Александр Шрамко

Заблудившийся миссионер

http://www.livejournal.com/users/priestal/207809.html?thread=1916353#t1916353?, декабрь 2005 г.

Всеправославный диакон Кураев был в Минске три дня. Каждый день выступал на Рождественской ярмарке и в других разных местах.

На ярмарке, конечно, смысла не было. Не то, чтоб войти, но даже в коридоре у колонок все места позанимали. Столь более чем виртуальное общение нас (то есть с burbalka, ее впечатления здесь ) не устраивало, поэтому мы предпочли Институт теологии, где народу тоже оказалось впритык, но вполне терпимо и доступно "к телу".

Справедливости ради нужно сказать, что это был вечер последнего дня, после выступлений на той же выставке и еще, по крайней мере, в БГУ. Быть может, это как-то объясняет, мягко говоря, разочаровывающее впечатление от встречи. Хотя еще два священника, бывшие на разных встречах и оба к тому же разные люди, тоже высказались в том же весьма разочарованном духе...

... Не прошло и часа после назначеного времени, как в сопровождении проректора Института иеромонаха Серафима появился САМ. Отец Серафим набрал воздуху и произнес: "..Сегодня у нас в гостях диакон Андрей Кураев... Это такая звезда! .. такая..." Тут у проректора что-то переклинило, слова исчезли, и он застыл с торжественно воздетыми руками. Ситуацию спас сам диакон, затянув "Царю небесный..." Зал подхватил, и встреча началась.

Мэтр предложил аудитории, как все-таки несколько богословской, задать свои вопросы. Встал некий молодой человек, и, путаямь в казенных словах, спросил нечтовроде того, как государство могло бы содействовать Церкви... Диакон и так был явно не в духе, а потому довольно раздражено посетовал на язык спрашивающего, назвав его "смесью церковно-словянского с цэковским". Приизвал аудиторию от такого языка избавляться, что слушать он такое не может. Понятно, конечно. Избавляться, ясное дело надо, но почему этого от неоперившихся требует профессор, который сам, по его же словам, только года два, как это в себе преодолел? При этом не на экзаменах же это все. Люди такие какие они есть. Но в течении всей встречи профессор к месту и не к месту постоянно "опускал" собеседников, указывая все на тот же "нечеловеческий" язык или, например, наскакивая на и так запинающуюся от волнения и потому не сровсем четко формулирующую девушку: "Что у вас за логика? Кто у вас преподает логику?"

Но что удивительно, аудитория целиком оставалась на стороне диакона, всячески демонстрируя ему свое расположение. Наша жалкая "оппозиция" была выбрана в качестве совместной мишени.

Итак, отчитав первого спрашивающего за язык, всенародно любимый диакон начал вещать, начав довольно своеобразно:

"Вы хотит знать, чтоб я сделал, если б оказался на месте Путина? или Лукашенко?... Первый указ был бы об аресте Зайцева, Юдашкина.. всех известных модельеров, но посадил бы не в тюрьму, а в шаражку, какие были при Сталине, чтоб они занялись созданием новой моды, потому что самый главный враг России сегодня - кукла Барби с узким тазом. Такой таз не для рождения детей, а демографическая ситуация такова, что русские через лет 60 могут исчезнуть... Нужна новая мода. Самая красивая женщина - это матрешка! Нужно это насаждать, в том числе и через моду!"

На мое возражение, что все же для нас главными должны быть вопросы Церкви, а не какого-либо народа. Народы так или иначе уходят. Исчез, например, с лица земли римский народ, но как-то не слышал, чтоб церковные деятели того времени были озабочены его выживанием. Они думали о Церкви, о ее жизни и устроении. Но диакон считает иначе: "Для меня русский народ это самое важное. А Церковь что? Она никуда не денется!" Что тут возразишь? Конечно не денется.. Но кто перед нами - христианский миссионер или охранитель русской нации?

Дальше - больше. Он, оказыввается, не просто за русских, а за империю. Почему? Потому что только в империи возможна настоящая свобода (?) и потому, что империализм это прямо противоположное национализму. "Значит, спрашиваю,национализм это нечто однозначно плохое?" - "Да! То есть не совсем.. Русский национализм - это хорошо!" При этом, сидя перед белорусами, он под общий восторг обозвал их несуществующей нацией, а язык примитивным.

Объясняя о "свободе" в империи, диакон упорно игнорировал даже факт преследования христиан в Римской империи, сылаяясь на какой-то указ Септимия Севера, который позволял христианам исповедовать свою религию, если они не занимаются... миссионрством. Вот такие идеалы у нашего главного миссионера.

Перейдя на Российскую империю, он воспел Петра, "который оценил маркетинговую мощь церкви" и заставил ее работать. Самый благодатный период истории русской церкви, оказывается, синодальный. 19-й век это золотой век православия. А революция произошла из-за неискорененного наследия допетровского времени - иосифлянства. Чем плохо иосифлянство? Оно нетерпимо к иной точке зрения. Как известно, диакон - мастер выставлять и увязывать совершенно противоположное. Порадев за плюрализм, он принялся крушить все, что не вписывается в его схему тотальной православизации на единый манер всего так им любимого русского народа. Именно православизации, а не христианского просвещения. Хотя он и ввернул однажды в качестве каламбура, что он "не только миссионер, но и верующий человек", из всего контекста го суждений можно было вывести только одно - совсем не обязательно быть христианином ("Вот я - плохой христианин! "(гордо и под апплодисменты), но нужно быть миссионером. То есть работать над тем, чтобы все вокруг было православно и по-русски. Лучше пусть будут атеисты, но православные, чем какие-либо иные христиане. А может быть и христиане вообще? Почему не может быть солидарности разных конфессий в христианской проповеди, как вы думаете? Нет, не потому, что они не-православные не-христиане или еретики. Это-то было бы понятно. Но у дьякона другая аргументация. "Почему они не дают деньги мне, чтобы я проповедовал? Даже пусть чисто общехристианские истины? Не дают - значит это враги православия!" Комичность этой декларации усиливалась и тем, что он выступал в аудитории теологического института, во многом существующего благодаря финансовой поддержке католиков. Правда, когда я указал на этот банальный общеизвестный факт, аудитория возмутилась, как будто даже испугалась, что их сейчас на чем-то хорошем поймают. И хотя проректор о. Серафим красноречиво промолчал на мой прямой вопрос к нему (что, кстати, делает ему честь), диакон Кураев даже при прощании не забыл выразить надежду, что сказанное о поддержке института католиками - клевета. Так оказалось, что не институт со своим нарочитым прокатоличеством, а я - самый что ни на есть экуменист, католик и вообще клеветник. А еще "кочетковец", и даже "кочетков", как не премянул ввернуть в качестве аргумента диакон.

Кстати, о. Андрей отнюдь не против "младостарчества", а даже очень "за". "Пастырь, который ведет за собой людей - это уже хороший пастырь" Вопрос "куда ведет?", видимо, даже не ставится. Главное, чтоб вел. И был "нашим". Ведь именно с "Нашими" диакон Кураев и планировал 25-го декабря пикет перед католическим собором "в защиту русского Рождества". Если кто-то думает, что дикон одумался, то зря - что-то помешало, но идею диакон по-прежнему "рано или поздно" горит воплотить в жизнь. А зачем? Затем, что как только подходит 25 декабря начинаются по ТВ поздравления с Рождеством и сетования о том, что мы "отстали от Европы". Пусть даже так, но почему тогда и не провести пикет перед тем же телецентром? Зачем портить праздник католикам? А потому что в этот день внимание СМИ естественно сосредоточено к событиям у католического храма. Ну а тут мы с плакатами. Здорово придумано, правда? А какой главный лозунг? "Русское Рождетво - 7 января!". Да? -возражаем - Но ведь через сто лет русское Рождество будет 8 января. Да и вообще оно тоже и всегда, как и у других христиан, 25 декабря, но только по другому календарю. Вот это ощутимо смешало диакона. Даже раздались смешки. Но после некоторой паузы выступающий нашелся: "Тогда слкедужщим шагом будеи пикет "Молодая Россия за старый стиль!" Но опять же непонятно. В каком смысле? В церковном употреблении пока никто не собирается отменять старый стиль. Неужели он хочет вернуть его гражданское употребление.

Задал вопрос о "теологии преуспевания", завоевывающей в последнее время "маркетинговую сеть" русского православия, особенно московского. Оказалось, для главного миссионера это новость. Мол, слыхом не слыхивал - может это у вас, в Минске? Нет, в Минске-то Бог пока миловал, но в Москве силу набирает. В ответ - удивление и намек на опять же клевету. Пришлось назвать конкретно игумена Евмения и его семинары. Так он же не в Москве, а в Ивановской епархии. Это далеко от Москвы", - нашелся дьякон. Но, видимо, тут же забыл, поскольку сообщил, чтоимено Евмений провожал его на поезд в Минск. Как-то не догадался спросить: "Неужели с Иваново в Минск есть прямой поезд?" И тут же начал вещать на тему того, что православные должны обрести вкус к карьере, завоевывать положение в обществе и не выглядеть маргиналами "где-то сбоку". То есть позиция ясна.

А вот от "харизматического возрождения" открестился. Но как-то скупо, нехотя. На вопрос в записке на эту тему отвечать не стал, пришлось спросить устно. От подробностей уклонился. То, что он против, не удивляет - ведь это хоть спорная, но претензия все же на духовную жизнь. А от этого всего дьякона рямо коробит. Даже при упоминании слова "молиться" его как-то передергивает. Ведь для богослова молиться и жить христианской жизнью - это не главное. Лучше, чтоб богословия не было вообще, а была философия. Чтоб выпускник духовного учебного заведения умел отстоять любую точку зрения. Какую нужно. А остальное все - только мешает чистоте и универсальности образования. "Я говорю студентам - кто из вас уверен, что будет вторым Иоанном Кронштадским? Если не уверены, не претендуйте на праведность, а штудируйте лекции". Убойная ргументация, не так ли? Интересно, уверен ли был в семинарские годы Иоанн Кронштадский, что будет первым? И почему, чтоб штудировать лекции, нужно бросать подвижничество и молитву? На счет молитвы тоже убойный аргумент: "В глазах своих студентов и , кстати, в ваших глазах я не вижу, что вы заняты непрестаной молитвой". Вот так. Он - "плохой христианин", но еще хоть видит то, что мы не видим. Понятно, что мы вообще невесть что.

Но все же диакон привел восхитивший его пример духовного совершенствования. Как известно, он вообще любитель баек, анекдотов и историй, чем во многом и подкупает аудиторию, заодно уводя ее от сути вопроса.

Так вот, рассказал он. Как вы знаете буддисты далай-ламу назачают с детства. И часто вырастая, те не очень соответствуют образу. Вот такой далай-лама жил в 19-м веке. Вел распущенную жизнь, вокруг некго было полно женщин, которые периодически от него постоянно рожали (замечаете? опять проскочил идеал). И вот однажды народ не выдержал, и собрался у окон далай-ламы целый митинг с требованием его отставки. И вот в самый рахгар волнений вышел далай-лама на балкон, расстегнулся и помочился на митингующую публику. А потом (дальнейшие словаа диакона мне остались не совсем понятны) "сделал так, что все, что из него вылилось, вернулось туда, откуда вылилось"(???) И тогда он сказал изумленой толпе, поведал восторженно диакон, "вы так не можете? тогда молчите, потому что то, что для вас секс, для меня духовного упражнение!"

Вот такие упражнения восхищают нашего всеправославного и принароднолюбимого миссионера.

Вообще Кураев сильно изменился. При всей характерной для него и раньше своеобразной "кураевщине" еще пару лет назад его еще можно было назвать христианским миссионером. Хотя и с натяжкой, учитывая пустоту этого поля деятельности в нашей церкви. Сейчас если и миссионер, то чего? Империализма? Русского шовинизма? Этнографического "возрождения"? Псевдоправославной популистской идеологии "наших"?

Андрей Кураев очень любит образ "заблудившегося миссионера"? Приклеивал его, например, к Александру Меню. Заблудившийся мисионер, это миссионер, так слившийся со средой своей мисси, что "забыл" для чего он, собмственно, туда пришел. Начинает жить идеологией того сообщества, которое собирался изменить и просветить. Не лучше ли всего этот образ подходит к самому диакону?

Священник Александр Шрамко, из дневника — "Воспоминания по поводу Санкт-Петербургского скандала", 18.06.2000. Опубл. на сайте "Дневник священника".

Священник Александр Шрамко "Почему мы не любим Священное Писание?". 27.10.2000.

Священник Александр Шрамко "ЦЕРКОВЬ И ДЕМОКРАТИЯ". 04.11.2000.

Священник Александр Шрамко "ЧТО НАС ЖДЕТ?..". 06.06.2001.

http://ashramko.virtualave.net/zapisi_18_06_00.htm — священник Александр Шрамко, из дневника — "Воспоминания по поводу Санкт-Петербургского скандала", 18.06.2000. Опубл. на сайте "Дневник священника".

"В советские времена, помнится, была особое искусство, которым необычайно гордились — обмануть иноземца. Детская игра в шпионов. Даже во вред себе. Ведь так и назван чужеземец, потому что чужой.

Как-то лет двадцать назад нагрянули нагрянули к нам в епархию некие правозащитники из-за рубежа посмотреть, а правда ли, что церковь у нас не свободна? Как узнать? Спросить у верующих — не будут же они против себя лукавить. Люди заинтересованные. Еще лучше спросить у молодежи — открытые сердца. Да и, говорят, не дают здесь развернуться молодежи. Старух-то нечего бояться — сами отомрут. А вот молодежь... Не то что какая организация, а даже одиночек отслеживают. Конечно, в "верхах" заверяют, что все крайне свободно, но на то они и "верхи". А вот мы в "низы" — им-то нечего терять... Очень умны они, иностранцы. Только надули мы этих империалистов и здесь. (?!.. — св-к Илья)

Разыграли спектакль, раздали роли. Научили ребят, кому что врать. Врать грех? Конечно, если обманул пионервожатую. А вот иностранца — это ж святое дело! Да и польза "нашему родному государству". Ведь оно "свое", хоть и бьет. Известное дело — кого любит, того и наказывает. И поехали правозащитники эти весьма убежденные в свободе нашей. А ребятки долго хвалились своим пионерским подвигом.

К чему эти воспоминания? Да как-то вот ассоциация пробежала невольно, глядя на то, как священны для нас наши тайны церковного двора. Что бы у нас не происходило, важно, чтобы не просочилось наружу. Пострадают "интересы церкви". При этом значительно поднимаем палец и невольно посматриваем вверх. Ну благословил епископ монахиню делать аборт. Это грех? Грех, но есть коллизия грехов. Ведь как церкви навредишь, если грех вылезет наружу. Посему эти недотепы журналисты и хотели бы, да не узнают и десятой доли того, что происходит. Приходится этим щелкоперам на свою лишь фантазию полагаться. А фантазии-то никакой и не хватит. Да и что сочинят, то совсем в другую сторону — ведь сами-то и близко к церкви не стояли. Вот и попались "очернители"! (??.. — выдел. св-к Илья)

Отсюда и все остальное. Собор? Обсудить проблемы? Но они же внутренние! Сядь-ка, сверчок, на свой шесток! Только сверчок хоть и садиться да смекает. Ага, не хотите по-хорошему, попробуем взять тем, чего вы боитесь больше всего на свете. Огласка, скандал..

Так среди ясного неба и гремит гром. Только спал шум вокруг епископа Никона, тут же скандал в Санкт-Петербургской семинарии... Дальше будет больше, если не поймем, что правда не может навредить церкви, она может помешать церковной бюрократии, ее безмятежному почиванию "на ниве церковной." Но это ее, а не наши проблемы.

* * *

http://ashramko.virtualave.net/zapisi_27_10_00.htm — священник Александр Шрамко, из дневника — "Почему мы не любим Священное Писание?". 27.10.2000. Опубл. на сайте "Дневник священника".

"Духовное училище, в котором я преподаю, готовит псаломщиков и регентов. Мой предмет относится к разряду "не основных" или, как еще говорят, "непрофильных". Он находится на периферии учебного процесса. В крайнем случае, когда поджимают обстоятельства, могут даже освободить от его посещения. Правда, при условии итоговой аттестации и при согласии на то преподавателя. Но похоже это больше на благожелательный жест в сторону последнего.

Мой "неглавный" предмет называется Священное Писание. Что же главное? Сольфеджио, пение, дирижирование и прочие компоненты музыкальной обоймы. Эти предметы "специальные", без них, говорят, не будет "специалиста". Не хочу сказать ничего дурного в адрес своего училища. Это далеко не худший вариант. Есть даже отдельно Библейская История и отдельно Священное Писание. ...

Все хорошо, но тем более остро встает наивный вопрос. Как стало, что Слово Божие оказалось у нас на периферии? Иногда даже и в забвении. У нас в Минске сравнительно недавно открыли Школу катехизаторов. Где-то только на третий год ее существования опомнились, что среди множества предметов, — ведущим была Методика преподавания Катехизиса (не Катехизис, а его методика!), треть всего учебного времени, — не оказалось места для Священного Писания. Катехизатор без Библии — вот это вызов штунде!

Все это опять же не случайно. Что скрывать — не любят православные Слово Божие.

И понимают, и горько переживают по поводу этого "недостатка". Да поделать ничего не могут. Силой некоторые заставляют себя читать — да не идет впрок. Потому что падает то ли в терние, то ли при дороге. Уж как мы трудолюбивы. И всенощные отстаиваем, и правила свои нагружаем-перегружаем, ночью кафизмы встаем читать, "старцев-батюшек" читаем-перечитываем... А Бога послушать — отяжеление страшное! И пытаемся усовестить себя: "Да это же Благая Весть! Самое главное, что может услышать человек в этом мире, ибо земным языком обращается к нам Сам Создатель и Промыслитель!" Нет, "не тянет".

И перед протестантами стыдно, — не в пример нам штудируют Писание, хоть и не так прилежны до радений и стояний, -не но не можем одолеть отяжеления. Нет какого-то внутреннего огня, позыва. Не лежит что-то душа. И если бы только лень да "незрелость". Бывает и так, что человек интересуется Библией, читает и цитирует, пока не "воцерковится", а потом уже гаснет огонь. Или еще. Перейдет кто-то от протестантов. Такой больше живет Писанием, но это больше свойство памяти и привычка, которая постепенно стирается по мере погружения в православие. И вот страшное предположение — а может.... может оно просто нам не нужно? Раз не нуждаемся, то и не нужно. Простой вывод. Но не признаем мы его. Ибо это означает, что и в Боге мы не нуждаемся. Что вера у нас может и есть, а вот только не Христова она.

Ибо, не разумея праведности Божией и усиливаясь поставить собственную праведность, они не покорились праведности Божией,

потому что конец закона – Христос (Рим 10, 3-4).

Вот и споткнулись об этот камень преткновения и соблазна.

...Захожу в аудиторию. На партах ноты, ноты и ноты... Может хоть случайно кто-то приоткрыл Библию. Хоть предмет "не главный", так Книга же главная, самая главная! Нет такого даже по случайности. Начинаем легкий опрос. То, что готовили не к этому, а к прошлому занятию, неделю назад. Особенности каждого из четырех Евангелий. "Мы же к прошлому занятию готовили (!)" — Так расскажите сами, свое впечатление. Вот Евангелие от Матфея, а вот от Марка. Есть что-то очень сходное, но есть и разница. Нельзя ее не заметить, если читаешь, даже если когда-то читал". Нет, не могут ничего вымучить студенты второго курса, "воцерковленные" православные. Самое большое — про эмблему Льва.

Да, я плохой преподаватель. Но тем более чист эксперимент. Был бы получше преподаватель, то несомненно бы увлек. Но это был бы уже "человеческий фактор". Само по себе Писание (а не предмет) им неинтересно. Рутина, которую можно не помнить, если не спрашивают, а спросят — забыть через неделю.

Все понятно и абсурдно одновременно. Настолько привычно, что абсурд и не замечается. Церкви нужны регенты, псаломщики, священники, референты, хозяйственные работники. В церкви-то кругом "специалисты". А где же люди? А люди стоят на своем месте, они работают "прихожанами" Каждый сверчок на своем шестке сидит. Один элемент строения подпирает другой. Так и держится строение, довольное тем, что оно "созидается". Священное Писание это Божие откровение, которое дает такое знание, которое призывает к действию, к ответственности за всю Церковь. Так ненароком и выскочишь за пределы очерченного поля твоей "специальности". А это не нужно даже не столько "начальству", которому не весьма желательны возможные в таком случае "досаждения", но больше самому "специалисту" — очень неуютно за пределами полюбившийся магической триады "искушение, смирение, послушание". Что мы понимаем под этими исполненными глубокого смысла словами — отдельный разговор.

Так и живем в вымышленном самострое, довольные собой, что "храним веру православную". Вдруг ненароком стукнет в сердце — что-то не так! Быть так не может! Но.. Оглянемся по сторонам... Да все так... Не может быть, что все не в ногу...

Еще как может! И самый яркий пример — Израильтян, которым принадлежат усыновление и слава, и заветы, и законоположение, и богослужение, и обетования (Рим 9, 4). И грозно для нас звучит пророчество:

11 А вас, которые оставили Господа, забыли святую гору Мою, приготовляете трапезу для Гада и растворяете полную чашу для Мени, —

12 вас обрекаю Я мечу, и все вы преклонитесь на заклание: потому что Я звал, и вы не отвечали; говорил, и вы не слушали, но делали злое в очах Моих и избирали то, что было неугодно Мне.

13 Посему так говорит Господь Бог: вот, рабы Мои будут есть, а вы будете голодать; рабы Мои будут пить, а вы будете томиться жаждою;

14 рабы Мои будут веселиться, а вы будете в стыде; рабы Мои будут петь от сердечной радости, а вы будете кричать от сердечной скорби и рыдать от сокрушения духа.

15 И оставите имя ваше избранным Моим для проклятия; и убьет тебя Господь Бог, а рабов Своих назовет иным именем (Ис 65).

И не ожесточил ли сердце наше Господь, как ожесточил сердце фараона, как ожесточил некогда верный, но заблудший Израиль, чтобы ожесточением нашим спасти другие сосуды, "для почетного употребления", как и сказано: не Мой народ назову Моим народом, и не возлюбленную — возлюбленною (Рим 9, 23).

* * *

http://ashramko.virtualave.net/zapisi_04_11_00.htm — священник Александр Шрамко, из дневника — "ЦЕРКОВЬ И ДЕМОКРАТИЯ". 04.11.2000. Опубл. на сайте "Дневник священника".

"И вы имеете полноту в Нем, Который есть глава всякого начальства и власти (Кол. 2,10)".

"Сейчас общим местом стало рассуждение о стихийном монофизитстве православного сознания по отношению к обществу. Однако почему-то это чаще всего интерпретируется как "стремление к бездеятельности", "брезгливый уход от жизни государства и общества". Вот как раз этого-то и не видно.

Как в иерархических структурах, так и в широких церковных кругах прямо-таки довлеет всякого рода политическая озабоченность, существенно заслоняя ту небесную составляющую Церкви, которая и должна была бы свидетельствовать миру о вечном и непреходящем характере христианских истин.

В принципе в этом нет ничего удивительного. Мы живем в век политики. В истории человечества был век каменный, бронзовый, железный. Время, в которое мы живем, все чаще называют политическим веком. Политика стала бесспорной доминантой эпохи. Полосы газет, многочасовые новости до предела наполнены практически только одной политикой. А небольшой привесок спортивных событий лишь дополняет общую картину жизни как непрестанного соревнования и борьбы. Каждый шаг сколько-нибудь значительного человека непременно просвечивается сквозь призму политических интересов и планов. Едва ли не любое общественное явление оценивается, прежде всего, не само по себе, а в смысле того, кто и сколько на этом выиграет.

Разумеется, борьба за власть, политические интриги были и раньше, были ничем не слабее нынешних. Завоевательные походы, дворцовые перевороты, восстания и крушения всевластных империй потрясали человечество во все времена. Но до определенного момента политика редко выходила за рамки довольно узкого, непосредственно заинтересованного круга лиц, составлявшего верхний слой правящей элиты. Споры о власти решались внутри этого круга. К помощи низших слоев прибегали достаточно редко, когда возникала нужда в силе. В основном же их роль состояла в долге следовать за тем, кто брал верх в нередко жестоких, но сокрытых от публичного взгляда дворцовых интригах. В обществе была ситуация, сходная с той, которая хорошо известна в церкви под именем "клерикализм". Смысл этого явления сводится к тому, что " не дело черни совать нос в стратегические проблемы". И сходство средневековой политики с современной церковной ситуацией отнюдь не случайно. Клерикализм вырос на почве византийского цезарепапизма, когда церковные отношения были построены по образцу государственных, коим были подчинены все сферы общественной жизни.

Конец средневековья и начало так называемого нового времени характеризуется тем, что политика перестает быть уделом избранного круга профессионалов. На смену абсолютистского аристократизма пришла демократия. Причем она вовсе не является, как принято считать, порождением революций. Напротив, демократия — это спасение от революции. Ведь, по сути, революция это разновидность средневекового бунта, способ решения вопроса о власти насильственным путем. Только раньше "чернь" принимала сторону одного из "профессионалов", или ждала, когда кто-то из таких "высших" возглавит толпу, а той тогда останется только предаться его воле. До определенного момента сохранялась вера в аристократию как институт. То, что мы называем революциями, был бунт той же "черни", но уже не искавшей "профессионала" за неимением доверия ни к одному из таковых, и потому выдвигавшего лидера из своей среды.

Нельзя не заметить, что революции порождали не демократии, а деспотии. Если власть аристократии держалась на многовековых устоях, то на чем мог держаться новый правитель, выходец из низов, которые склонны были смотреть на него в соответствии с принципом — "я тебя породил, я тебя и убью"? Система иерархического правления и абсолютной подчиненности сохранялась прежней, но держаться она могла только жесткой силой в сочетании с попытками формирования нового "религиозного" отношения к власти. В наибольшей мере это удалось советской диктатуре, новой "религиозности", которой не смогла ничего противопоставить "официальная" религия, утратившая значение веры народа и воспринималась как атрибут обветшавшей властной иерархии.

Подлинный переворот в общественном сознании произошел тогда, когда родилось новое понимание структуры и места власти. Общество пришло к той системе государственного регулирования, которая и называется демократией. Демократия прошла между тоталитаризмом и анархией. Громадную вертикаль государственной иерархии оказалось удобнее положить горизонтально, придав ей тем самым значительную устойчивость и избавив от страха упасть и вдребезги разбиться.

Демократия уже не нуждается в идеологических подпорках. Но именно для этой цели использовалась ранее церковь. Пошел процесс так называемой секуляризации. Она всегда спутник демократии. И не от какого-то патологического атеизма, как многим кажется. Просто церковь освобождается от несвойственной ее природе роли идейного гаранта светской власти. Секуляризация уничтожает внешний "религиозный" антураж жизни. Малое стадо и не призвано быть большим. Фактически это прыжок в реальность. Одно из последствий разочарования в построении "Царства Небесного" на земле. В каком-то смысле любое разрушение идолов вполне можно назвать борьбой с религией и, соответственно, секуляризацией. Стоит вспомнить, что христиан первых веков обвиняли в атеизме!

Трагедия современной русской церкви и состоит, прежде всего, в том, что она продолжает понимать себя как часть власти, ищет свое место даже рядом с откровенно богоборческим режимом. Какая уж тут "брезгливость" к земному. Просто ждем хозяина, который найдет место и церкви в его властной пирамиде.

С этой точки зрения и современный "монархический шовинизм", и послереволюционное "обновленчество" — одного поля ягоды. Все эти движения фактически не имеют никакого отношения к Церкви, это лишь исторические формы поиска церковными структурами места под солнцем, коим для них является только земная власть, она для них "и брат, и сестра и матерь". Солнце-Христос с Его Царством для них не более чем далекая от жизни риторика. Различие же между "обновленечеством" и современными монархистами только в том, что входы под сень власти они искали в разных исторических обстоятельствах и подходили, соответственно, с разных сторон, порой противоположных. Это только демонстрирует беспринципность тех, кто узурпировал право действовать от имени Христовой Церкви — столпа и утверждения Истины. Стоит ли удивляться, что среди союзников церковных "консерваторов" и коммунопатриоты, и язычники-нацисты?

Не должна вводить в заблуждение и нарочитая "оппозиционность" всех этих кругов. Она проистекает от нестерпимой жажды припасть к рулям управления и понимания того, что демократия не даст идеологическому тоталитаризму места во власти. Отсюда и ненависть не столько к правящему режиму, сколько к демократии как таковой. Пользуясь собственно правами и свободами демократии, эти тоталитарные круги не довольствуются ее рамками и ненароком то и дело призывают к бунту и даже "к топору". Им ближе средневековый путь к власти через насилие.

Но даже сравнительно умеренные и "конструктивные" церковные круги испытывают определенное недоверие и подозрительность к демократической форме правления. Казалось бы, из христианского вероучения такое отношение не следует. Демократия, как это уже не раз отмечалась, строится на принципах свободы, ответственности и равенстве индивидуумов перед Богом. Свободное творчество личности сдерживается только возможностью осуществления таких же прав другими членами общества. Власть в значительной мере сужает поле своего влияния, оставляя его для других форм общественной жизни, в том числе и религиозных. При этом власть перестает претендовать на роль носителя "богоданного" земного устройства, признавая за собой характер "чисто земной, временной и преходящей ценности, обусловленной наличием в мире греха и необходимостью его сдерживания" (Основы Социальной Концепции Русской Православной Церкви).

Почему же православному сознанию порой милее абсолютистские, даже откровенно богоборческие режимы, явно склонные к абсолютизации себя как ценности? Почему, несмотря на заявленную "непредпочтительность для Церкви какого-либо государственного строя, какой-либо из существующих политических доктрин", в тех же "Основах", хотя и с определенными оговорками, но все же отдается дань почтения средневековому мифу церковно-государственной "симфонии"? Про демократию же говорится нарочито сдержанно, что эта форма правления, характерная для секулярного общества, а "утверждение юридического принципа свободы совести свидетельствует об утрате обществом религиозных целей и ценностей, о массовой апостасии и фактической индифферентности к делу Церкви и к победе над грехом".

Все это свидетельствует не о чем ином, как о том, что церковь осталась в средневековье и потому никак не может твердо определится в отношениях с современным миром. Отсюда и пресловутое "монофизитство". Понятно, что истины Церкви вечны, и не должно "приспосабливать" их под современность. Но не нужно приспосабливаться и под другие столь же преходящие времена. Нужно просто жить сегодня, а не позавчера, и адекватно реагировать на действительность не в соответствии с полюбившимися идеологическими мифами, а в соответствии с евангельским духом Христова учения.

Конечно, в первую очередь, прежде чем что-либо возвещать миру, церковь должна обратить пристальный взор на себя. Вглядевшись, мы увидим, что само иерархическое устройство церкви еще вполне в духе "симфонических" времен. Епископ не столько отец, сколько князь церкви. Окружающий его клир образует некое вельможное сословие, которому делегировано право даже не столько властвовать, сколько представлять церковь. Народ, конечно, не безмолвствует. Но его не склонны слушать. Всегда считается лучшим, когда за народ говорит его высокий представитель. А "мнение народа" используется в качестве аргумента в закулисных "верхах". "Мнение" же это часто формируется по такой же технологии, которая успешно практиковалось в тоталитарной империи Советов. Сам стиль разработки и утверждения тех же "Основ" — яркая тому иллюстрация.

Многие церковные конфликты не были бы таковыми, если бы они решались не в духе таинственного сбережения сора в избе, а в духе честного и открытого демократического обсуждения с уважением всех возможных мнений. Член Церкви, в свою очередь, не ощущал бы себя частицей безличной толпы, принимающей сторону того или иного лидера. Его право и возможность влиять на ход общецерковной жизни послужило бы воспитанию в нем ответственности слов и действий своих перед Богом. Это и в духе наследия новомучеников, каждый из которых лично отвечал и стоял за Церковь. Нынешние межправославные склоки это результат того, что всякое суждение делегировано "верхам", которые исходят из "интересов церкви", волей-неволей понимая под таковыми собственно интересы иерархии. Тем нелепее выглядит эта иерархическая келейность, что происходит она перед лицом внецерковной публичности. Чем сетовать на эту публичность, не лучше ли, не пугаясь собственного народа, ответить публичностью внутрицерковной? Это соответствовало бы даже не столько духу времени, сколько духу апостольской Церкви.

Свое отношение к оппозиции церковь должна пересмотреть не только внутри, но и вне. В абсолютистском обществе оппозиция была возможна только как бунт, к которому Церковь, естественно, могла относиться однозначно — как нарушителю общественного мира.

Оппозиция была асоциальным явлением. Такое воззрение на оппозицию в нашем, как говорят, неправовом обществе, т.е. обществе, не впитавшем конституционного порядка, во многом сохраняется и по сей день. Не свободна от него и церковь.

В современном же обществе оппозиция является не просто легальным и терпимым дополнением власти, но ее неотъемлемой частью и даже непременным восполнением, условием ее легитимности.

Таким образом, совсем иначе понимается известное место из послания апостола Павла к Римлянам, столь любимое узурпаторами власти. Всякая душа да будет покорна власти, а значит тому общественному порядку, который принят в стране со всеми атрибутами политического устройства, в том числе и оппозиции.

По большому счету сама Церковь глубоко оппозиционна. Она противостоит суете мира, всей структуре мира, сформировавшейся после грехопадения. Разделения мира с высоты такого противостояния принципиально мало различимы. Вечные истины, которым служит Церковь, несоразмерны частным "истинам" и блужданиям человеческих партий. По этой причине Церковь не может и не должна размениваться на отстаивание чьих-либо партийных интересов.

При этом Церковь может и должна стоят над схваткой власти правящей и власти оппозиционной. С одной стороны, она им "покорна" в равной мере, поскольку это ветви легитимной власти. С другой стороны, ее высшая, надмирная оппозиционность тоже легитимна уже с земной точки зрения. Поэтому эта оппозиционность носит повседневный и рабочий, а не чрезвычайный характер "мягкого" бунта через гражданское неповиновение, возможность которого провозглашают "Основы". Если само общество и государство терпимо к оппозиции и готово ее выслушать, считаться с ней, в том числе и с церковной оппозицией, то почему нужно с места в карьер угрожать неповиновением? Эта поза неуместна тем более потому, что сейчас она не требует никакого героизма. Мы жили совсем недавно в таком обществе, где действительно были и откровенно греховные действия со стороны власти. А противостояние им возможно было только неповиновением. Хотя бы по принципу "только не через меня", как призывал А.И. Солженицын. Где же были нынешние герои? Не противостояние и даже не замалчивание, а прямая ложь в угоду богоборческой власти. Но все, конечно, в "интересах церкви".

Есть в "Основах" еще один характерный показатель того, что их составители живут в каком-то своем, для нас уже давно прошедшем времени.

Провозглашается, что "областью общественных трудов Православной Церкви является печалование перед государственной властью о нуждах народа, о правах и заботах отдельных граждан или общественных групп". Смущает вот это словечко "печалование". Совершенно в средневековом имперском духе. Власть была всемогуща, высоко и далеко. Лишь составлявшие "ближний круг" вельможи, среди которых были и церковные иерархи, могли что-то донести до ушей властелина. Но не требовать, не просить, а только так попечалиться втихомолку — авось примет к сведению. Ведь только он абсолют.

В нынешнем же обществе власть не оторвана, а целиком зависит от народа. Он может не только "попечаловаться", но и просто потребовать. Если не услышит власть голос одного человека, то не сможет отвернуться от целых общественных групп. Конечно, наш народ еще не воспитан так воспринимать власть. Вот церковь может приложить свои усилия к формированию здорового оппозиционного мышления, когда оппозиционность определяется вертикалью соотношения в небесным, а не горизонталью земных дрязг и страстей. И сама церковь может открыто излагать свою общественную позицию, не боясь, с одной стороны, обвинений в "непокорности", а с другой — подозрений в коньюктурности и сервилизме. Это был бы достойный, авторитетный и объективный голос, единственным редактором которого может быть только Дух Святой. Для этого и создана Богом Церковь — чтобы "возвещать совершенства".

Эта миссия Церкви охватывает все формы человеческого существования, она призвана их освящать. Под освящением сейчас часто понимают некую одобрительную церковную санкцию, обряд, гарантирующий "помощь Божию" в награду хотя бы за то, что ее попросили. Что-то вроде найма Бога, Его обязательство всемерного содействия "освященному" делу. На самом же деле через освящение мы призываем Бога в сотрудники, заранее соглашаясь действовать в соответствии с волей Божией. Вот эта корректировка общества через сознательное и личностное согласие его членов содействовать Божиему Промыслу есть реальная возможность сотрудничества церкви с миром и воздействия на мир. Будь она только Церковью Духа Святого".

* * *

http://ashramko.virtualave.net/zapisi_06_06_01.htm — священник Александр Шрамко, из дневника — "ЧТО НАС ЖДЕТ?..". 06.06.2001. Опубл. на сайте "Дневник священника".

"Через Сошествие Святого Духа на апостолов родилась Церковь Христова. С того времени каких только страниц не было в ее истории. Бог терпел наше далеко не всегда святое участие в ней. Все же Он избрал нас соработниками нашего же спасения, доверившись нам и даровав для восполнения нашей скудости благодать Святого Духа.

Но наше нечестие иногда доходит до того, что мы не только не можем , но и не хотим стяжать ту благодать, которая наполняет жизнью бездушные камни нашего созидания.

Часто в истории побеждали и побеждают враги Церкви, которые восхищают себе право вещать от ее имени. Это те наследники Великого Инквизитора, которым не до Христа и Его дела на земле. Им нужно только Его Имя, чтобы на свой манер "осчастливить" человечество. И поэтому малейшее веяние Животворящего Духа в Церкви ненавистно им. И по этой, часто иррациональной, ненависти их и можно распознать, увидеть истинное лицо за "благочестивой" личиной.

Осмысление ряда логически связанных событий последнего времени позволяет заявить, что ныне решается судьба Русской Православной Церкви. Конечно, Христова Церковь будет до конца веков, но русское православие может оказаться к ней уже непричастно.

Так называемые "фундаменталистские" круги, осадившие Церковь со всех сторон, добиваются все больших успехов, расширяя и укрепляя свое влияние на все стороны церковной жизни. Хотя сам термин "фундаментализм" здесь если и уместен, то только в смысле указания на разрушение самого фундамента Церкви. На самом деле это неприкрытый советизм, захлестнувший русское православие после внезапного ее "перестроечного" освобождения.

Церковь оказалась к этому не готова. Никак не переработан опыт гонений. Не использовано попущенное Господом состояние социальной изоляции церковного общества, которое могло быть (и должно было бы быть) использовано для внутреннего собирания Церкви. Пассивное поглощение огромного потока внезапно утративших идеологические ориентиры советских людей привело к постепенному внутреннему перерождению Церкви. Сознательно или нет, но большая часть этих людей искала не столько Христа, сколько новых идейных подпорок, новую идеологическую мифологию. Новую, но на манер старой. Легче приспособиться к новым формам, чем внутренне перестраивать себя. Так оказалось, что нигде так ныне не сохранился Советский Союз, как в русском православии.

Как после революции наиболее старательными строителями нового общества оказались монархисты, так и сейчас бывшие коммунистические идеологи стали наводить свои порядки в еще совсем недавно "вражеском стане".

Удивительна здесь роль наиболее одиозных кругов Русской Православной Церкви Заграницей. Будто бы неустанный борец против советизма вдруг оказался его последовательным проводником и союзником. Уже не богоборческая власть, а оживление в России демократических и реформаторских тенденций стало заботой "зарубежников". Авторитарно-монархическая идеология зарубежных нафталиновых "столпов" пришлась удивительно к месту в новом православном сознании. Тоска по авторитету, по "порядку", по "сильной руке", все это наращивало симпатии к монархии, как панацеи от всех духовных и материальных бед. Сложилась уникальная ситуация, когда при полном противостоянии и даже враждебности двух ветвей русской православной иерархии власть собственно иерархическая оказалась за одной из них, а идейная, а значит и наиболее действенная, — за другой.

В такой ситуации патриаршей церкви ничего не оставалось, как волей-неволей сроднится с побеждающими идеями. Что было и не так уж трудно. Помогло все то же родство русского коммунизма с государственно-монархическим утопизмом. ...

Лед тронулся. ... В горячке иногда и вовсе спадала маска "христианства". И явственно проступало языческое, а то и сатанинское лицо.

...И покатилось. Уже разворачивается кампания по канонизации императора Павла. ...И уже все бесстыднее, — ведь победителей не судят! — открывается антихристианская сущность того, что нагло присвоило себе право называться "православием". Христос уже не нужен... И показательно то, что Священное Писание все реже и реже увидишь в руках "православных". Уже и старцы не так интересны, как чтиво про царей и цариц. Когда только креститься приходят, то удивляешься — многие даже Библию читали или пробовали читать. Не понимали, но старались вникнуть, познать божественные истины. "Воцерковились" — все. Полное равнодушие к Слову Божию.

Зато выйти с лозунгами против ИНН, против "глобализации", против клонирования, против папы, вообще против Запада с его "ценностями". Освящаем смертоносное оружие. Благословляем безбожных, покалеченных дедовщиной воинов на "христианскую брань". Приезжает епископ на передовую: " Ну что, ребятки, пива-то вам хватает?" Строим, строим новый "железный занавес". Даже к поместным церквам навязывается неприязнь. С новым стилем — подозрительно… Чем, например, опасен скандал в Молдавии? Ситуацию может, видите ли, использовать Румынская Патриархия, чтобы прибрать Молдавию под свою юрисдикцию. Вот вам и враг в лице церкви-сестры.

Да и с некоторыми другими церквами не лучше… Причины и поводы разные, но поворачивается все так, чтобы изолироваться и блюсти "свое истинное православие".

И все больше разговоры про "государственность". Ведь "православная" же она должна быть, хоть и во главе с атеистом, но "нашим", "православным". А "сектантов" гнать в шею! Диверсанты с каким-то еще христианством. Куда, если мы тут "исторически православные", да еще такие, что и о Христе нам знать уже совсем необязательно. Вся премудрость в крови нашего самого, что ни на есть, святого племени.

Вот такая она "наша вера". Конечно, как у нас любят говорить, "человеку нужно хоть во что-то верить". Потому оно и не без пользы иногда. Глядишь, утихомирился человек, нашел пристанище, часть чего-то единого. Что тут скажешь? Ведь и пионеры не без пользы старушек опекали.

И идет победно этот накат нового "православия". Те, кто не вписывается, либо затихают в своем мирке, либо приспосабливаются, либо откровенно опускают руки и отходят в сторону... Иерархия, опустив голову, выслушивает нотации и обвинения в "экуменизмах", но… слушается, оправдывается. Что ж, это для порядка, чтобы не забывали, за кем сила. А для большей убедительности можно и расколом пугнуть. Вроде даже и серчает начальство, но почему-то еще податливее становится.

Но вот, к досаде радетелей "церковного мира", оказывается, что нет, не все сдались. Есть еще православие, которое помнит себя как христианство. И не только помнит, но и деятельно себя проявляет. А вот это уже страшно для "православного" неоязычества. Что если действие Святого Духа скажется там столь бесспорно, что придется признать — там Церковь? Быть может, Церковь не во всей Полноте, но именно та из частей, что составляет соборную Церковь Христову. Как так? "Не наше" и вдруг — Христово? И не даст забыть, что такое христианство? А всемогущее новое "православие" явит себя на этом фоне тем, что есть — неоязычеством без прикрас.

Что остается? Задушить. Вот почему такая борьба вокруг священника Георгия Кочеткова. Он и его община — одни из немногих, что не опустили руки, не приспособились, не ушли в академические дали, не забылись в экзерсисах "на тему христианства". Вся деятельность этой общины, несмотря на обвинения в "снобизме" и "интеллигентности", это практическая христианская жизнь, а не умозрительные мечтания типа "было бы хорошо, если бы, да не…". Реальный духовный опыт — что может быть более убедительным? Когда воочию видишь, как, по слову апостола Петра, из "живых камней" устрояется "дом духовный".

Против такого свидетельства мобилизуется весь арсенал — провокация, клевета, ложь под видом "богословия". Многих удивляет, почему так топорно сработаны обвинения в ереси. Да просто потому, что дело вовсе не в догматике, к которой у нас, как и к Священному Писанию, конфессиональная глухота и безразличие. ...

Здесь всплывают все те же советские методы. Было время, что уже почти открыто подсмеивались над "коммунистическими принципами". Но если нужно было кого-то уничтожить, вытаскивали на свет эти принципы, чтобы поймать на "безыдейности", на предательстве "делу партии и социализма". И в первых рядах обвинителей — рьяные комсомольцы, которым за верность и бдительность дозволялась кое-какая доза "буржуазного рая".

"Принципы", "догмы" оказываются важны не сами по себе, не как указатели верного пути, а как столбы, на которые, если постараться, можно натолкнуть противника, чтобы тот расшиб себе лоб.

Это, кстати, хорошо усвоили студенты семинарий и академий и боятся писать дипломные работы по догматике. Слишком скользкая область — не успеешь опомниться, как в еретиках окажешься. Уж лучше, как они говорят, про "заборы", то есть скрупулезное бюрократическое описание архитектуры и истории храмов. Догматика стала пугалом, вместо того, чтобы быть областью творческого богомыслия. Предпочтительно не штурмовать горные вершины, а "смиряться" страхом угодить в ущелье.

Так что в данном случае, думаю, не стоит попадаться на эту наживку — что-то доказывать и выискивать на поле богословия. Лучше подумать, что если мы дадим уничтожить эту ветвь соборного православия, то печальной может оказаться судьба всей Русской Церкви. Я говорю "ветвь", чтобы подчеркнуть — было бы странно утверждать, что вся Полнота Церкви Христовой пребывает ныне у Кочеткова.

В Церкви есть люди, близкие ему в той или иной степени, есть и во многом не соглашающиеся. Но если у нас осталась еще совесть, если у нас болит сердце за истинное христианское православие, мы поймем — сегодня здесь решается наша общая судьба, здесь проходит линия фронта. И если все здоровые силы Церкви совместно выдержат оборону, то, быть может, многие еще воспрянут в надежде, даже те, у кого уже опустились руки. Если нет, то Русская церковь потеряет последний противовес и уже без всякого сопротивления покатится в тьму обскурантизма, изоляционизма и откровенного язычества.

Надо действовать, одного сочувствия мало… "не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших" (Лук.23:28).