнутые им из Писаний древних отцов. Самым же важным было то, что эти мысли не оставались одними только мыслями: они претворялись в живое дело, им совершаемое. В этом и заключалась сила и привлекательность его подвига. Старец Паисий не только размышлял о монашестве, но и создавал около себя живое монашеское общежительное Братство, проникнутое и одушевленное одним общим настроением и одною общею работою. В нашем Братстве, пишет он в том же письме, никто не имеет ничего своего собственного, и никому из братии даже и в ум не приходит приобрести что-либо для себя одного, так как они убеждены, что это путь Иуды-предателя. Всякий, принимаемый в Братство, обязан и имущество свое, если у него окажется таковое, и все свои вещи, не исключая и самых мелких, положить к ногам старца и братии, передать их Господу, а вместе с ними и себя самого с душею и телом отдать во святое послушание даже до смерти: без этого условия никто не может поступить в Братство. Возлюбивши Господа и ради любви к Нему ни во что вменивши все блага миpa, братия все покинули и, взявши крест свой, последовали Господу. Они стараются нести тяготы друг друга, иметь одну душу и сердце, друг друга побуждать к добрым делам, друг друга превзойти верою и любовью к своему старцу. Видя это, я радуюсь душою, и со слезами благодарю Бога, что Он сподобил меня видеть таких рабов своих, и жить вместе с ними, и утешаться их лицезрением».

Сам старец глубже всех проникнут был идеею своею общежительного Братства и сознавал лежащую на нем огромную ответственность, и это он сам высказал в следующих замечательных словах, напоминающих слова великого вождя Еврейского народа — Моисея: «Непрестанную скорбь и болезнь душевную имею, каким лицем страшному Судии предстану на Страшном Его Судилище, и слово воздам о стольких душах братии, предавших себя в послушание мне, неспособному дать ответ даже и об одной моей окаянной душе, не могущему ни в одном добром деле явить братии должный пример, как того требует обязанность моего звания. Только одну несомненную надежду, после Бога и Богородицы, имею на молитвы братии, со мною живущих; верю и не отчаиваюсь, что милосердие Божие изольется и на мою душу. Если же этого не случится, и я по достоинству праведным Судом Божиим буду осужден на вечную муку, да будет благословен Бог! Только об одном я всегда молю Его милосердие, чтобы Он не лишил бы меня хотя той милости своей, чтобы я, подобно богачу, увидевшему Лазаря на лоне Авраамовом, увидел бы и своих чад духовных в царствии Его небесном. И этого одного было бы для меня достаточно вместо всякой другой награды!»

Таковы были духовные основания братства старца Паисия, заложенные им во время его пребывания на Афоне. Постоянное возрастание Братства, теснота помещения, и особенно притеснения со стороны турок заставили старца Паисия подумать об уходе с Афона. После долгих размышлений и совещаний, старец решил переселиться со всем своим Братством в Молдавию. Это произошло в 1763 году, после семнадцатилетнего пребывания старца на Афоне. Трогательно простившись с Афонскими иноками, старец отплыл с Афона. С ним было 64 человека братии, разместившихся на двух корабля: на одном корабле находились славяне с о. Паисием, на другом — молдаване с о. Виссарионом. Путники благополучно прибыли в Молдовлахию и высадились в Галаце. Они с любовью были приняты митрополитом Гавриилом и воеводою Григорием Каллимахою, которые предоставили им для жительства большой монастырь Св. Духа, именуемый Драгомирна, в Буковине. Монастырь оказался в довольно печальном состоянии. Но это не смутило старца. Он не сомневался, что усердием и трудами братии монастырь может быть приведен в цветущее состояние. Стали устраиваться на новом месте, в новых условиях, сохраняя выработанный на Афоне дух и порядок жизни. Тотчас же по прибытии в Драгомирну старец представил митрополиту «Изъявление о чине и уставах» своего Братства и просил благословления высшей церковной власти руководствоваться изложенными в нем правилами. Разрешение было дано. Всех правил в «изъявлении» было семнадцать. Так как в них заключаются основания всего внутреннего строя Паисиева Братства, то нам необходимо изложить вкратце содержание этих правил. Первым правилом устанавливается, что никто из братии не должен иметь никакой личной собственности, но все должно быть у них общее. Все необходимое каждый брат получает по распределению настоятеля. Второе правило признает основанием всей монашеской жизни послушаниe, отсечение своей воли, своего рассуждения и самочиния и последование воле начальника, согласной со Свящ. Писанием. Третьим правилом определяются свойства и обязанности начальника. Он должен знать Свящ. Писание и учение духовных отцов, и, вопреки их свидетельству, ничего от себя не приносить братии. Он должен быть примером смиренномудрия и любви; не должен сам собою, без совета искуснейших в духовном рассуждении братий, какую-либо вещь начинати и творити; в потребных же случаях весь Собор братии собравши, с общего ведения и рассмотрения, начинать и творить дело. И тогда между братиею будет всегдашний мир и единомыслие и союз любви нерушимый. Четвертым правилом устанавливается строгий и точный порядок богослужения по чину Святой Афонской Горы. Никто из братии не смеет уклоняться от общей молитвы. Пятым правилом предписывается общая трапеза и указывается ее порядок. Пища должна быть на всех одинаковая, никому не дозволяется есть по келлиям, ни настоятелю, ни братии, кроме недуга или крайней старости.

Шестым правилом определяется порядок келлейной жизни, причем особенно рекомендуется заниматься умною молитвой по учению св. отцов: Иоанна Златоуста, Каллиста патриapxa, Симеона нового Богослова, Диадоха Фотикийского, Исихия Иерусалимского, Нила Синайского, Иоанна Лествичника, Максима Исповедника, Петра Дамаскина, Григория Синаита и других. Кроме молитвы должно заниматься пением псалмов, умеренным чтением Ветхого и Нового Завета, учительных и отеческих книг и рукоделием, по указанию настоятеля.

Седьмым правилом предписывается начальнику должным образом распределять послушания, а братии не отказываться и от самого якобы последнего послушания, веруя, что оно приведет к царству Небесному, если со смирением и страхом Божиим будет совершаться не для людей, а для Господа.

Восьмое правило предписывает настоятелю иметь ко всем братиям равную любовь, быть долготерпеливым к их немощам и падениям. Живущих же самочинно, после предварительного увещания, удалять из Братства, а, в случае их покаяния, принимать обратно. Также и братья не должны иметь между собою исключительного содружества, но относиться ко всем с одинаковою и нелицемерною любовью.

В девятом правиле говорится о необходимости настоятелю иметь двух помощников — одного для ведения внешних дел монастырских, другого для управления обителью во время отлучек настоятеля. При всякой отлучке настоятеля по делам обители должно по звону собрать братию в церковь и, после молитвы, объяснить братии цель поездки, и просить ее молитв об успешном исполнении дела, а по возвращении из отлучки прежде всего созвать братию в церковь и, по молитве, объяснить ей о результате поездки.

Десятым правилом предписывается тщательно испытывать и не спеша принимать в Братство желающих принять иночество.

В одиннадцатом правиле говорится о том, что, если поступающий в Братство принесет с собою какое-либо имущество, настоятель должен сохранять это имущество в целости до пострига. По постриге же может обратить его на общемонастырские нужды. Если же поступающий в Братство захочет до пострига уйти из монастыря, то все его имущество, принесенное им в обитель, должно быть возвращено ему полностью, чтобы не было никакого смущения ни брату, ни обители.

Двенадцатым правилом предписывается иметь внутри монастыря больницу под наблюдением опытного брата, а, если возможно, то иметь и искусного врача.Тринадцатое правило предписывает иметь в монастыре необходимые мастерские.

В четырнадцатом правиле говорится о необходимости иметь при монастыре странноприимницу, в которой находили бы себе приют все приходящие в обитель нищие, больные, не имеющие, где приклонить свою голову.

Пятнадцатое правило запрещает вход в обитель женскому полу, за исключением крайней нужды, во время войны и бегства.

В шестнадцатом правиле говорится о переселении в село мирских монастырских работников и об устроении там для них церкви и мирского иерея.

Наконец, в семнадцатом правиле говорится о порядке избрания настоятеля. Настоятель не должен быть присылаем со стороны, но по согласному и единомысленному избранию всего собора и по совету умирающего настоятеля и по благословению митрополита в настоятели поставляется тот из числа братии, кто всех превосходит разумом духовным, знанием Свящ. Писания и общежительного устава, а также послушанием, отречением своей воли, любовию, кротостию, смирением и другими добродетелями, и может словом и делом подать братии добрый пример.

Согласно с этим Уставом и с вышеизложенными мыслями старца Паисия о монашестве установилась жизнь Паисиева Братства в Драгомирне. В Братстве царило ненарушимое единодушие и полное послушание старцу. Центром духовной жизни Братства было богослужение, совершавшееся строго по Афонскому чину. Пели на правом клиросе по-славянски, на левом — по-молдавски. Все послушания выполнялись братиею по благословению настоятеля. Сам старец выходил с 6paтиею на общие послушания. При уборке хлеба братья по несколько дней проводили в поле. При них находился духовник со Св. Дарами и врач. Приезжал в степь и старец и проводил с братиею по три и по четыре дня, утешая ее своею беседою и любовью. Со строгим вниманием следил старец за келлейною жизнью братии. Каждый вечер братия исповедывали старцам свои помыслы. Если среди братии возникало недоразумение, оно в тот же день должно было и прекратиться по слову Писания: «Солнце да не зайдет во гневе вашем». Кто не хотел мириться, тому старец не дозволял входить в церковь и читать молитву Господню. С первых же дней своего пребывания в Драгомирне старец установил обычай, оказавший очень благотворное влияние на братию. Когда наступало зимнее время, и все братия собирались от внешних послушаний в монастырь, и приходил пост Рождества Христова, тогда старец начинал вести с братиею беседы, и это продолжалось от первой седмицы Рождественского Поста до Лазаревой Субботы. Каждый день, за исключением воскресных и праздничных, братия собирались вечером на трапезу, зажигались свечи, приходил старец и читал отеческие книги. Чтение сопровождалось беседою и поучением. Один вечер чтение и поучение велось на русском языке, другой вечер на молдавском. Когда чтение велось по-русски, молдаване отправляли повечерие, и наоборот когда, чтение велось по-молдавски, славяне читали повечерие. Эти чтения и беседы имели большое влияние на братию. Старец имел такой дар убеждения, что и самого унылого брата мог одушевить своими словами. Впоследствии, когда с переселением в Нямец, жизнь Братства

по многим причинам стала приходить в упадок, братия сами говорили, что одною из причин этого упадка было прекращение ежедневных бесед старца.

Еще на Афоне, занимаясь изучением святоотеческих писаний, старец заметил в славянских переводах многие неясности. Он стал собирать древние славянские рукописи, сличать их, исправлять новейшие рукописи по древнейшим, но от этого неясности не уменьшались. Незадолго но отплытия с Афона старцу удалось добыть греческие подлинники святоотеческих писаний, и по прибытии в Драгомирну, он стал по этим греческим подлинникам проверять славянские переводы. Этим занятиям он посвящал все свое свободное время в Драгомирне, и исправил многие славянские переводы отеческих книг. Литературным трудам старца Паисия, имеющим очень важное значение в истории русского старчества, нам придется посвятить особую статью. Ко времени пребывания старца в Драгомирне относится написание им одного из самых замечательных его сочинений: Об умной молитве, т. е. о молитве, умом в сердце совершаемой, содействующей укреплению в сердце постоянной памяти об Иисусе Христе, очищающей и освящающей этой памятью все помыслы и чувства подвижника, направляющей все его действия к исполнению заповедей Христовых. Этой простой и краткой, но из глубины сердца исходящей молитве: «Господи, Ииcyce Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного,» старец придавал огромное, спасительное значение, и еще на Афоне учил братию постоянно иметь ее в своем сердце, всегда быть внутренно с Иисусом Христом. В виду особенной важности этого сочинения старца, мы приведем из него некоторые, важнейшие места. Живя в Драгомирне, старец узнал, что в одном из монастырей невежественные ревнители внешнего благочестия, дорожившие количеством, а не качеством молитвы, осуждают умную, внутреннюю молитву. Обращаясь к этим противникам умного делания, старец спрашивает : «Какая законная причина имеется у вас хулить эту молитву? Кажется ли вам бесполезным призывание имени Иисусова? Ум ли человеческий, которым совершается молитва, порочен? Или хулы заслуживает сердце, на котором, как на жертвеннике, ум священнодействует Богу, тайную жертву молитвы? Но и ум и сердце есть создание Божие и, как все тело человеческое, зело добро есть. Какой же порок человеку из глубины сердца умом воссылать к Сладчайшему Иисусу молитву и просить у него милости? Или, может быть, вы за то хулите и отвергаете умную молитву, что Бог, по вашему мнению, будто бы не слышит тайную в сердце совершаемую, молитву, а только ту слышит, которая устами произносится? Но это хула на Бога. Но я и еще спрошу вас — не за то ли вы хулите эту молитву, что вам, может быть, случалось видеть, или вы слышали, что кто-нибудь из делателей этой молитвы повредился умом, или принял за истину какой-либо обман, или потерпел какой-либо душевный вред, и вам подумалось, что причиною всего этого была умная молитва? Но на самом деле это не так. Священная умная молитва, действуемая благодатию Божиею, очи-

щает человека от всех страстей, побуждает его к усерднейшему хранению заповедей Божьих, и сохраняет его невредимым от всех стрел вражиих и прелестей. Если же кто осмелится проходить эту молитву самочинно, не по силе учения святых отцов, без вопрошения и совета опытных, такой, воистину, и я утверждаю, легко впадает во все сети и прелести диавола. Что же? Неужели молитва является в этом случае причиною прелести? Да не будет! Виновны самочиние и гордость самочинников, вследствие которых они впадают в бесовскую прелесть и подвергаются душевному бреду.»

Далее, старец пишет, что умная молитва имеет свои степени, и что небезопасно преждевременно переходить от низшей степени к высшей. «Да будет известно, что по писанию св. отцов существуют две умные молитвы: одна для новоначальных, соответствующая деянию, другая для совершенных, соответствующая видению: первая есть начало, вторая — конец, ибо деяние есть восход к видению. Весь монашеский подвиг, которым кто-либо подвизается, при помощи Божией, на любовь к Богу и ближнему, на кротость, смирение и терпение и на все прочие Божии и отеческие заповеди, на совершенное по Богу повиновение душою и телом, на пост, бдение, слезы, поклоны, и прочее утомление тела, на всеусердное совершение церковного и келейного правила, на умное тайное упражнение в молитве, на плач и о смерти размышление, весь таковой подвиг, пока еще ум управляется человеческим самовластием и произволением, насколько известно, называется деянием: видением же ни в каком случае не называется. Когда же при помощи Божией, выше-указанным подвигом, особенно же глубочайшим смирением, очистит человек свою душу и сердце от скверны душевных и телесных страстей, тогда благодать Божия, общая мать всех, взявши очищенный ею ум, как младенца за руку, возводит его, как бы по ступеням, открывая уму, по мере его очищения, неизреченные и непостижимые Божественные тайны, и это, по справедливости, называется истинное духовное видение. Это есть зрительная, или по св. Исааку, чистая молитва, от нее ужас и видение. Но войти в эти видения невозможно никому самовластно произвольным подвигом, если не посетит его Бог, и не введет в них своею благодатию. Если же кто дерзнет восходить на таковые видения помимо света благодати Божией, тот, по Святому Григорию Синаиту, пусть знает, что он воображает мечтания, а не видения, будучи прельщаем мечтательным духом.»

«Божественная умная молитва имеет непоколебимое основание в словах Господа нашего Иисуса Христа: «Ты же, егда молишися, вниди в клеть твою, и затворив двери твоя, помолися Отцу твоему, иже втайне; и Отец твой, видяй втайне, воздаст тебе яве»(Мф. VI. 6). Эти слова Господа Св. Иоанн Златоуст, Христовы уста, светило всемирное, вселенский учитель, по данной ему Духом Святым премудрости, относит не к той молитве, которая только устами и языком произносится , но к самой тайной, безгласной, от глубины сердца воссылаемой молитве...

И приводит во свидетельство об этой тайной молитве — Боговидца Моисея, Св. Анну и праведного Авеля.»

Из многих других святоотеческих свидетельств об умной молитве, приводимых старцем Паисием в его книге, мы укажем лишь некоторые, главнейшие. «Огненный столп, огненные уста Св. Духа, око церковное, Св. Василий Великий говорит: Выну хвала Его во устех моих. Думается, невозможно то, что говорит пророк. Каким образом хваление Божие может быть всегда во устах человеческих? Когда человек ведет обычную житейскую беседу, он не имеет во устах хвалу Божию; когда спит, молчит, конечно; когда ест и пьет, как уста его совершают хвалу? На это отвечаем, что есть умные уста внутреннейшего человека, посредством которых человек становится причастником жизненного Слова Божия... Эти уста и Господь призывает нас иметь отверстыми ко приятию пищи истинной: расшири, говорит Он, уста Твоя, и исполню я. Может однажды начертанная и запечатленная в разуме души мысль о Боге именоваться хвалою, от Бога всегда пребывающею в душе; может и по Апостольскому слову, старательный вся творит во славу Божию. Ибо всякое делание, и всякое слово, и всякое действие умное имеет силу хваления». «Св. Григорий Богослов говорит об умной молитве так: Всегда делай ум храмом Богу, чтобы иметь внутри своего сердца невещественное пребывание Царю».

«У Св. Макария Великого находим: Христианин должен всегда иметь память о Боге, ибо написано: возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего, чтобы не только тогда, когда входишь в молитвенный дом, любить Господа, но и тогда, когда ходишь, беседуешь, ешь и пьешь, иметь память о Боге, и любовь и желание; ибо сказано: идеже есть сокровище ваше, ту будет и сердце ваше».

«Преподобный Симеон, Новый Богослов, пишет об умной молитве и о внимании так: Святые отцы наши, слыша слова Господа, яко от сердца исходят помышления злая, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, татьбы, лжесвидетельства, хулы, и та суть сквернящая человека (Mф. ХV. 19), учившего очищать внутреннее скляницы да и внешнее ее будет чисто (Mф. XXIII. 26), оставивши мысль о всяком ином делании, подвизались в этом хранении сердца, несомненно зная, что при хранении сердца они и всякое иное делание без труда соблюдут, без него же никакая добродетель удержаться не может.»

«Преп. Иоанн Лествичник, говоря об умной молитве, приводит следующие места Свящ. Писания: Хощу (вместе с великим великия и совершенныя молитвы делателем) пять словес умом моим рещи, нежели и проч. (I кор. ХIV. 19); аз сплю, сердце же мое бдит (Песнь Песней V. 2).»

«Апостольским стопам последователь, непреоборимый столп православной веры, разорвавший на Флорентийском Соборище, как паутинную сеть, духоборные ереси латинян огненным мечем духа и истиною православных догматов, все-

священнейший, премудрейший и словеснейший митрополит Ефесский Марк пишет: Подобало ли, по заповеди, непрестанно молиться, и духом и истиною поклонение Богу возносить; но расположение к житейским помыслам и тяжесть попечений о теле отводит и отстраняет многих от Царства Божия, внутри нас сущего, и препятствует пребывать у умного жертвенника, принося от себя Богу духовные и словесные жертвы по Божественному Апостолу, сказавшему, что мы храм Бога, живущего в нас, и что Дух Его Божественный живет в нас. Сладостна бывающая в сердце чистая и постоянная память об Иисусе, и происходящее от нее неизреченное просвещение».

Как и всякий другой духовный подвиг, молитва может совершаться правильно или неправильно. Неправильною молитва бывает тогда, когда она совершается невнимательно, небрежно, торопливо, или когда естественные, сопровождающие молитву, ощущения принимаются за благодатные действия Св. Духа, или когда к молитве примешиваются тщеславие, самомнение, и когда молящийся, не имея надлежащей осторожности, принимает коварные внушения диавола за явление благодати Божией, как это случилось, например, с преп. Исаакием Печерским, принявшим в ослеплении гордости явление бесов за явление самого Христа Спасителя. Чтобы разбираться во всех ощущениях и переживаниях, сопровождающих молитвенное делание, требуется большая осторожность, внимание, опытность, а, главное, смирение. Кроме того, необходимо постоянное руководство опытного в духовной жизни наставника, о чем старец Паисий пишет в своей книге так: «Усвоение мысленного делания молитвы, по Св. Никифору, большинству и даже всем приходит от учения; редкие же получают его от Бога без учения, болезненностью делания и теплотою веры». «Поэтому, желающий научиться этому Божественному деланию, должен, по св. Симеону Новому Богослову, предать себя в полное по священному Писанию душою и телом послушание человеку, боящемуся Бога, усердному хранителю Его Божественных Заповедей, опытному в этом мысленном подвиге, могущему показать своему ученику правильный путь ко спасению посредством этого делания, т. е. умом в сердце тайно совершаемой молитвы. Если же он не нашел бы в отце своем самим делом и опытом искусного в этой молитве наставника, ибо в настоящее время совершенно оскудели опытные наставники этого делания, то все-таки он не должен приходить в отчаяние, но возложив всю надежду на Бога, повиноваться вместе с отцом своим, вместо истинного наставника, учению преподобных отцов наших, и от них учиться этой молитве. И благодать Божия, молитвами Св. отцов, поспешит и наставит научиться этому Божественному делу». В заключение своей книги старец Паисий, следуя указаниям св. отцов, описывает те внешние примеры, которыми облегчается усвоение и углубление сердечной внутренней молитвы.

Указывая своим ученикам тот путь спасения, который может быть назван

путем внутреннего подвига и единения с Богом, или иначе мистико-аскетическим путем, (старец Паисий не оставлял без внимания и другого пути ко спасению; пути деятельной любви к людям. Когда в 1768 году, по словам жизнеописания старца, «восста страшная буря и страх смертный, и две империи, Российская и Турецкая, воздвигошася друг на друга, ярящеся и огнедышаще», двери Паисиева Братства широко открылись для всех бедствующих и несчастных. Драгомирнский монастырь наполнился беженцами. От множества народа, искавшего в нем убежища, нельзя было пройти по монастырскому двору. Была зима и снег. Старец, видя страшную нужду и бедствия людей, предоставил нуждающимся половину монастыря, стеснив братию по три, и по четыре, и по пяти человек в одной келлии. Трапезу, большую и теплую, старец отдал несчастным, измученным женщинам и детям. Келарю, пекарю и повару было приказано давать пищу всем безотказно. Хлеб пекли и кушанье готовили непрерывно в течение двух недель. Между тем русская армия вступила в Молдавию, турки отступили и беженцы возвратились в свои жилища. Эта война имела своим последствием уход старца Паисия со всем братством из Драгомирны. По мирному договору монастырь отошел к Австрии. Старец не ожидал добра для своей обители от австрийской власти, и решил вследствие полученного им приглашения, переселиться в монастырь Секуль, находившийся в пределах Молдовлахии, в недалеком расстоянии от Драгомирны. Он прибыл в Секуль 14 октября 1775 года после 12-летнего пребывания в Драгомирне.

Секульский монастырь (во имя Усекновения Главы Иоанна Предтечи), по описанию посетившего его русского странника — инока Парфения, «стоит внутри Карпатских Гор, в двух часах ходу от монастыря Нямцы. Дорога туда идет ущельем между столь высоких гор, что и солнца не видать. Монастырь находится в самом тихом и безмолвном месте, в самой непроходимой пустыне, окружен высокими до облак горами, и темными непроходимыми лесами, так что зимой и солнце в него мало светит, а ветра в нем никогда не бывает, но всегда великая тишина, только подле монастыря протекает небольшая речка и журчит по камням. Воистину здесь закрывается от очей и слуха весь суетный мир со всеми своими соблазнами».

Жизнь Паисиева Братства в Секуле была продолжением жизни в Драгомирне. Только здесь больше было внешней суеты. Монастырь был тесный, число братства возросло да 300 человек, нужно было строить келлии и другие монастырские здания. Здесь у старца впервые возникла мысль об устройстве при монастыре школы для обучения греческому языку молодых иноков, которые могли бы потом помогать ему в исправлении ошибочных славянских переводов святоотеческих книг по греческим подлинникам. Однако эта мысль не получила осуществления, так как старец прожил в Секуле недолго, всего только четыре года, и в 1779

году, по настоянию Господаря и митрополита, переместился в соседний большой монастырь Нямец, сохранив за собою управление и Секульским монастырем. С переселением старца Паисия в Нямец начался последний, самый трудный и вместе с тем самый славный, широкий и плодотворный период его старчества, продолжавшийся 15 лет, до самой кончины его в 1794 году. Этот период его старчества характеризуется огромным ростом Паисиева Братства: в одном Нямце было до 700 братий, a вместе с Секулем более 1000. Литературная деятельность старца приняла здесь особенно широкий и организованный характер: около него сформировалась специально подготовленная целая школа справщиков, переводчиков и переписчиков святоотеческих подвижнических книг, каковые из Нямца широко распространялись по всей России. Имя старца и слава его монастыря понеслись далеко по русским обителям и по всем кругам русского общества. Связи старца, его переписка и влияние чрезвычайно возросли. Мы попытаемся передать в кратких чертах главнейшие моменты жизни и деятельности старца в этот период. Переселение старца Паисия в Нямец было сопряжено для него с немалыми огорчениями, так как оно было неприятно лицам, стоявшим в то время во главе управления богатым и знаменитым Нямецким монастырем. Однако старец, со свойственной ему мудростью, любовью и терпением преодолел это затруднение и установил мирные и добрые отношения со своими предшественниками. Гораздо труднее было ему вовлечь многочисленную нямецкую братию в тот порядок монашеской жизни, какой был выработан и установлен старцем в его обители на Афоне и в Драгомирне, и потом поддерживал в Секуле. Нямец был древний, знаменитый, богатый и многолюдный монастырь, имевший для Молдовлахии такое же значение, какое имели для России Киево-Печерская, или Троице-Сергиева Лавра. В этом монастыре существовали свои вековые традиции и порядки. Старцу Паисию предстояло объединить два многочисленных братства, живших различною жизнью, и соединить их в одну духовную семью. Задача эта была трудная, и сам старец сознавал, что в Нямце уже не было той цельности и того единства духа братии, расцвет которого совпал с Драгомирнинским периодом жизни Паисиева Братства. Состав братства в Нямце был самый разнородный — здесь были молдаване, сербы, болгары, венгры, гуцулы, греки, армяне, евреи, турки, великороссияне и малороссияне. И этот разнообразный состав Братства старцу все же удалось втянуть в один общий, стройный порядок духовной жизни. И здесь, как и повсюду, старец положил в основу жизни обители — порядок богослужения. Богослужение совершалось строго по Афонскому чину. Чтение и пение велись на двух языках — молдавском и славянском. Поучения на утренях читались на тех же языках. На похвальной неделе Великого Поста акафист Божьей Матери читался на трех языках — славянском, молдавском и греческом, и этим как бы укреплялось сознание единства Православного миpa. Сохранялась тесная связь с русскою церко-

вью — на отпустах поминались преподобные Антоний и Феодосий и прочие чудотворцы Печерские. 21 Сентября совершалась служба Святителю Димитрию Ростовскому, 3-го мая преп. Феодосию, 10-го июля преп. Антонию, 11-го июля благоверной княгине Ольге, 15 июля равноапостольному князю Владимиру.

Между Нямцем и Секулем существовало полное единство жизни. Ежегодно приезжал старец в Секуль к празднику Усекновения Главы Иоанна Предтечи и жил там около двух недель, ежедневно принимая всех, желавших повидать его и побеседовать с ним, причем старец говорил братии: «Если кто-нибудь из вас имеет нужду душевную или телесную, и скорбит, и ропщет, а ко мне не приходит, я о такой его скорби перед Богом не отвечаю». При помощи Господаря старец устроил в Нямце больницу и странноприимницу, и увеличил число келлий. К старцу отовсюду потянулись все престарелые, хромые, слепые, расслабленные, бесприютные, ища у него убежища. Он всех принимал с любовью, помещал, кого было нужно, в больницу, и приказывал брату Онорию оказывать им всяческую заботу и покой. Странствующие иноки, заходившие в обитель, могли отдыхать в ней, сколько хотели — неделю, две, и месяц. Иные просили старца позволить им и зиму провести в обители, и он позволял, а не имеющим одежды или белья давал все необходимое. Когда же наступало лето, и они отправлялись в свой путь, старец в изобилии снабжал их всем необходимым для дороги и отпускал с миром. Мирских мужчин, страдавших различными болезнями, или мучимых нечистыми духами и бесприютных, старец помещал в особой больнице: и они жили там, сколько хотели, некоторые даже и до самой смерти.

В жизни братии всегда и везде чувствовался внимательный, заботливый, любящий взор старца. В церкви он сам обходил братию, смотрел, чтобы все стояли чинно, крестились правильно, и строго обличал тех, кто небрежно полагал на себе крестное знамение. Однажды старец увидел идущего по монастырю послушника, который размахивал руками и глядел во все стороны. Старец призвал к себе его духовника и сказал: «Так ли ты наставляешь своих учеников? Они бесчинствуют и соблазняют братию!» И он дал обоим — и духовнику, и послушнику — епитимию: три дня в трапезу класть поклоны. Строгость внешнего благочиния отражалась и на внутренней жизни Братства. И это видно из описания Паисиева Братства, сделанного Соловецким пустынником Феофаном, посетившим в молодости Нямец. Феофану очень хотелось побывать на Афоне и в Святой Земле, но Киевский затворник Досифей вместо того послал его в Нямец. Обласканный старцем Паисием, Феофан некоторое время жил в его обители, посещал другие молдавские монастыри, изучал их уставы и порядки. И вот как он описывает жизнь нямецких иноков: «Нестяжание их было полное; в кельях, кроме иконы, книг и орудий для рукоделия не было ничего. Иноки отличались смирением, ненависти и взаимных обид они не знали. Если случалось кому-либо,

по неосторожности, или горячности, оскорбить другого, он спешил примириться с оскорбленным. Кто не хотел этого сделать, был изгоняем из монастыря. В Церкви каждый стоял на назначенном ему месте. Празднословие не допускалось не только в Церкви, но и ни в каком другом месте. В кельях одни писали книги, другие переплетали, иные пряли волну, иные шили клобуки и камилавки, вязали четки, ткали волну на рясы и мантии для братии, выделывали ложки, кресты, или занимались каким-либо другим рукоделием. Все иноки Паисиева Братства жили под руководством духовников и наставников: они исповедовали им ежедневно не только дела свои, но и помыслы. И они делали это просто и со смирением, без всякой лжи и притворства. Без благословления духовника никто не смел даже съесть какой-нибудь плод, которых в той стране очень много: виноград, черные сливы, вишни, дули, яблоки, бергамоты, груши растут там в изобилии.

Феофану так понравилась жизнь в Нямце и царивший здесь дух молитвы, любви, тишины, скромности, простоты, труда и порядка, что он просил старца Паисия навсегда оставить его в своей обители. Но старец не согласился и сказал: «Иди в Poccию, и еще немного послужи своему старцу Досифею, который скоро отойдет ко Господу. По его благословению иди спасться туда, куда он тебе укажет».

Феофан с грустью покинул Нямец. При прощании старец Паисий сказал ему: «Чадо! Бог и Пречистая да соблюдут тебя на твоем пути! Да будет на тебе от нашего смирения благословение Божие! Скажи благоговейному твоему старцу благодарность и не забывай наше убожество».

Какою славою пользовалось имя старца Паисия, даже среди неверных турок, видно из того, что когда Феофан возвращался в Poccию и на пути был останавливаем турками, спрашивавшими его, кто он, откуда и куда идет, стоило ему только показать им проходной лист, данный ему о. Паисием, как Турки, махая руками, кричали: «О, Паисий! Гайда! Гайда!» Это очень удивляло Феофана.

Литературные занятия старца Паисия в Нямце приняли, как было сказано, особенно широкие размеры. Он собрал большую рукописную и книжную святоотеческую библиотеку, заключавшую в себе книги на многих языках. Он перевел с греческого языка Добротолюбие и подвижнические слова св. Исаака Сирина. Из числа братии он подготовил себе помощников в своих литературных трудах и посылал их для усовершенствования в греческом языке в Бухарестскую Академию. Делались переводы книг и с латинского языка. В виду поступавших отовсюду, особенно из России, требований на переводимые старцем книги, пришлось образовать многочисленный штат переписчиков. В обители кипела оживленная литературная работа, развивался вкус к духовному чтению, составлялись сборники избранных мест из святоотеческих писаний. На обители явилась печать особенной книжности и научности, и она стала рассадником, центром духовно-аскетического просвещения. До какой степени старец Паисий был глубоко

поглощен своими литературными трудами, видно из следующего рассказа его келейника: «Будучи весь день обременен делами обители, духовными и хозяйственными, старец проводил ночи за исправлением и переводом книг. Он нес труды, превышающие естественные человеческие силы. Надо только представить себе, что весь правый бок старца до самой ступни был покрыт ранами, так что он даже и лежать на нем не мог. Сидя согнувшись на своей кровати, он всего себя обкладывал книгами: здесь лежали словари различные, библия греческая и славянская, грамматика греческая и славянская, и переводимая книга. Тут же стояли зажженные свечи. Сгорбившись, как малое дитя, старец писал всю ночь, забывая и слабость тела, и свои раны, и необходимость отдыха и сна! Он до такой степени углублялся в свои занятия, что не слыхал монастырского била, не замечал происходившего вокруг него, не мог дать ответа на вопросы спрашивавших его. Когда случалось какое-нибудь неотложное дело, то служащий брат должен был много раз повторить старцу свои слова, прежде чем мог услышать от него ответ. Вынуждаемый отвечать, старец, с болью и оханьем, едва бывал в состоянии отвлечь свой ум от книги и сам признавался: «Для меня нет более тяжелого труда, как, когда перевод делаю, и нужно мне дать ответ на какой-либо вопрос, тогда, пока отвлеку ум от книги, весь потом покроюсь».

Распространявшиеся повсюду переводы старца Паисия и его сочинения, а также рассказы о нем странников и богомольцев, посещавших его обитель, сделали его имя широко известным и почитаемым как в Молдовлахии, так и в России.

У него завязались обширные связи и переписка. К нему обращались за советами и наставлениями. Сохранились его письма к молдовлахским инокам о монашеской жизни, к одному священнику об унии. Он имел сношения с Петербургским митрополитом Гавриилом и посылал ему книги. Он переписывался с настоятелями и иноками Софрониевой пустыни на юге России, Московского Ново-Спасского Монастыря, Пешношского монастыря и других монастырей на севере, с настоятельницей Арзамасской женской общины. К нему обращались, за разъяснением недоумений относительно старообрядчества. Его ученики становились старцами и настоятелями многих монастырей в России, внося повсюду оживление и подъем монашеского делания, в духе внутреннего подвига по заветам и преданию старца Паисия. В течение более целого столетия, до самой русской революции, чувствовался в русских монастырях тот огромный духовный вклад, какой внес в них старец Паисий.

В разнообразных трудах и заботах незаметно проходили годы жизни старца Паисия. В 1788 году старцу пришлось снова пережить тревоги и опасности второй войны между Россией и Турцией. Прибывший в это время, вместе с кн. Потемкиным, в Молдавию Архиепископ Словенский и Полтавский Амвросий посетил Нямец

и в 1790 году возвел старца Паисия в сан Архимандрита.*)

После этого прошло еще четыре года. Наступил 1794-ый год, последний год земной жизни старца. Старец продолжал неутомимо работать, писал письма, трудился над переводами, руководил жизнью Братства. Лишь незадолго до предсмертной болезни он перестал сам переводить, просмотр же и исправления переводов не оставлял даже и во время болезни, пока был в силах. После 5-го ноября он почувствовал особенную слабость и вынужден был слечь в постель. В таком состоянии он провел четыре дня. В Воскресенье ему стало лучше и он захотел послушать Божественную Литургию. Придя в церковь, он сидел на своем обычном месте. Во время причастия вошел в алтарь и причастился Св. Христовых Таин. После службы почувствовал такую слабость, что едва был в состоянии возвратиться в свою келлию, поддерживаемый и ведомый братиею. Прошло еще три дня. Болезнь старца усиливалась. На четвертый день, чувствуя приближение кончины, старец еще раз причастился Божественных Таин. Затем, призвав к себе двух старших духовников, Софрония для славянской братии, и Сильвестра для молдавской, преподал через них мир и благословение всему Братству. Преемника себе старец не указал, предоставляя то воле Божией, избранию Богоматери и желанию самого братства. После этого он тихо скончался, как бы уснул, предав свою святую душу в руки Божии —15 ноября 1794 года, на 72-м году своей жизни.

Когда слух о кончине старца распространился, отовсюду стеклось в Нямец множество народа— и мирских, и монахов, и священников, и бояр, и простых людей обоего пола и поднялся общий плач но умершему, которого все считали своим отцом и благодетелем. На четвертый день всем собором похоронили великого старца в великой церкви Вознесения Господня на правой стороне от входа. На могиле старца впоследствии была положена плита с надписью на румынском и славянском языках следующего содержания: «Зде почивает блаженный отец наш, иеросхимонах и архимандрит Старец Паисий, малороссиянин, иже от Афонской Горы с учениками в Молдавию пришед и тут множество братии собрав, и общежитие собою обновив, к Господу отыде года ноября, во дни благочестивого Господаря Михаила Суцу воеводы и преосвященного митрополита Иакова.»

Протоиерей СЕРГИЙ ЧЕТВЕРИКОВ.

Братислава.

15. VII. 1925.

______________________

*) Архиепископ Амвросий известен своею святою жизнью и его мощи нетленно почивают в Полтавском Крестовоздвиженском монастыре.