Эразм Роттердамский

СТИХОТВОРЕНИЯ

К оглавлению

38.

К ГАГУИНУ. ЕЩЕ НЕ УВИДЕННОМУ

Что же шлют вас теперь пред дик достойный

Гагуина, Камея плохих и слабых?

Вы дрожащими, бледными предстали,

Словно Пармениов Теренцианский,

Связей ищете все: Кто? Что? Куда же?

Вас одних избегает Гагуина

Слава, чьи величайшие творенья

Мир огромный познал, дивясь, их ценит?

10 Значит мы, неотесаны в грубы,

Мы в такие вторгаемся чертоги,

В дом отца, что учен, высок и мощен.

Неотесан, в ком нет стыда ни капли,

Неотесанней — кто стыдлив не в меру!

Кем, скажите, считаете Роберта?

Не трагической маской? Бойтесь душу

Утонченную знаньем столь нечастым

Вы по меркам обычным черни мерить.

Связь бесспорная есть у граций вольных

20 С Аонийских сестер прелестным хором.

118

Страх напрасный в душе своей уймите

И к поэту ученому приблизьтесь,

Вас, пусть вы неотесаны и грубы,

Примет ласково он и благосклонно,

И с лицом и приветливым, и ясным.

Коль, приветом взаимно обменявшись,

Станет спрашивать он: «Откуда? Чьи вы?» -

Да не будет вам стыдно край назвать свой

Грубый или наставника — невежду.

30 Если спросит, зачем пришли: с моленьем,

Чтоб создателя песни сей представить

И чтоб песню он принял и ответил.

39.

СТИХОТВОРЕНИЕ НА «АННАЛЫ» ГАГУИНА И «ЭКЛОГИ» ФАУСТО, НАПИСАННОЕ ОСЕНЬЮ В ДЕРЕВНЕ

Только недавно, когда по лесистого берега краю

Я проходил орошенной травою,

Через приятное шел молчаливого леса безмолвье,

Сладостным тронутый в сердце восторгом,

Рощи, ключи, жизнь в деревне по сердцу презревшему были

Дымные кровли с толпой ненавистной;

Вместе с Мароном моим я в долинах Тема прохладных,

Вставши, молился и трижды и больше;

Вдруг, излучая сиянье, с Венерой прекрасною схожа,

10 Талия, Фаусто, твоя предо иною.

119

Узнана тотчас глазами моими, ко мне, улыбаясь

Нежно, свой ласковый лик обратила.

Остановилась лишь только: «Чем занят мой Фаусто,— спросил я,—

Иль Гагуин мой, прославленный всюду?»

«Здравствуют оба и каждый Эразму предан всецело,

То же иль лучшее молят Эразму».

«Рад я. Скажи-ка, что оба они замышляют, что школа

Франков пропеть иль прочесть бы сумела?

То, полагаю, что каждый с полей плодоносных и щедрых

20 Снять уповает как дар ежегодный

И урожай свой». «Во-первых, Роберт твой известный равняет

В речи свободной колена и славу

Франков, а равно и их королей жесточайшие битвы.

Нет уж того, в чем бы Галлия ныне

Стала завидовать Лацию даже, когда у самой есть

Ливий — в одном, во втором же — Саллюстий».

«Что тот поэт твой готовит еще? За какое творенье

К Фаусто питает он черную зависть?

Или молчит он, стремясь возродить взаимным покоен

30 Нивы, что в долгих трудах истощились?»

«Тот же, счастливец, проводит досуги, которым когда-то

Сам Сципиад предавался обычно,

Город оставив, один,— не один средь полей молчаливых,

В славном труде он проводит досуги.

120

Да, он один средь холмов и среди виноградников галльских

Бродит, скиталец, в полях Паризийских.

Спутники кроткие с ним, что в деревне так рады Камене;

Там, до конца Аполлоном плененный,

Новую песню свою, что достойна и муз, и поэта,

40 Он напевает на сельской свирели,

Песню, какую с собой, не страдая, сравнил бы сам Титир,

Кто под раскидистой буковой сенью

Музу лесную тревожил, играя на тонкой свирели;

Песнь, что стада полонила и пашни,

Песнь, что в горах прямоствольный склонила бы ясень, сумела б

Скалы смягчить и поток обездвижить;

Кроткими сделать она и волков бы сумела, и тигров,

Даже смягчила б подземное царство.

И наконец,— что так мило тебе,— чиста эта песня:

50 Ливии нет в ней и нет в ней Колумбы,

Здесь к Алексису — красавцу нигде Коридон не пылает,

Нет и Филлиды в творении целом.

Все это только одобрит суровой Сорбонны цензура

— Много у ней всевозможных Катонов! —

Все это детям учитель не стал бы стыдиться поведать

В розгообильном своем помещенье.

И Ипполит прочитал бы родителю с сердцем суровым!

Трижды счастливым сочтется и больше,

121

Всякий тот Галл, всякий Вар, Поллион поистине

всякий,

60 Если свирелью воспел его Фаусто.

Здравствует пусть и, навеки известен, со славною

песней В четырехстраниом он славится мире!»

40.

РОБЕРТУ ГАГУИНУ ПЕСНЬ О СВОЕЙ УЧАСТИ

Дивлюсь, какие звезды мне

При рожденье моем мрачный струили свет,

Моя отрада, Гагуин.

Ведь по праву же всем, что совершаю я,

Созвездья правят вышние;

В первый раз на меня, лишь я увидел свет,

Средь жалоб писка детского

Красноватой звездой грозный Юпитер сам

Взглянул и, неприязненна,

Смех Венера — звезда блеском излила мне.

Меркурий лишь стремительный,

Издалека сверкнув среди блестящих звезд,

Благой, дары навеял мне;

Но завидуя мне, старец с косой, и тот,

Вулкану кто соперник был,

Их лишили меня — хладный и пламенный.

Иль земнородных жребием

Три богини тройной волей командуют?

Досталась мне тягчайшая

Жизни нить. Из богинь, верим, крылатая

Всем на земле ворочает.

122

На погибель свою, бедный, конечно, я

Поклялся сокрушить ее,

Поликрата себе долю счастливого

И Суллы, дерзкий, не молю.

Сам Арпинский не раз, и незаслуженно,

Судьбу свою клял консул тот,

Ту, что столько удач, столько приятного

Злом мелочным испортила.

30 Тот же — сущий мужлан, дела не знающий,

Борьбы с превратной жизнию,

На непрочность даров сетует кто судьбы.

Того счастливым я зову,

Кто умеет смягчить бед настоящих зло

И помнит благо прошлое,

Верит кто, что придет снова, что минуло.

Меня ж от груди матери

Рока тяжкого ход и беспощадного,

Не преставая, мучает.

40 Я бы счел — на меня ларчик обрушился

Весь Прометея дерзкого

И все мрачное то, тяжкое все, что есть

В жилище черном Тартара.

Что, увы мне, за бог малым завидуя

Певцам, какой-то гений злой,

Иль Юнона, ко всем музам враждебная,

Все бьет по голове моей?

О, рожден для судьбы более радостной

Гагуин, ты мне дважды честь,

50 Коль не презришь теперь скромного друга ты,

Не весь несчастным буду я

И не сдастся душа тягостным бедствиям.

123

41.

УТРЕХТСКОМУ ЕПИСКОПУ ДАВИДУ, ПОБОЧНОМУ СЫНУ ГЕРЦОГА БУРГУНДСКОГО

Пастырь здесь погребен, и Давид он не именем только,—

Сын твой, великий Филипп, стоит отца своего.

Он свою паству лелеял не меньше, чем с благостью отчей,

Мир возлюбя, он добру благоволил и уму.

42. ЕМУ ЖЕ

Здесь тот Давид, что Филиппу был герцогу сыном похвальным,

С отчей любовию он паству лелеял свою.

43.

ОДИННАДЦАТИСЛОЖНИК ЭРАЗМА К СТУДЕНТАМ

Всем, кто друг и благой, и чистой музы,

Он — услада; и нет совсем здесь скверны,

Иль того, что бы яд прикрыло медом:

Славит только Христа Вильяма лира.

124

44.

НА ИСПРАВЛЕНИЯ ВИНЦЕНТИЯ ПРОТИВ ИСКАЖЕНИИ ИСПРАВИТЕЛЯ МАЛЛЕОЛА

Больше, чем я захотел позволить Варию с Тучкой,

Против музы моей темные толпы вершат.

Этот чернит и карнает, тот к пурпуру ладит лохмотья,—

Нет и страницы одной, чтоб без изъянов сочли.

Или недавно какой потрясен был я пакостью гнусной,—

Грязный Маллеол меня бедного жал и теснил.

Этот бездельник пока вытряс грязь на меня и умножил,

И пока тряс он старье, грязи подбавил еще.

Блеск им украденный тут возвращает Винцентий отделкой

10 И украшает его, индексы книге придав.

Жажду, пусть здравствует мой отомститель Винцевтий вовеки,

В скверном да сгибнет огне этот Маллеол — чума.

125

45.

ВЕЛИКАЯ БРИТАНИЯ, КОТОРАЯ НЕКОГДА БЫЛА НАЗВАНА АЛЬБИОНОМ, А НЫНЕ ЗОВЕТСЯ АНГЛИЕЙ, РАДУЮЩАЯСЯ ДОБЛЕСТИ НЕПОБЕДИМЕЙШЕГО КОРОЛЯ ГЕНРИХА И ВЫДАЮЩЕМУСЯ ТАЛАНТУКОРОЛЕВСКОГО ОТПРЫСКА

Говорит Британия

Если великих богов позволено милости славить

И радость находить в дарах достойнейших,

То почему не могу я назвать свою землю счастливой?

Достоин бед, кто благ своих не ведает.

Индии гордость далекой — ее руноносные рощи,

Араб привык гордиться благовоньями,

Ладаноносным пескам богатая рада Панхея,

Златой рекой земля иберов славится.

Нил семиустьем своим процветание дарит Египту

10 И вина прославляют Рейна жителей.

Африки гордость обильной — ее плодоносные недра,

Кто гаванями славен, кто — товарами.

Нет у меня ни в ключах, ни в реках больших недостатка,

Ни в тучных пашнях,, ни в лугах смеющихся.

Я плодовита людьми, изобильна металлами, зверем;

Не хвастаюсь, что всюду огибающий

Щедро богатства дает Океан мне и дружество — небо,

Что воздух так нигде ие веет сладостно. Феб не спешит у меня погрузиться в закатные воды,

20 С его сестрою входят ночи светлые.

126

Разве могу пренебречь я шерстью хваленного Бета,

Где руно мягче белых агнцев жертвенных?

Да я твои, о Мемфис, презирать чудеса я ве мог бы,

Но больше слава та и справедливее,

Что прославлена я, Британия, Грецией, Римом,

Что древностью вторым я миром названа.

Но я не хвастаю этим: то было давно, а сегодня

Султан иа шлеме я взношу торжественно,

Ведь у меня есть король— честь славнейшая

славного царства,

30 Король — одно лишь чудо века этого.

Он одинаково сведущ в искусстве Паллалы и Марса,

Он битв знаток, но мир ему возлюбленней.

Прочим прощая, себе ничего не прощает,- правленье

Для всех — вольнее, для себя - суровее.

Он полагает, что так будет лучше всего для отчизны,

Он к добрым кроток, страшен лишь преступникам.

Дециям не был свой Рим, своя Аттика Кодру дороже,—

Отчизна, что из бедствий рока вырвана.

У божества и у неба такое величье, какого

40 Не знали ни Метелл, ни муж Эгерии.

Не было меда в речах у властителя Пилоса слаще,

Не больше ум, не выше был у Цезаря.

Не было у Мецената десницы столь щедрой в дареньях,

Иль воздержанья от кровопролития.

Произошел, как считают, Эней от лона Венеры,

А Сципион родился от Юпитера;

127

Что, если б эти века моего короля увидали,

С лицом прекрасным, с сердцем превосходнейшим?

Не заключили 6, что сам помогает людям Юпитер,

50 Здесь, в нашем скрывшись теле человеческом?

Будет всегда для меня он подобен великому богу,—

Отец златого века, Аполлон он мой.

Всходит — и век из пределов моих исчезает железный,

Вернувшись, зло Астрея все рассеяла.

Именно так на всем небе созвездия меркнут, бледнея,

Титан лишь заблистает ликом огненным.

Януса можно уже запереть, жить долго в покое

При столь могучем мира защитителе.

Бедная я! Что ж, Юпитер, не дал ты ему бесконечных

Годов, все давший прочее?

Наши боги хотят превзойти земные уделы.

И коль молитвам внемлют небожители,

Поздно поистине пусть возвратится он в звездные выси,

Пусть поздно Парка нить обрежет смертную.

Кончил со смертью Алкид труды свои, полные славы,

Но небо добрым королям назначено.

Боги тогда пусть его обретут, когда Нестора годы,

Когда он старость превзойдет Титонову.

Но для меня пусть живет он, пока августейший потомок

70 Не даст нам имя, лик и ум родителя.

Пятое в царских чертогах уже подрастает потомство:

128

Три — королей отцы, две ж будут матери.

Так же, как в Пестума кущах, весной обновленного снова,

Взрастают розы от росы живительной.

Самый приятный цветок для прекрасной Венеры, другой ведь

Не дышит и не блещет привлекательней.

Нет у других обаянья венков, сплетенных из розы,

Обвить власы достойной королевские.

Здесь, где веселое рвенье взрастившего их садовода

80 Сливает розы алые и белые,

Среди обилья шипов и алеет одна и белеет,

Как если б слить багрянку с костью белою.

Тот же у всех аромат и роса всех та же выводит,

И тот же куст, и прелесть та ж и молодость.

Та же и почва питает их влагою той же, лелеют

Их ветерки и звезды те же самые.

Родственных два есть побега, которые дивным оттенком

Разнообразят цвет и юность нежную.

Эта, едва рождена, вся под кожицей скрыта зеленой,

90 И легкий пурпур светится сквозь трещинку.

Та белоснежного лика едва выпускает вершину

И, раскрываясь, рвет одежды тесные.

Эта, покров разорвав, острый кончик весь свой выдвигает,

Грозя раскрыть все лепестки стесненные.

Та, не прорвавши еще белоснежных своих оболочек,

Лишь ветеркам вверяет силы слабые.

Белые тут лепестки заливаются пурпуром нежным.

Иль цветом брата, иль звезды окрашенным.

129

Дважды шести лепесткам она, величайшая, рада,

100 Являя кудри в Тирском блеске пурпура.

Так не алеет и шерсть, что багрянкой окрашена дважды,

И Феб, всходящий над волной рассветною.

Роза не только улыбку прекрасную дарит прохожим,

Но обещает семена златистые.

Это — Арктур мой, кто горд своего названья значеньем,

Кого являет словом он и доблестью.

Видишь, какой в нем пример благородного облика виден,

Как блеск ума в глазах живого светится.

Ранняя мудрость не ждет медлительной зрелости —

пылко

110 Природой годы обгоняет данные.

Был вот таким Иессид и во всем с ним сын его схожий,

Когда рубил он, мальчик, чудищ яростных.

И когда спор на суде сумел его сын уничтожить

И злую ложь искусной ложью выявить.

Ближняя следует нимфа, которой даровано имя

Жемчужины, в Персидском море выросшей.

Знаменьем я восхищен и манящим сиянием камня

И млечным целомудрием жемчужины.

Камешек кругл и изыскан своей безупречною гладью,

120 В его природе — ничего нечистого.

Родственность новая есть у жемчужины с небом пресветлым:

Сверкает — ясным, светит солнцем облачным.

Но моя дева благим предана божествам беспредельно —

130

Стремится к небу, а не к морю зыбкому.

Если бы кто увидал, как резвится с нимфами дева,

И брата, кто стрелу пускает легкую:

Он — это Феб золотой, а она — серебристая Феба,

Клянется пусть благими Феба светами.

Вот уж и Генрих, дитя, родителя именем гордый,

130 При Скелтоне, святых начал наставнике,

С самого нежного детства вникает в искусства Паллады.

В его лице отец так явно видится!

Это ж отца отраженье блистало в Аскании древле,

Так схож Ахилл был с дивною Фетидою.

Некую славу сулит Мария названием самым

Светила, никогда не заходящего.

Но какой песней, Эдмонд, колыбель твою воспою я?

Сюда, о сестры со златыми плектрами,

Струнами тихие сны вы навейте своими ребенку

140 И фесценнин вы прозвучите песнями.

Нимфы, его колыбель вы осыпьте приятно дарами,

Все соберите травы благовонные.

Кассию, кальту, тимьян и амброзию также с шафраном,

Амом сирийский, майоран приятнейший.

Тысячу видов цветов и тысячу разных расцветок,—

Горит средь всех лишь роза величайшая.

Алую, белую розу смешайте в венках благородных,—

Ликует сын, цветам отцовским радуясь.

Мальчику, Парки, молю, дайте белую пряжу на

прялке,

150 Пусть жизни нить на ней течет счастливая.

131

46.

ПЕСНЬ-ИМПРОВИЗАЦИЯ

Что тебе было угодно излить красноречья истопник

Здесь, восхваляя меня,

Скелтон, поэт, заслуживший отличия вечного лавра

И украшение муз?

Мы не прославили ведь ни сестер Пиерийских пещеры,

Ни из источника муз

Влаг не испили, какие уста изощряют поэтов.

Лиру тебе Аполлон

Дал, что украшена златом, а сестры — звучащие плектры;

10 И на устах у тебя

Слаще Гиблейского меда само

Убежденье бытует.

И Каллиопа себя

Всю на тебя излила; превосходишь ты лебедя песней;

И уступает тебе

Сам Родопейский Орфей со своею простертой кифарой.

Ты вместе с лирой своей

Можешь смягчить и зверей, и дубы непреклонные сдвинуть,

Можешь течение рек

Быстрое остановить, на пленительных струнах играя;

20 Можешь и скалы склонить.

Пред Меонийцем Гомером так греки в долгу, так,

Вергилий, Мантуя — перед тобой;

132

Скелтону так своему, и уже признается он в этом,

Бритов обязан предел.

Первый из мира латинян камен он в Британию вывел,

Первый он здесь научил

Речи и тонкой, и чистой. С таким предводителем, Скелтон,

Англия пусть ничего

Не устрашится — и даже — поспорить с поэтами Рима.

30 Здравствуй вовек и живи.

47.

ОБРАЩЕНИЕ СПАСИТЕЛЯ К ЧЕЛОВЕКУ, ГИБНУЩЕМУ ПО СВОЕЙ ВИНЕ. НАБРОСКИ БУДУЩЕГО СТИХОТВОРЕНИЯ

Хоть у меня одного все блага небес и земные,

Не явное ль безумие,

Что, человек, к ложным благам, но к истинным бедам стремишься,

Ко мне же — редкий, иль никто?

Многих влечет красота, и меня нет прекрасней на свете:

Никто не чтит красу мою.

Полон я вышнего света, в родителях я благороден.

Зазорно разве мне служить?

Я и богат, и готов и великое дать, и немало,—

10 Люблю просящих: где они?!

Есмь и зовусь я терпеньем отца высочайшего: люди ж

Совет со мною презрели;

133

Я — и наставник: никто за учителем, мною, не идет;

Я—вечность: нет стремленья к ней.

Путь я, которым одним достигают неба созвездий,

Но путник редкий им идет.

Хоть я единый создатель и жизни, и самая жизнь я,

Что ж презираем смертными?

Вестнику правды не верят, надежд мне своих не вверяют,

20 Хоть нет меня надежнее.

Я милосерден, готов сострадать, но ко мне прибегает

Едва ль бедняк какой-нибудь.

Я справедлив, наконец, и суровый неправды отмститель:

Едва ль кому внушаю страх.

Ты, кто бросаешь меня, человек, коль твоя беззаботность

До смерти доведет тебя,

Значит, ничто не прошло. На меня не вали свои вины;

Ты сам виновник бед своих.

48.

КНИГА, ПОСЛАННАЯ В ДАР

Что эту малую жертву робею дать другу большому, Ладана малость когда вышних пленяет богов?

134

49.

НА СЛЕПОГО КОРРЕКТОРА ТРАГЕДИИ

Что же так часто, читатель, везде ты погрешности видишь?

Тот, кто корректором был, света не видел уже.

50.

НА ШЕСТЬ ВОССТАНОВЛЕННЫХ КОЛОКОЛОВ, КОТОРЫЕ БЫЛИ СОЖЖЕНЫ МОЛНИЕЙ

Мы — шестизвучие меди, но я, наиболее звонкий,

Альфой с Омегой зовусь, Троице кто посвящен.

Нас и священное зданье благая забота Герарда —

Пастыря воссоздала, молньи спаленных огнем.

51.

НА КОЛОКОЛ, ПОСВЯЩЕННЫЙ МАРИИ

Медный звон у меня, но не сыщется медного звона,

Чтобы с родившей Христа мог он сравняться хвалой.

52.

НА ТОТ ЖЕ КОЛОКОЛ

Мария имя мне дано взаимное,

Никто не восседает ближе к Троице.

135

53.

ТРЕТИЙ КОЛОКОЛ, ПОСВЯЩЕННЫЙ КРЕСТИТЕЛЮ

Глас вопиющего был, чье прозванье несу; и народ я Чтить призываю Христа равно и ночью, и днем.

54.

ЧЕТВЕРТЫЙ КОЛОКОЛ, ПОСВЯЩЕННЫЙ АПОСТОЛУ ПЕТРУ

Я, посвященный Петру, гоню демонов, молнии

также, Крашу я кантами дни праздников и похорон.

55.

ПЯТЫЙ КОЛОКОЛ, ПОСВЯЩЕННЫЙ МАГДАЛИНЕ

Я — Магдалины, молний зло уже в прошлом,

Ведь лучшее и всё дает благой пастырь.

56.

ШЕСТОЙ КОЛОКОЛ, ПОСВЯЩЕННЫЙ ВСЕМ СВЯТЫМ

Тонок мой звон, но и он издалека до слуха доходит, -

Мне небожителей сонм вкупе даст имена.

136

57.

ИНАЧЕ

Пусть за меня ни Додона, ни светская бронза Коринфа

Не состязаются: звон всем небожителям мой.

58.

НА НЕКОЕГО ПРИДВОРНОГО, ВРАЖДЕБНОГО КЛИРУ

Вот он Урсал — Мидас, но того он Мидаса глупее,

Всем без разбора спешит всюду прославить себя;

Он и ярится на клир, похищая тем славы начатки,

И в Фаларида Мидас сей превращается вдруг.

Древле так славу стяжал, полагаю, сожжением храма

Некий гречишко, творец столь непомерного зла.

Мысли безмозглой такой ты водой никакою не смоешь,

Мог бы один лишь клинок бешенство это смирить.

59.

НА НЕГО ЖЕ

Думаю, что ни Мидас столь нелепым умом не отмечен,

Ни против клира и ты, Малх, не свирепствовал так,

137

Как это делает некто,— к чему называть его имя,—

Не разбирая пути, рвется он к славе своей.

Ах, если б некий ему Аполлон дал ослиные уши,

Или же оба ему Петр его уха отсек!

Или пусть больше шумел бы и делал бы то, что в отцовском

Прозвище первый его слог означает собой.

60.

НА НЕГО ЖЕ

Некто сказал тебе, Урсал, что ты, на клир обозлившись,

Кесаря право и с ним право святое хулил.

Ты же смеялся над тем человеком и много, и долго,

И справедливо — ведь смех легче всего и глупей.

Кто бы подумал иное, твое лишь услышавши имя,

Будто не ты осквернил славные права права?

61.

НА ОБОРОТЕ КОДЕКСА, ПРИНАДЛЕЖАЩЕГО ВАТТУ

Ватт — мой владелец; кто схитит меня загребущей рукою,

Ватт, я желаю, везде пусть перед ним предстает.

138

62.

ЯКОВУ ВАТТУ

Будь, Яков Ватт, бестрепетным:

Умерший славно, будет жить.

63.

ЕМУ ЖЕ

Не ведай страха, Яков Ватт:

Воскреснет славно умерший.

64.

ЭПИТАФИЯ ГЕНРИХУ, ЕПИСКОПУ КАМЕРЕ

Здесь Генрих спит, краса от корня Бергена,

Кто нравов славой выше дедовских родов.

Всего важнее благо паствы он считал,

На что, благой, он средства отдал отчие.

Затем, горя любовью к небожителям,

Твою обитель, Яков, посетил, Петра

Твердыню также и Иерусалим святой.

65.

О НЕМ ЖЕ

Из семерых одного, порожденных Бергеном братьев,

Парка, завидуя, здесь Генриха скрыла в земле.

Он же для паствы Камбрейской и пастырем был и отцом ей,

139

Не для себя — для нее и для отчизны рожден.

Благочестивый, он дважды в обители Якова бывший,

После и Рим, и святой Иерусалим посетил.

Так, благочестьем подвигнут, своей добродетелью славен,

Век свой счастливо скончал, не запятнавшись ничем.

66.

ДОСТОЙНЕЙШЕМУ ОТЦУ АНТОНИЮ БЕРГЕНСКОМУ, АББАТУ СВ. БЕРТИНА, О СМЕРТИ ЕПИСКОПА КАМБРЕ

Смерть, кто зависти дочь, но и матери самой преступней,

Тем же оружьем стремясь больший урон причинить,

Неповторимую ветвь благородного древа срубила:

Генриха, Бергена был честью, надеждою он.

Так разноликую скорбь он одним погребеньем рождает;

И о патроне пока родина, плача, скорбит,

Доброго пастыря паства пока ожидает, лишившись,

Как и советника двор, непревзойденного в том,

Бедность ученая жаждет благого пока Мецената,

10 И о надежде своей сирых рыдает толпа,

И, наконец, пока в скорби весь Бергена люд провожает

Отпрыска прах своего, честные слезы лия,

Ты, и уже не впервые, о пастырь Вертинский, о брате

140

Плачешь,— увы, третий он из столь большого числа

Плачешь по праву, но пусть будет мера для праведной скорби;

Радуйся, что не всегда можно иметь, что имел.

Истинно, брат не скончался — направился к вышнему небу:

Нравов своих чистотой, жизнью он то заслужил.

Вы лишь храните останки нетленные этого рода,

10 Боги, кто благости полн к духом великим мужам.

67.

НА ТИТУЛЕ КНИГИ «О ПРЕВОСХОДСТВЕ ИМПЕРАТОРСКОЙ ВЛАСТИ»

Вы, кем чтим глубоко кесарь, мир хранящий христиан,

Сердцем эту книгу чтите, что нам кесаря хранит.

68.

НА КАРТИНУ С ИЗОБРАЖЕНИЕМ МИФА О ГИГАНТАХ

Вот из нелепой земли, без отца народившись Гиганты

Горы на горы поверх громоздят, самого угрожают

Неба владыку низвергнуть с его высокой твердыни.

Но безуспешны безумные силы, лишенные смысла.

141

69.

НА НИХ ЖЕ, ПОРАЖЕННЫХ МОЛНИЕЙ

Нагроможденные рушит Юпитер ударами молний

Эти громады, огнем облекая Гигантов и горы.

Так, так без разума сила, так все нечестивых деянья

Ниспровергаются вмиг непрерывно отмщением вышних.

70.

НА КАРТИНУ С ИЗОБРАЖЕНИЕМ УМЕРЩВЛЕННОГО ПЕНФЕЯ

Эхионида ты зришь, Пенфея,

Кто чужеземного Вакха тайны

Презрел. Но был нечестивец этот

Мстителем — богом за зло наказан.

От материнской руки погиб он

И от вакханок — сочтен за зверя.

Как преступленья достойна кара

И злодеянья злодейств достойны!

71.

НА ИЗОБРАЖЕНИЕ ОБЕСЧЕЩЕННОЙ ЕВРОПЫ

Тот, кто с вершины быков повернул к морскому прибрежью,

Тот и тебя убедить может жезлом золотым.

Будут свидетели тут — сандалии с крыльями, будет

Шапка двуцветная — знак на золотистых кудрях.

142

Спросишь, что делает он: он Любови отцовской прислужник,

Прячет, ве ведая сам, хитрость угодой своей.

Ведь похититель обличье быка белоснежного принял,

Дерзкий, добычу свою он понесет по волнам.

Крита как только достигнет, тотчас же не будет Юпитер

10 Больше быком, да и ей девой недолго пробыть.

Да и к чему ни принудит слепая любовь человека,

Если не стыдно быком даже Юпитеру стать?

Или какой же довольно для девушек милых защиты,

Если прельститель — и тот страшен поистине был?

72.

ПОД ИЗОБРАЖЕНИЕМ ЛИКА ХРИСТА

Здесь он во глубь души сокрытую глядит.

Всё сделай, чтоб ее сверкала глубина.

73.

НА ДОЧЬ БЕКИ, ЧТО НА НАШЕМ ЯЗЫКЕ ОЗНАЧАЕТ «ПОТОК»

Я — Вильгельмива, отец мой — Арнольд, по прозванию Бека;

Был он не только «поток» — прав он обеих исток.

В качестве зятя, Антоний, один ты ему приглянулся:

143

Схожий с Избрандом — отцом равно лицом и душой.

Жизнью не меньше тебе, чем красой, я обязана также:

Храмы, потомство и дом были заботой моей.

Ту, что родила сынов четырех и столько же дочек,

В люстр моей жизни седьмой разом похитила смерть.

Так, пожелавши, читатель, покоя душе сей

и праху,

10 Долго живи, но ничто — долго, живи хорошо.

74.

НА НЕКОЕГО МАГНАТА, НО ПОД ВЫМЫШЛЕННЫМ ИМЕНЕМ, КТО ЗА ХВАЛЫ ЕМУ ОТПЛАТИЛ НИЧТОЖНЫМ ПОДНОШЕНЬИЦЕМ

Мою ошибку выправил

Марулл премило, ибо мной

Со всей похвален щедростью,

Поэта тароватого

Он отдаряет мелочью.

О человек, о дивное

Его благоразумие!

Не хочет славы он без дел,

Молчанья хочет, их свершив.

10 Зато наградой скряжною

Зовет он к палинодии,

Зовет он к умолчанию.

Не такова в нем трезвенность

И бережливость хваткая,

Когда и скоморохам он

144

И дуракам постыднейшим

Дает подарки щедрые.

А что певцам дает он то,

Что — меньше, чем не дать совсем,

Тут стыд виной, а не порок.

75.

НА ТИТУЛЕ ДРУГОЙ КНИГИ ПОСЛАННОЙ В ДАР ЕПИСКОПУ АРРАССКОМУ

С приметой доброй шествуй, ты мой дар книжный,

Хоть тощим сотворил тебя поэт скромный.

Вельможе мудрому понравиться б только,—

И Эритрейские ты превзойдешь камни.

76.

НА ТИТУЛЕ КНИГИ, ПОСЛАННОЙ В ДАР БУСЛЕЙДЕНУ

77.

Чести собой не придам я Буслейдена библиотеке, Библиотека сама больше мне чести придаст.

НА ТИТУЛЬНОМ ЛИСТЕ КНИГИ,

Право же, ты не украсишь Антония библиотеку,

Библиотека тебя, книга, украсит собой.

145

78.

СЛАВНЕЙШЕМУ ПРИНЦУ ФИЛИППУ, СЧАСТЛИВО ВОЗВРАЩАЮЩЕМУСЯ НА РОДИНУ, ПРИВЕТСТВЕННОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ ЭРАЗМА, ГОВОРЯЩЕГО ОТ ЛИЦА РОДИНЫ

О достопамятный вечно и вечно день достохвальный,

Тот, что благие на пряже мне Парки длят белоснежной;

Так вот сребристая блещет жемчужина средь Эритрейских

Раковин; только она дня такого все радости должно

Обозначить могла б, что тебя, желаннейший принц мой,

Среди обетов к тебе и молений, поникших в печали,

Вновь мне вернул. И теперь возвращенной я вижу надежду

Снова мою,— я тебя — честь, вершину молений, приемлю.

Право, жемчужины мало одной для дня ликованья,

10 Дня, что навек обновляет все радости прежние жизни,

Дня, в завершенье одном для меня столько радости слившем.

Слов недостаточно мне, да и сердца в груди нехватает —

Выразить радость, и слабы для рукоплескания руки.

К нам из испанской земли возвратился Филипп невредимый.

146

Невредимый, и все с Филиппом моим возвратилось.

Вот возвращенье Филиппа народ и сенат восхваляют,

«Ио»,— ликует толпа, возвращенье встречая Филиппа;

Отзвук дают звонкозвучные кровли: Филипп возвратился,

И не обманчив сей образ опять повторенного звука:

20 Ведь возвращенье Филиппа безмолвные чувствуют скалы

И, не безмолвны совсем, отзвук шлют возвращенью Филиппа.

Был ты далеко отсюда — и все было в горькой печали,

Здесь ты опять невредимый — и все в поклонении блещет.

Так, где — сурова — зима Аквилонами воздух вздымает,

Голая никнет земля и сады без цветов загрустили,

Реки недвижно стоят и тоскуют без листьев деревья,

Нива бесплодной простерлась, поля без побегов слабеют;

А когда вновь от зефиров, что веют теплом, возвратится

Юность веселая года,— сады в усыпленье цветочном,

30 Снова потоки бегут, вновь листвой зеленеют деревья,

Нивы тучнеют плодами и поле ликует в побегах.

Только Титан златовласый в пучину сокроется моря,

147

Тотчас же ясного мира прекраснейший лик исчезает,

Вялый нисходит покой и, суровая, крыл чернотою

Ночь и недвижность, что смерти подобна, все кроют собою;

А когда снова Заря, на пурпурной вернувшись квадриге,

Ласковым светом откроет росою покрытые земли,—

Разом все прежний свой вид принимает, сочтешь ты, что снова

Все возрождается вновь, молодея в обличье приветном.

40 Ты мне — сладость весны, ты — возлюбленный свет, ты единый

Все отнимаешь, уйдя, и, вернувшись, все возвращаешь.

Как все скорбело тогда, когда не было с нами Филиппа,

Как мое сердце тогда трепетало в заботах тревожных.

Снова пока для тебя не открылась ныне тройная

Галлия, ныне ты видишь великого тестя державу,

Зришь полноводную Рону теперь и поля, что к холодным

Близки хребтам, и они у сестры под владычеством мирным;

Ныне, Рейв перейдя, ты в пространные входишь владенья,

Где твой родитель царит, проходя города и народы.

50 Быстрый в стремлении к ним и к делам с их важною сутью,

Только к моленьям моим ты медлителен. Мне по привычке

148

Мнится, что медленней даже движение месяцев вялых!

Как эти сдвоены ночи, как солнце ползет, утомившись

На нехотящих конях! И нередко, теряя терпенье,

И нетерпима к задержке, любовь на тебя издалека

Громко роптала, мешая с горячей мольбой осужденье;

«О равнодушный ко мне чересчур, настает уже снова

Ныне зима, но ленивый, ты мешкаешь все добровольно,

И без конца твои взоры пленяют чужие нределы,

60 Ты и не чувствуешь, что я измаялась в бедах и страхе.

Не адамант ли в груди у тебя, что возник незадолго?

Разве ты где-нибудь выпил воды усыпительной Леты

Ты — отчизны сладчайшей и почвы-кормилицы отпрыск —

Вспомнить не можешь, бесчувствен от долгого времени, ныне

Вспомнить не можешь? Чужие так царства тебя привлекают?

Пусть тебе дважды родной до неба возносится Бетис,

Титулом гордый двойным. Германия все же по праву,

Не отрицаю, гордится родителем также великим.

И по заслугам Савойя довольна сестрой — госпожою;

149

70 Франция предков далеких и сотни родных родословий

Может представить. Одним этим именем я утверждаю

Первенство, не уступлю ни сестре я, ни тестю бесспорно,

Сотне родственных уз и родителю не уступлю я,—

Только богами богата и вышними я и благими,

Почестью этой, скажу, что тебя мне единственной, тотчас

Как ты явился на свет из тайной утробы, Люцина

В лоно передала, котррое первый твой шепот слуха,

И на груди у меня ты задвигался, знатный малютка.

80 О каковыми тогда мое сердце моленьями билось,

О каковыми и ныне моленьями грудь моя бьется.

Рукоплескала тогда, веселясь, я рожденью Филиппа,

Рукоплещу веселее теперь возвращенью Филиппа.

Радостей сколько великих в тот день я провидела сердцем,

В этот провижу я день еще большие радости сердцем.

Ты превзошел моленья мои, любимейший, дивно

Благодеяньями, выше моих ты желаний, Сабейским

Ладаном храмы пусть дышат, пусть все алтари воссияют.

Пусть по обету спешит Громовержцу должная жертва.

90 Некогда дал мне тебя он, и он же тебя возвратил мне;

150

Он мне великого дал, возвратил еще большего он же.

Так продолжай же, Лахеса, молю я, из пряжи подобной

Принца жизнь до конца выводить, и па долгие годы,

Мрачными нитями доброй вовек не испортив основы.

Ты же, отец, кто обычно достойным достойное даришь

И из сосудов обоих мешаешь смертные судьбы:

Горя ему никакого не дай, иль — самую малость;

Мне же всерадостным он, как и есть он, да будет навеки,

Пусть же и я неизменно, как ныне, ему буду в радость;

100 Эти взаимные нам и священные радости, Ате

Да не расстроит вовек, неприязненна к благу людскому».

79.

СЛАВНЕЙШЕМУ ПРИНЦУ ФИЛИППУ, ВОЗВРАЩАЮЩЕМУСЯ

Здравствуй, Филипп, ненаглядный мои свет, повелитель народов.

Здесь, наконец, ты наш милый, желанный. Увидеть нам дали

Боги тебя — а у нас уж в душе и надежды свиданья

Не было. Здравствуй и радуйся! Боги да будут с тобою,

151

Как и сыны от сынов, имущие позже родиться.

Крепким навеки пребудь, и слава твоя не погибнет.

80.

ДОСТОЧТИМЕЙШЕМУ ОТЦУ УИЛЬЯМУ, АРХИЕПИСКОПУ КЕНТЕРБЕРИЙСКОМУ

Поэтов лебедями тонко сам Марон

Назвал, Уильям,— церкви всех прелатов честь;

И дивно, что по мненью необычному

У лебедя с поэтом совпадает все.

Обоих белоснежна белизна, один

Весь в оперенье белом, сердцем чист другой.

Приятен каждый музам, Фебу посвящен;

Обоим им на радость струй прозрачных ток,

И равно оба любят травянистый брег,

10 Певучи равно оба, и сильней, когда

Их старость удручает, на пороге, смерть.

Но кто познал природы тайны, говорят,

Что лебедей не слышно, коль Зефиров нет.

Так что ж дивиться, если в этот грубый век,-

Во оны дни певучий,— хор поэтов смолк,

Коль отовсюду Ноты воют, все глуша,

И мрачные Бореи злобных и тупых.

Благим же никому не ждать Фавониев.

А если благодатно для талантов всех

20 Фавор твоей повеет благосклонности,

Как он и есть, тотчас во всей Британии

Узришь поэтов чистых возрождение;

И так они певучи, и так звонки, что

Льют к вышним звездам песню лебединую,—

Пусть век их наш услышит и потомков век.

152

81.

ЭТИМ СТИХОТВОРЕНИЕМ ЭРАЗМ БЛАГОДАРИТ ЗА ПРИСЛАННЫЙ ПОДАРОК

О великий изысканности мастер

И первейший в науках, Кармельяно,

Вот стихами тебе пиита скромный

Возмещенье дает за дар блестящий,—

Так он золото медью возмещает.

Но ведь что и богам самим сумел бы

Благодарный, но скромный дать пиита,

Как не ритмы свои и не размеры?

А тебя одарять стихами, Пьетро,—

В лес дрова приносить, а в море — волны.

82.

ЗАМОК, В ПРОСТОРЕЧИИ НАЗЫВАЕМЫЙ ГАММЕНСКИМ

Что невелик я, за это страшись презирать меня, недруг;

Рема Тарпейский оплот не был надежней меня.

Как хорошо защищает меня здесь крепкая насыпь,

И окружает затем ров, услаждающий взор!

Этот удобнейший ров служит мне для целей различных,

Но захочу я — и он озером станет тотчас.

Истинно, чтоб отдохнула охрана всенощная стражей,

Чтобы дозорный Линкей в башне под небом храпел,

В крепости стражу дневную прилежно журавль исполняет,

153

10 Ночью снаружи несет гусь неусыпный ее.

И ни обучен журавль, ни наставлен, на звуки дозорных

Он, отвечая, трубит, крик поднимая до звезд.

И издали нападенья (предчувствует, кажется, их он)

Верная птица, не спя, предотвращает крича.

Гусь, не наученный также, обходит все стены, пасется,

Как подобает, и вновь он у приметных значков.

Но когда солнце опять в уже близких скрывается водах,

Воины густо тогда стены заполнят мои;

Их по местам и по сменам разделит с отменным искусством

10 Тот, кто старше других или назначен к тому.

Пост не покинут они, пока снова из вод не заблещет

Солнце и светоч благой ясный не вызовет день.

Можешь добавить, что верный сей воин и неутомимый

Вот уже множество лет службу без денег несет.

83.

ВИЛЬЯМУ КОПУ, УЧЕНЕЙШЕМУ ИЗ ВРАЧЕЙ, ПОЭМА О СТАРОСТИ

Слава единая ты, о Коп, врачей благородных,

Искусство ль кто рассмотрит,

Или же взор обратит на заботу и верность: в обоих,

Сама, в неправде, зависть

Предпочитая другим, Вильяму почести дарит.

154

Сдается, убегает

Всякого рода недуг пред талантом твоим. Даже старость,

Болезнь неодолимая,

Что ни унять, ни изгнать никакие не могут

лекарства,

10 Внезапно наступивши,

Соки из тела сосет и силу души истощает

Тройною сотней бедствий,

Вновь отовсюду и вновь накопившейся; все многократно

Она крушит и губит

Благо, что вместе с собою принес подрастающий возраст:

Красу, осанку, прелесть,

Памяти часть у души вместе с разумом, сном и глазами,

И силы, и проворство,

Искру творящую жизни она отнимает и жизни

20 Питающую влагу.

Жизни уносит дыханье, а с кровью — и самое тело,

Улыбки, шутки, прелесть.

И человека всего у него ж, наконец, похищает,

Но и не только это,—

Только лишь имя пустое и званье ему оставляет;

Такого рода видим

Мы имена, что повсюду на мраморных выбиты плитах.

Так старостью ли это,

Или же медленной смертью скорее назвать подобает?

30 О рок, к уронам склонный!

Как эти стертые иити грозящей обрушиться жизни

155

С проворством столь великим

Рады спешить, настигая, как будто на крыльях несутся,

И молодость в расцвете

Злобно увлечь за собой к обрыву стремящейся нитью,

Чтоб раньше, чем довольно

Позваны блага ее, они, беглые, с нами расстались,

И чтобы мы скорее

Поняли ясно, что живы, но вот уж надломлены,

с жизнью

40 Внезапно расстаемся.

А быстроногий олень и ворона болтливая столько

Годов живут, и крепки;

Лишь одному человеку, который семь пятилетий

Едва-едва закончил,

Старость трухлявая рада телесные вымотать силы,

Но и того ей мало;

Люстр и десятый еще не свершило летящее время,—

Она ж разит без страха

Смертных бессмертную часть, порождение самого

неба,

50 И бьет ее надменно,

И не боится напасть на священные струны таланта.

Пусть сохранилась вера

В ум Аристотеля; но, заклипаю, к чему Аристотель,

Когда и так, о горе,

Вновь и вновь подтверждает нам опыт уверенность нашу?

Эразма как недавно

Видел ты этого в самом цветении юности свежей!

А ныне, изменившись,

156

Старости он ощущать начинает гнетущей уроны

60 И, став другим, в боренье

Сам непохож на себя, а еще сорок раз не повернут

Вращеньем круга Феба

День рожденья, который в начале зимы предваряет

Ноябрьские календы.

Ныне виски у меня сединою осыпаны редкой

И белым подбородок

Быть начинает, в то время как годы весны миновали;

О жизненном крушенье

Он говорит,— что зима и что хладная старость настала.

70 Увы, быстротекущей

И торопящейся жизни поистине лучшая доля,

О, склонного к паденью

Века столь краткий расцвет, и искусством

невозвратимый,

О юности цветенье,

О сладчайшие годы, о жизни счастливое время,

Тайком вы ускользнули;

В бегстве для чувств недоступном и быстро

скользящем паденье

Украдкой отлетели;

Так не торопятся, право, кипящие пеною волны

80 Покинуть брег зеленый,

Легкие тучки на небе стремительно так не несутся,

Гонимы силой Эвра,

Так в молчаливой ночи сновиденья, бродя, ускользают

Со сном, что отлетает,

После себя ничего,— лишь томленье тоски оставляя

И треволнений тщетных.

157

Так вот и роза, недавно багрянцем красневшая нежным,

От ветерка стареет.

Так, о несчастный, пока я мальчишкой орешками тешусь,

90 Пока юнцом пылаю

Страстью к наукам, пока мудрецов постигаю и битвы,

И риторов красоты,

И притягательный образ стихов медоносных, пока я

Сплетаю силлогизмы,

И бестелесные формы пока начертать замышляю,

Пока кручусь прилежный,

Лени не зная, летя за добром от поэта к поэту,

Сродни пчеле Матинской,

Детский учения круг стараясь полезно закончить,

100 Пока живет желанье

Каждую мелочь позвать и не упустить ни единой,

Пока живу любовью.

И пока божье с людским и греков связать и латинян

Стремлюсь я и стараюсь,

Жадный к Познанью пока я порхаю по суше и морю,

Пока еще приятно,

Мило и радостно мне по снежным карабкаться Альпам,

Пока друзей стараюсь

Милых найти, и пока средь ученых приятна известность,—

110 Тут подползает тайно

Старость, и чувствую я и дивлюсь: начинают внезапно

158

Все силы истощаться;

И наконец убеждаюсь, что вот для меня и пресеклась

Стезя младого века.

Что же рассчетливо так и так скупо мы, люди, вкушаем

Камней драгих усладу,

Пурпура и багреца, а ведь век золотой, что гораздо

Каменьев драгоценней,

Злата любого дороже, любой дороже багрянки,-

120 По пустякам растрачен;

Жалкими в прах сумасбродно стирается он

и сокрыться

Ему дают без пользы?!

К этому также добавь: что могло сохраниться — пропало, —

Захочешь ли на Крассов

Ты уповать иль на Крезов,— ты стал уже Кодром и Иром.

Но век, какой однажды

Выпряден страшной Клото на висящих ее веретенах,

Тот век ни зелья Кирки

Не возродят, ни жезл чудодейственный Майина сына,

130 Ни фессалийцев злые

Все заклинанья вернуть не сумеют, ни соки Медеи,

Ни если б сам Юпитер

Нектаром даже тебя напитал и амброзии влагой,—

Ведь это пища юных,

Как написал пустомеля — Гомер, а старым — Запретна;

Ни если бы росою

159

Мощной тебя укрепила, сияя, супруга Титона,

Ни если б три и восемь

Раз, как Фаон, перевез ты Венеру по волнам Хиосским,

140 Ни если бы любые

Травы Хирон сам тебе подарил, что земля производит,—

Ни перстенек, ни зелья

Вместе с могуществом их не задержат летящие годы,

Ни магов заклинанья

Пеньем диковинным реки бурлящие не остановят;

И не достигнуть тем же,

Чтобы стремнины потоков течение вспять повернули,

И звездные Плеяды

Остановились, и Феба недвижно стала квадрига.

150 О нет, чтоб диво — песни

Это смогли, не надейся, но так же не думай, бесчестный,

Те годы, что ты прожил,

Вспять повернуть для себя, иль продлить, что уже миновали.

Заходит солнце, снова

Новое всходит и к нам возвращается, светлое ликом.

Луна, угаснув, снова

В смене является нам и опять убывает в ущербе,

Едва стареет диском;

Ныне, возросши, она улыбается юно и нежно.

160 К своей приходит снова

Юности год, когда никнет зима с возвращеньем Зефиров,

160

И после льда и снега

Нам и весну, и цветы, возвратившись, приводит касатка.

Но лишь успело минуть

Наше горячее лето с летящими в пропасть годами,—

Печальная объяла

Тело зима до конца, и уже сединой забелели

Виски, торчащей густо,—

И никакой нет надежды, что будет весна иль

вернется.

170 Да, бедствиям одна лишь

Смерть,— величайшее горе,— последний предел назначает.

А мы, подстать фригийцам,

Поздно беремся за ум и средь этаких дел о потерях

Бездумной жизни плачем,

Жалкие мы, и года, что постыдно растрачены были,

Клянем, пришедши в ужас.

То, что когда-то, увы, нам нравилось слишком, что прежде

Казалось медом сладким,

Горькою желчью потом растравляет самую душу,

180 И зря себя изводим

Мы, что столь редкое благо уплыло напрасно, тогда как

Его держать бы крепко

Нам подобало, отнюдь не губя ни единую долю.

Теперь же мне зеваке

Среди какой чепухи часть какая дарована жизни.

Доднесь, бедняга вдоволь

Было упущено, проспано вдоволь, и время настало,

Эразм, прогнать сонливость;

161

Ныне воспрянь ты и всем образумься снова рассудком.

180 Хотел бы впредь на коней,

На ноги, на руки ты всею силой своей опереться,

Чтобы времен потери,

Прошлых восполнить, уроны безудержно мчащейся жизни

Старанием бессонным,

Можно ведь это пока — пока мы еще у порога

Дней старости печальной,

В новость пока седина и пока исчислима, нечасты

Пока висков седины,

И хоть они и кричат, что уже навсегда миновали

200 Дни юности цветущей,

Но не о том возвещают, что старость уже наступила,

А сообщают только,

Что издалека, но быстро подходит бесплодная старость.

Такой в ту пору видим

Все мы природу, когда от начального осени хлада

С лугов уже исчезла

Прелесть весенняя их, и глаза у цветов угасают;

Вот-вот, пожалуй, скажешь,

Что не красуются травы и их устрашает вредящей

210 Зимы Борей и стужа.

Значит, пока еще дух у тебя постоянен и крепок,

И все уроны тела

Чуть лишь вредят, ну так что же,— за лучшим последуем в жизни,

Какой бы ни оставлен

Судьбами век мне потом,— все, что жить мне еще остается,

162

Пусть лишь Христу отдам я,

Жизнь ему всю посвятить до конца подобает, кому мы

Должны все дважды, трижды,

Данную даром вначале, затем возвращенную даром,

120 Спасенную столь часто,

Часть хоть ему посвятить ту, что хуже у вас и короче.

Теперь прощайте шутки,

Ложные все наслажденья и смех, и забавы, и игры,

Пустые обольщенья.

Мысли отменные все мудрецов благородных, прощайте,

Прощайте силлогизмы,

Нежные музы, румяна, влекущие души, а бочка,

И цветики, прощайте.

Сердцем единым, уже совершенно Христу посвященным,

230 Освободиться надо.

Мне он, единственный, рвеньем, Каменами сладкими будет,

Почетом, честью, счастьем.

Всем он пребудет один и (как сказано), горе любое

Не тронет Гиппоклида,

Если земная громада и скрепы вот этого тела

Ветшать, старея, станут.

Только бы чистый мой ум, злодеяний не ведая, им лишь

Блистал и процветал бы,

День мой последний пока обновит мое тело, и с телом

140 Вернет мой ум в былое

Общество, и уж затем для обоих навеки наступит

163

Весеннее блаженство.

Это сверши непреложно, о жизни творец умолимый

И жизни защититель,

Ты, без кого ничего все моленья людские не могут

И силы гибнут, сникнув.

84.

ЭПИТАФИЯ ПЬЯНОМУ ШУТНИКУ

Да будет, путник, мир,— прочти стихи молча,

Как все священные слова жрецы шепчут,

Чтоб звук не отнял у меня мой сон милый,

Чтоб пробужденной глотке вновь не знать жажды;

Ведь, погребен, храплю, шутник, под сим камнем,

Кто был когда-то славный мист «Эвои» — Вакха,

Кто дважды восемь люстр своих все пил вечно, Затем глубокий сон глаза мне вдруг обнял,-

Бывает так, коль полон ты благим Вакхом.

10 И так приятно проведя свои годы,

Один питья и жития конец принял.

Но пусть иной сочтет, что я объят хмелем,

Иль просто сплю и говорю во сне это.

Прощай же, путник, и прошу, ступай молча.

164

85.

УКОР ИИСУСА ХРИСТА ЧЕЛОВЕКУ, ГИБНУЩЕМУ ПО СВОЕЙ СОБСТВЕННОЙ ВИНЕ

Так как в едином, во мне, все блага, что есть на Олимпе

Или на тверди есть земной,

Смертные, что за безумье, скажите, вас охватило,

Что всюду их разыскивать

Предпочитаете вы, чем добиться в источнике вашем,

Столь щедром и доступнейшем?

Пусть вам и любо в суетном и жалком смятении гнаться

За благ тенями ложными,

Много ль стремится ко мне, кто создатель и щедрый податель

10 Действительного счастия?

Многих влечет красота; нет прекрасней меня, но красою

Никто не страждет этою.

Многие чтут родословья и древние роды, меня же

Что есть высокороднее,

Если родитель мой — бог, сам я бог и явился, родившись

На свет от девы — матери?

Так почему же со мной и один, и другой не стремятся

Родства связаться узами?

Я — тот великий властитель, единый и неба и суши,

20 И мне служить зазорно ли?

Я и богат, и готов дать просящему щедро и много;

Люблю просящих,— просьб же нет.

165

Мудр я и мудростью отчей зовусь,— ни единый из смертных

Ко мне не обращается.

Сам я и блеск и красе отца небесного,— мне же

Никто не изумляется.

Крепок я также и другу я друг настоящий, охотно

Себя и достояние

С чистой душой отдаю мне любезным,— никто не желает

30 Снискать подобной милости.

Я — единственный путь, по которому шествуют к звездам,—

Но так нечасты путники.

Что ж, наконец, мне поверить народ сомневается темный,

Хотя я — вечно истина?

Что ж обещаньям моим ты поверить упорствуешь глупо,

Хоть нет их достовернее?

Хоть я единственный жизни зиждитель и самая жизнь я,

Что презираем смертными?

Я — это свет, что ж ко мне обращают немногие взоры?

40 Я — вождь; что, тяжко следовать?

Праведной жизни одно я вернейшее правило,— что же

Иного ищут правила?

Я — это радость одна, настоящая радость без горя,—

Что ж презрен я, отвергнутый?

Мир я единый души,— что ко мне ве несете, больные,

166

Забот, сердца снедающих?

Если и страшные львы не забудут о благодеяиье,

И зверь добру воздаст добром,

Лютые змеи, и те научились воздать по заслуге,

50 Когда и пес свой помнит долг,

Если любят орлы, если любящих любят дельфины,—

Почто зверей свирепее,

Ты, человек, так не любишь меня, для кого я все сделал,

Кого я создал, собственной

Кровию оборонил, отобрав добровольно у смерти.

Своей же жизни в пагубу?

Если хозяина бык признает, если глупый осленок

Кормильца знает подлинно,

Неблагодарный, лишь ты меня признавать

не желаешь

60 Своим творцом, спасителем?

Я — один для тебя всевозможного блага вершина,—

Что без меня все алчешь ты?

Рвешься куда ты средь стольких потерь, и мечась бесцельно,

В неистовом безволии?

Я — милосерден, готов сострадать,— что ж, бедняга, боишься

Сокрыться в сем убежище?

Я — справедлив в неправды я неумолимый каратель,

Что ж ошибиться страха нет?

Тело в душу своей посылаю я волею в тартар,—

70 Но никому не страшен я.

Так, если кто из людей, убежав от меня беззаботно,

Придет к своей погибели,—

167

Значит, ничто не прошло; на меня не вали свои вины:

Ты сам создатель бед своих.

Что же еще остается, коль ты и не тронута вовсе

К тебе любовью жаркою,

О, дважды каменна, грудь, и вовеки тебя не смягчает

Такая кротость щедрая,

Если надежда, и та, на великие, верные блага

10 Не будит, привлекаючи,

Если не может сдержать даже страх пред геенной подземной

И стыд не пробуждается,

Если жестокости больше, бесчувствия больше приносят

Такие все достоинства,

Что и свирепых зверей, и булат умягчают, и скалы,

Смирив их твердость стойкую,—

Что благочестию делать, какими искусствами вырвать

Сердца, что смерти преданы?

Глупо спасать нехотящих, а также с отцом, я считаю,

Мне запрещает равенство.

86.

НА ИЗОБРАЖЕНИЕ МЛАДЕНЦА ХРИСТА, ПОМЕЩЕННОЕ В ГРАММАТИЧЕСКОЙ ШКОЛЕ, КОТОРУЮ НЕДАВНО УЧРЕДИЛ КОЛЕТ

Мальчики, прежде всего у меня поучитесь и чистым

Следуйте нравам моим, званий добавив благих.

168

87.

ФАЛЕКОВО СТИХОТВОРЕНИЕ

Место здесь Иисус — младенец занял,

Для детей воспитанья все здесь; так что

Я велю, чтоб отсюда удалился

Тот, кто нравом нечист, иль запятнает

Кто невежством грубым школу эту.

88.

ЯМБИЧЕСКОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

Загадкою античность привлекательной

В занятиях наставницу

Минерву — деву нам измыслила и дев

Явила муз — наук оплот.

Теперь я сам, рожденный девой матерью

Как дева, дев хранящая,

Спаситель этой школы и ее же страж.

И девственны помощники,—

Детей со мною ангелы хранящие.

Мне чистота везде мила

И красит чистота наук занятия;

Пусть от святого входа прочь

Заразу нравов гонят все наставники,

Да не приемлют варварства.

Пусть гонят прочь ученья неученые,

Владенья не сквернят мои.

169

89.

ДРУГОЕ

К мальчику этому что вы стремитесь все мальчики ныне?

Он — образец и исток праведной жизни один.

Кто им не умудрен, тот и мудростью полон неумной;

Верь мне, вдали от него жизнь — настоящая смерть.

90.

САПФИЧЕСКОЕ

Молим, пусть начнет с предзнаменований

Он благих, в судьбе возрастая лучшей

Новой школы труд новый, с Иисуса

Благословенья.

Здесь, еще груба, как сосудец новый,

Юность греков все и латинян буквы,

Святость веры, с ней и Христа впитает

В нежные годы.

Что в телесной той красоте, которой

10 Юность рада, коль и она и разум,

В благостных трудах не облагородясь,

Знаньем не блещут?

Постепенно сей корень поросль новых

Граждан даст,— она справедливей будет,

Знаньями сильна, и достойна вскоре

Бритов державы.

Эта школа даст семена грядущих

Порослей густых, и отсюда роща,

Гуще и вольней поднявшись, украсит

20 Англов владеиье.

170

91.

ЯМБИЧЕСКОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ К АНДРЕЮ АММОНИЮ ЛУККСКОМУ, СЕКРЕТАРЮ НЕПОБЕДИМЕЙШЕГО КОРОЛЯ АНГЛОВ

Аммоний, кто б таланты все ни счел твои,

Ни осветил, вглядевшись, красоту лица

Всю разом и высокий твой геройский рост,

И в облике во всем, во всем сложении

Отменное с достоинством изящество,

И глаз горящих живость дружелюбную,

И так звучащий мило тон речей твоих,

Характер твой, всегда благожелательный,

Любезный, вернйй, меда он медвянее,

10 Очарованье, юмор, шутки, прелесть, смех,

Талант врожденный, блеск ума невиданный

И с ними дивно прилежанье слитое;

И сердце, что не терпит низкой выгоды,

И руку, столь обильную участием;

Как глубь души богата одаренностью,

Одна — но блещет столькими науками,

А к ним дано н красноречье равное,

И вся в нем обходительность столь редкая;

Наветы гонит нечестивой зависти и

Приятность меры, вместе с дарованьями

В таких отменных нравах нет надменности.

Коль каждый это взвесит, я скажу, и все

В одно сведя, не скажет ли по праву он,

Что лишь тебе была природа матерью,

Тогда как всем другим — суровой мачехой?

Ты сам себе обязан частью многою,

Но и тебе, Фортуна, остается — дать

Ему богатств, его талантов стоющих,

Коль слыть слепой не хочешь иль завистливой.

171

92.

СТИХОТВОРЕНИЕ, ПОСВЯЩЕННОЕ ПО ОБЕТУ УОЛСИНГЕМСКОЙ ДЕВЕ У БРИТАНЦЕВ

Иисуса мать, возрадуйся, преславная,

Одна ты — дева, бога породившая.

Одни одно тебе несут в дарениях

И золото, за ним и серебро вослед,

Другие — рьяно — камни драгоценные.

Взамен всего один здоровья требует,

Богатств — другие, просят от жены одни

Надежду вскоре стать отцом счастливейшим.

Иные жребий старца ждут Пилосского.

10 А сам поэт, приветлив и настолько ж нищ,

Стихи принес, подарок ведь нельзя другой

Дать, отдарив, дешевле, а взамен прошу

Как величайшей чести — благости в душе

И истинной свободы от любых грехов..

Молись об Эразме.

93.

НА БЕГСТВО ФРАНЦУЗОВ ОТ ПРЕСЛЕДУЮЩИХ ИХ АНГЛИЧАН У МОРИНА В 1513 Г. АЛЛЮЗИЯ НА ЭПИГРАММУ МАРЦИАЛЛА О КАТОНЕ

Услышал некогда тот моралист римский:

«Коль игрища познал шутливой ты Флоры,

Зачем, Катон суровый, сам в театр прибыл?

Иль прибыл лишь затем, чтобы уйти тотчас?»

Теперь по праву пусть услышит галл робкий:

«Коль ты кровавого познал игру Марса,

Неустрашимых англов ты познал смелость,

172

Зачем, скажи, ты вышел в бой, о галл робкий,

Оружьем грозным что блестят, ведя турмы?

10 Иль ты пришел на этот бой лишь с тем, чтобы

Позорно обратить врагу свой тыл в бегстве,

Как если б состязанье ног — не рук было?»

Катон не может видеть жен, мужей — галлы.

Катон не может изменить лица, галл же

Не в силах малодушного сменить сердца.

94.

УСТАНОВЛЕНИЕ ХРИСТИАНСКОГО ЧЕЛОВЕКА. К ГАЛАТАМ, 5: «КРЕПКА ВЕРА ВО ХРИСТА, КОТОРАЯ СОВЕРШАЕТСЯ ЛЮБОВЬЮ»

Примечания.

Вера

Верую. Первый член

Бога — Отца почитаю, кто все своей волею держит,

Кто сотворил и круги неоглядные звездного неба,

И незыблемый мир земной всерождающей тверди.

И в Иисуса... II

Также и в сына его, Иисуса, Христа по прозванью,

Господом нашим кого признаем мы и все почитаем.

Кто зачат... III

В чреве его зачала по наитию бога Мария

Дева, и после родила, чистейшею девой оставшись.

173

Пострадал при Понтии... IV

И жесточайшую казнь, осужденный невинно Пилатом,

10 Он перенес и, распятый на древе позорном, воспринял

Смерть, погребенный в земле и положенный в гробе, oн все же

Опустошителем вскоре проник в подземное царство.

На третий день... V

А когда наступил день третий для скорбного мира,

Он из могилы восстал, возвратившись на вышнее небо.

Возносится... VI

Он, величайший, затем достигает небесной твердыни

И всемогущего там одесную отца восседает.

Вновь он придет VII

Вновь он во оное время придет всего мира вудьею,—

Равно судить в живых, и лишенных и жизни и света.

Верую в дух... VIII

Верую верой подобной в тебя жизненосная воля,

20 В Бога наитье святое, в дыханье, что все озаряет.

Во святую церковь... IX

Я признаю и тебя, святейшая церковь, в которой

Христорожденный народ весь в единое таинством тело

Слит, и единой душой с Иисуса сливается жизнью.

Так ине знает она своего, но все общим имеет.

174

В отпущение грехов... X

Также я верю: грехи все отпустятся в сходе священном,

Верю: одни из людей от святого ключа возродятся,

И что другие свои прегрешенья омоют слезами.

В воскрешение плоти... XI

Не сомневаюсь — тела, что с душою расстались, вернутся

К жизни опять, обретя свои некогда бывшие души.

В жизнь вечную... XII

30 Части и та и другая — тело и дух, друг за другом,

Соединенные вместе, жить вечною жизнию будут.

Семь Таинств

И несомненно еще: Церковь, полная тайн, уделяет

Семь различных даров, что название таинств имеют.

Разные блага отсюда и разуму милость большая

С неба внушается, лишь бы любой все воспринял, как должно.

Сан I

Ведь и в священном сане сливается сила святая,

Чтоб под охраной Христа совершать служенье святое.

Брак II

Браку благодаря мы, рожденные, в мир этот входим,—

Самая славная доля поистине славного мира.

175

Крещение III

40 Из-за крещения мы — те ж и, нежели прежде, счастливей,

Всем нам в тебе, о Христос, возрождение и обновленье.

Конфирмация IV

Далее, к Богу в любви конфирмация нас укрепляет

И закаляет, святая, наш ум необорною силой.

Евхаристия V

Пища, что таинств полна (ее греки назвали «синаксис»),

Та, что во хлебе с вином представляет собой непреложно

Нам Христа самого и нутро сокровенное yаше

Пищей небесной питает, и нас эта пища подъемлет,

Делает крепкими в Боге и делает сильными также.

Покаяние VI

Тяжкая если провинность кого-то соделала Богу

50 Как-то врагом,— исцеленьем раскаянье быстрое будет.

Так он паденье искупит, а связь, что нарушена этим,

Вновь восстановит, и гнев божества успокоить сумеет;

Лишь бы раскаялся, лишь бы виновнику сделалось стыдно

И добровольно свершил он вины искупленье, как должно.

176

Помазание VII

Крайний помазанья дар укрепляет и вооружает,

Также и душу оно, что блуждает средь бед величайших,

Родине передает и вручает, идущую, вышним.

Любовь к Богу

Это — бесспорная вера, для верного сердца опора,—

Выше всего возлюблю я отца всемогущего ею;

60 Он меня сотворил и он меня в мир этот вывел.

Господа равной любовью пусть я возлюблю Иисуса,

Оборонившего нас, дорогим искупившего благом;

Дух возлюблю я святой, кто меня согревает наитьем

Вечно благим и, дарами души одаряя глубины

Тайными, вновь возрождает дыханьем, исполненным жизни.

Троица — он же святая, взнесенная всею хвалою,

Всем моим сердцем, умом и поистине силами всеми,—

Верным служеньем и честью пусть чтится она по заслугам.

Только ее я почту и в ней, во единой, навеки

70 Вся надежда моя, ей единственной всё я измерю,

Из-за себя для меня будет троица вечно любимой.

Любовь к себе

После бога себе не иначе я именем дорог

Буду своим, если к богу до этой поры не растрачу

Всю, что имею, любовь и родник он вновь не наполнит.

177

Избегание греха

Кроме того, в меру сил пусть греха я избегну любого,

Смертного прежде всего я греха избежать постараюсь,

Ибо тот грех убивает, и душу ов ранит смертельно.

Гордыня. Зависть. Гнев

Чтоб не раздуться мве в спеси или завистью мне не терзаться

Злобной, иль в яростный гнев не впадать мне, я стану беречься.

Обжорство. Невоздержность. Лень

80 Чтобы ни похоти мерзость, ни чрево, всегда ненасытно,

Мной не владели, чтоб лень не сразила, да буду беречься.

Алчность

Пусть не терзает вовек меня глад обладания вечный,

Чтобы чрез меру даров мне не жаждать обманного мира.

Избегание человеческих зол

Пусть нечестивых общений избегну с толпою тлетворной

Высшим усилием духа и силой, достойною мужа.

Стремление к благочестию

Пусть же сюда устремлюсь я всем сердцем и силами всеми,

Чтобы все больше во мне с благодарностью множилось благо

И возрастало в уме целомудренном божее званье.

178

Молитва

Буду я вышних молить безупречною жертвой молений,

Пусть их склонить постараюсь, усердия полн непрестанно,

Столько со тщанием раз, сколько радостный свет возвратится.

Умеренность в пище

Будут приятны всегда на столе мне скромные яства.

Трезвая ясность еще в незнание роскоши алчной.

Пост

Буду с почтеньем блюсти все посты, сколько их назначает

В опредеденвые двв соблюдать вам церковь святая.

Оберегание разума

Глуби святые ума сокровенного пусть мне послужат

Так, чтоб позор иль урон не проникли в него, постараюсь.

Оберегание языка

Чтобы ве клялся бездумно, вовек не сказал бы неправды,

Чтобы язык мой не молвил постыдного,— буду беречься.

Оберегание руки

Руки от краж удержу, пусть и хваткие пальцы не двину

Что-то забрать, а когда у кого-то отобрано будет

Нечто, то я поспешу возвратить все это владельцу.

179

Возвращение случайно найденной вещи

Пусть возвращу я и то, что случайно найдено будет.

Пусть поборю искушенье помедлить с возвратом чужого.

Любовь к ближнему

Так же, как дорог себе я, мне каждый поистине дорог

Ближний, и коль не ошибся, я каждого ближним считаю

Так, чтобы к другу любовь на Христа самого обратилась,

На благочестную жизнь и на верное также спасенье:

Так, сколько ближнему будет и нужно и необходимо,

110 Тело настолько и дух поддержу ему, долг исполняя,

Чтобы я мне помогли, если буду, быть может, нуждаться.

Впрочем, я это, во-первых, родителям выкажу, коим

Тем я обязан, что в мире пришлось мне телесном родиться,

После — наставникам, кто просветил и наставил, как должно,

Буду послушен, и честь получу по заслугам за это;

Снова, однако, всегда к сотоварищам сладостной школы

И прилежанья, как равный, пусть в чистой любови пребуду.

180

Неусыпное исповедание

Если когда-нибудь я, оступившись, впаду в прегрешенье,

Пусть постараюсь тотчас, чтобы чистое исповеданье

120 Подняло падшего, и покаяньем вина искупилась.

Принятие тела Христова при жизни

Но как только меня к небесной трапезе тела

Также и крови Христа призовут благочестье и время,—

Руки омыв и страшась приступить, перед этим охотно

Сердце очищу свое с величайшей заботой и рвеньем,—

Если запятнано будет,— и блеском достоинств украшу.

Болезнь

После, когда уж предел роковой для жизни наступит

И напомнит болезнь, что последний день на пороге,

Вовремя я укрепить себя таинствами постараюсь,

Теми дарами, какие святая нам церковь дарует,

130 Всем, кто рожден во Христе; покаяние жертвой искупит

Жизни грехи, да приемлю Христа досточтимое тело.

Смерть

Если все ближе теснить испытание смерти уж близкой

Станет, тогда, помолясь, призову я того, кто, как должно,

Пусть умастит и священным отметит помазаньем тело.

181

И укрепленный всем этим как следует христианину,

С сердцем бестрепетным я и исполненным веры, расстанусь

С жизнью, превыше всего уповая на божию благость.

Делай это и будешь жить.

95.

СЕБАСТЬЯНУ БРАНТУ, КАНЦЛЕРУ ГОРОДА СТРАСБУРГА

Пусть иных их прославили Камены,—

Сам Камены свой ты больше славишь.

Многим родина славу даровала,—

Город славный ты делаешь славнее

Знаньем, нравом своим и красноречьем,

Строгой жизнью и книгами, и делом.

Так, с обильным приростом возвращаешь

Свой почет, что ты принял, и взаимно 10 Украшая отчизну в науки.

96.

СТИХОТВОРЕНИЕ К ТОМАСУ ДИДИМУ, ПОЭТУ ЛАУРЕАТУ

Те похвалы, что ты мне направляешь, ученейший Дидим,

Более тех несомненно, что мог бы принять на себя я;

Если бы даже лица не касались они никакого,

182

Так изощренны они и души таковой порожденье,

Что невозможно ответить на них, если хочешь правдивым

Быть в той же мере: настолько изящны они и прелестны.

Сам я себе из-за них, конечно, не нравлюсь, но ты мне

Нравишься, лавров достойный; пока ты, поэт, в превосходных

Строках меня величаешь с искусством отменным,— себя тем

10 Славишь ты мужем великим и дивным настолько, что смог бы

Сделать из мухи слона, обладая таким дарованьем,

И при этом отнюдь не казалось бы это нелепым.

Но, чем я меньше твой суд, великий поэт, одобряю,

Тем мне приятней твои и любовь, и сверкающий разум.

97.

К СВОЕМУ ИОАННУ САПИДУ, В РАЗЛУКЕ

Если, отсутствуя, мы от отсутствия друга страдаем,

Ясный ты мой Иоанн, эту поруку прими:

Пусть же, чем дальше у нас разделяет тела расстоянье,

Ближе взаимно любовь души да свяжет у нас.

183

98.

ПОХВАЛА ШЛЕТТШТАДТУ

О благородный Шлеттштадт, кто твои означая пределы,

Первым при счастливых столь знаменьях все основал?

Гений такой у тебя столь благой и столь щедрый откуда?

Звезд при рожденье каких видел мерцание ты?

Пусть ты на вид невелик, не украшен пространной стеною,

Жителей сонмом своих или избытком богатств,

Но среди всех городов, сколько их ни цветет под эгидой

Цесарской, ни одного нет благодатней тебя.

Не говоря уж о том, что вокруг плодородное поле

10 И что Церера дает ниве обилье твоей,

Что пред собою ты видишь — тут холм в виноградниках, там же —

Рейна могучий поток с легкою рябью на нем.

Выгоды дивны твои, но подобные есть и у многих,

Ты же талантами их и превзошел, и сразил.

Пусть ты один, невелик, но ты стольких на свет производишь

Доблестью славных людей или талантом своим.

Равно ты столько же перлов и светочей в мир изливаешь,

Сколько и многим другим вряд ли дано произвесть.

Столько в науке первейших живет у тебя, сколько вряд ли

184

20 Конь тот предательский мог воинов спрятать в себе.

Город какой Вимфелинг и Спигеллий не сделали б славным,

Город и Кирхер какой славным бы сделать не мог?

Сапидус твой, что достоин ученых Афин, он откуда?

Шторк, как и твой Фригион оба откуда, скажи?

Молви, откуда Арнольд, взлелеянный музами, сердцем

Светлый откуда, скажи, Шурер еще Матиас?

Пусть умолчу о других, но Беат тот Ренап не довольно ль

Счастием дарит тебя, двух языков грамотей?

Нет ли какого родства у тебя с безоблачным небом?

30 И не Паллады ли град дарит величье тебе?

Почва рождает тела, дух же с высей эфира нисходит,

Прочие — члены родят, ты же таланты родишь.

Всякий завидовать стал бы столь явственным выгодам, если

То не считать, что даешь миру ты все — не себе.

Слава одна у тебя, но плоды ее всем достаются

Там, где на свете у нас есть человеческий род.

Эти Эразм написал, не забывший о гостеприимстве,

Строки тебе, пусть просты,— музы признательной дар.

185

99.

ЭПИТАФИЯ ФИЛИППУ, КЛЮНИЙСКОМУ АББАТУ

Путник:

Почему Благочестье быть здесь радо

С хороводом сестер своих у камня?

Благоч.:

Здесь покоится наш предстатель давний,

Тот Филипп, кто давно уже в собранье

Был клюнийцев первейшим украшеньем.

Путник:

Но ведь скорби пристал обычно траур,

А на вас белизну одежд я вижу.

Благоч.:

Нравы чьи непорочно белы были,

Чья и жизнь и чиста, и безупречна,—

Смерть того, полагаю, не пристало

Очернять или трауром, иль плачем.

100.

МОЛЕНИЕ. «САЛЬВЕ МАРИЯ»

О царица, за всех сострадалица грешников, сальве,

Сладость, надежда сама, наша ты жизнь на земле;

Все мы взываем к тебе, сыновья плачевнейшей Евы,

Коих и слезы и стон в юдоли этой теснят.

Так обрати же на жалких свои, сожалеючи, взоры,

После негодных веков сына яви своего.

Сладостна ты ведь, блага, ты исполнена кротости высшей,

Сделай достойными нас сына узреть твоего.

186

101.

ЛУКЕ ПАЛИУРУ ИЗ РУФФАХА. УПРАВЛЯЮЩЕМУ КАНЦЕЛЯРИИ ЕПИСКОПА БАЗЕЛЬСКОГО, СТИХОТВОРНЫЙ ЭКСПРОМТ

Пашня, истощена безмерной вспашкой,

Земледельца несчастного обманет.

И талант, изнурен работой долгой,

Не родит ничего, что стоит нашей

Той любови, какой из всех тебя лишь

Удостою, сладчайший Палиур мой,

Хоть любовь та заслуг твоих не стоит

И учености всей, согласной с ними.

Что позволено лишь,— навеки в этом

Поручусь,— до глубин до самых сердца

Моего возлюблю Луку, как должно.

102.

КОГДА МНОГО МЕСЯЦЕВ НЕПРЕРЫВНО ЛИЛ ДОЖДЬ И ЛИШЬ НА ДЕНЕК СОЛНЦЕ ПОКАЗАЛОСЬ МИРУ, И СНОВА НЕ МЕНЬШЕ, ЧЕМ ПРЕЖДЕ, ШЕЛ ДОЖДЬ, ЭРАЗМ, НАПРАВЛЯЮЩИЙСЯ В БАЗЕЛЬ, НА ПУТИ ТАКПОСМЕЯЛСЯ НАД ЮПИТЕРОМ

Если 6 месяцев восемь непрестанно

Лил Юпитер дождем, глухой к моленьям,

Он уж все бы поля сгубил некстати,

Истерзал виноградники и нивы,

Наконец перестал, стыдясь,— считаю,—

И тогда, наконец, явилось солнце,

Что страшилось ходить по небу мира,

187

Полагая, что ночь навек настала.

Дня ему полтора светить позволив,

10 Весь туманами скрыл и облаками

Мир повсюду, где был он виден ясно,

И опять продолжал себе быть верным.

Коль Олимпом ты так же управляешь,

И не кто ты иной, как туч сбиратель,

Кто не вспомнил бы тут Гигантов рвенье

И, смешав твой привычный титул, назвал

Богом худшим тебя и самым низким.

103.

ЭРАЗМ РОТТЕРДАМСКИЙ ДАРИТ В ПОДАРОК ВИЛЬЯМУ НЕЗЕНУ ПИСЧИЙ ТРОСТНИК (КАЛАМ) СО СЛЕДУЮЩЕЙ ЭПИГРАММОЙ

Калам говорит

Столько томов, и каких, написал я, калам незаметный

Только один, но водим был я Эразма рукой.

Нил меня породил, подарил же Рейхлин Эразму;

Ныне на отдыхе я — мною владеет Вильям.

И да хранит он меня, посвященного музам а Фебу,

Как драгоценный залог вечного дружества их.

Да не погибну безвестным: ведь я же виновник, что столько

Незабываемых знать будет потомство имен.

188

104.

ЭПИТАФИЯ ГОСПОДИНУ ЯКОВУ ДЕ КРУА, КНЯЗЮ И ЕПИСКОПУ КАМБРЕ

Краса родов обоих — Лейленг и Круа —

Что неизменна,— Яков похоронен здесь,

И будет лучше пастырь у тебя иль князь,

Камбре, никто не скажет так легко теперь.

Взнесенной к звездам деве посвященный день,

Кому он благочестной предан был душой,

Тот день от дел житейских и его вознес.

105.

ДЕЗИДЕРИЙ ЭРАЗМ РОТТЕРДАМСКИЙ. ЧИТАТЕЛЮ

Вот возблистал, о великий позор, лишь чрез много столетий

Ряд благороднейших дел и руна благодатного ныне

Слава великая, что презирает и римлян триумфы.

Ни Аонийской она, ни Парнасской влаги величья

Не испытала и к звездам она не взнеслась на котурнах,

Гомец пока, знаменитый своей Гесперийскою кровью,

Предками славный, влияньем, но более — славный богатством

Песни высокой и музой возвышенно велеречивой,

Кто, сострадая в душе о забвенье великой заслуги,

10 С первоистоков не начал никем неспетую песню,

Великолепным стихом основание ордена Карлом

189

Не описал,— кто трижды велик,— и причину, а после —

Славные судьбы, что были предвещаны волею божьей.

Славы деяния он защитил от безвестности темной.

Свет красноречия римлян и пафос священный возжегши

Песни испанской, а также и речью своей вдохновенной.

Не представляет Ясона стихом он фальшивым, не пишет,

Что усыпляет Медея неспящего вечно Дракона

Иль, что из свежих борозд прорываются воины к бою.

20 Но превосходные чуда руна, которое стало

Влажным на почве сухой, а после, напротив, явилась

Влажной земля от дождя, между тем, как руно было сухо,—

И Гедеона дерзанья, и свыше внушенные битвы

Воинов оных трехсот, которых жестокая жажда

Словно зверей не склонила нагнуться к струящимся водам;

Сладкие струи, однако, руками они зачерпнули.

И побежденные чистым моленьем свирепые толпы

Дьяволов, и укрепленья, набитые воинов тьмою, Воинство также святое и славного ордена доблесть

30 Непревзойденную он лебединою песнею славит,

Пылким стихом вознося величанья преславные Марсу,

Чтобы, как видно, хвалы уже долгое время немые,

Как и молчанье само разбудить испанскою песней.

190

Так будет доблесть твоя, величайший Карл, всеоружпа.

Счастлива только тогда и повсюду прославлена в мире,

Непобедимую силу когда и великую крепость

Копьям Бургундии даст, помогая, испанская пика.

106.

ЭПИТАФИЯ К ИЗОБРАЖЕНИЮ СЛАВНЕЙШЕГО МУЖА ИЕРОНИМА БУСЛЕЙДЕНА, ПРОБСТА В ГОРОДЕ ЭР И СОВЕТНИКА КАТОЛИЧЕСКОГО КОРОЛЯ, БРАТА ДОСТОПОЧТЕННЕЙШЕГО ОТЦА И ГОСПОДИНА ФРАНЦИСКА, БЫВШЕГО АРХИЕПИСКОПА БЕЗАНСОНА, КТО ЗА БОЛЬШИЕ ИЗДЕРЖКИ ОСНОВАЛ В ЛУВЕНЕ КОЛЛЕГИЮ, В КОТОРОЙ ДЛЯ ОБЩЕСТВЕННОЙ ПОЛЬЗЫ ОБУЧАЮТСЯ ТРЕМ ЯЗЫКАМ — ЕВРЕЙСКОМУ, ГРЕЧЕСКОМУ, ЛАТИНСКОМУ

Прекрасно человека написавший здесь,

Души ты помогаешь начертать красу.

О если б на картине в мире зреть одной

Вблизи всех дивных качеств дивный хоровод.

И благостность священнейшую истинно,

Возвышенную с нею рассудительность,

Полезнейшую также образованность,—

Иероним всей этой обладал красой

Буслейден,— светоч славный всей семьи своей.

191

107.

ТРОХАИЧЕСКИЕ ТЕТРАМЕТРЫ

Честь Буслейденова рода самая нам близкая,

Неужель, похищен юным, бросил ты, Иероним?

Род, науки, двор и церковь, и сенат, и плебс простой

Иль своей звезды не видят, иль заступника зовут.

И не может тот погибнуть, кто окончил честно жизнь:

О его заслугах слава до потомков доживет.

Трехъязычная ученость красноречием тройным

Скажет о тебе, тобою восстановлена в цвету.

108.

НА СМЕРТЬ БРУНО АМЕРБАХА

Бруно лежит здесь, до срока похищенный роком враждебным,

Кто в Амербахов роду первою славою был.

Жить не хотел он, супруг, пережив дорогую супругу,

Умер как голубь, тотчас вслед за подругой своей.

Нежные плачут Хариты но нем, трехъязычные Музы

И поседевшая вдруг с Честностью Вера сама.

192

109.

ЭРАЗМ О СОГЛАСИИ ИМПЕРАТОРА КАРЛА И ГЕНРИХА, КОРОЛИ АНГЛИИ И ФРАНЦИИ

Если когда-то сошлись в небесах благосклонные звезды,

Это случается лишь к высшему благу людей.

Ныне, поскольку монархов высоких два искренних сердца

Редкая уж на земле соединила любовь,

Немаловажные тем себе выгоды мир обещает,

Генриха видит когда, с Карлом скрепившим союз,

Как если б он увидал, что сходятся Солнце

с Венерой,

Или Юпитера зрел с Солнцем в схожденье

благом.

110.

ТО ЖЕ НА ПОСТРОЙКУ ХРАМА В КАЛЕ

Дивишься, гость, громаду видя новую?

То — храм, Согласью посвященный царскому,

Затем его здесь и воздвигли Грации.

112.

ЗАМОК МЕЕРСБУРГ

Не без причины смертными прославлено

Катона ль, черепахи ль изречение:

Немалой долей счастия является

Прекрасно жить. Но всякий, сочетал бы кто

Приятность и защиту с непорочностью,

193

Соорудил бы, верно, славный дом себе.

Коль мил я, гость, тебе дарами этими,

Признай того, кем создан, кто владеет мной.

Характер свой явил он в сем творении,

10 Друзьям надежным верный и себе оплот.

Так, от врагов и козней безопасен я

Строителя старанием и храбростью,

Чист благостью его и мил любезностью:

Таким себя в своем явил он детище.

Я обновлен, отделан, возвеличен им,

Бароном Иоганном, славным прозвищем.

Коль знать его желаешь,— Меерсбург зовусь.

113.

ЭПИТАФИЯ НА СМЕРТЬ МАРТИНА ДОРПА

Едва покинул землю Дорпий наш Мартин,

По сыну плачет в скорби мать — Голландия,

Теологи рыдают: их угасла честь,

Камены плачут с Грациями чистыми,

В слезах тоскуют о таком заступнике,

И школа вся Лувенская в стенаниях,

Своей звезды не видя, восклицает: «Смерть

Жестока, зла, люта, дика, завистлива,

В цвету до срока рубящая дерево,

10 Ужели стольких ты надежд лишаешь нас

И дарований, и молитв? Но слезы прочь!

Нет, он не умер; жив он, и таланты все

Хранит надежно, худший их лишивши век.

Наш жребий слезен, но признанье — Дорпию.

Земля хранит приют благого разума —

Скончавшегося тело, что на трубный глас

Откликнувшись, воспрянет с лучшей верой вновь.

194

114.

НА ЯКОВА, ПОГРЕБЕННОГО НЕМНОГО ПОЗЖЕ

Пока ты рад, что трапезу небесную

Вкушает Дорпнй, Яков, он тебя зовет.

Так, в свой черед мы рады,— и тебе дано

Вкушать отныне трапезу небесную.

115.

ЭПИТАФИЯ ДИРКУ МАРТЕНСУ

Здесь я покоюсь в земле, Теодорик, в Алосте рожденный;

Было искусством моим книжных тиснение букв.

Брата, жену в детей, и знакомых своих переживший,

Сил еще полов, я жил восемь десятков годов.

Якорь священный по мне остается, известнейший людям.

Будь же священным, Христос, якорем ныне моим.

116.

ЭПИТАФИЯ ИОГАННУ ФРОБЕНУ, НАПИСАННАЯ ЭРАЗМОМ РОТТЕРДАМСКИМ

Бревные кости Йоганна Фробена сей камень скрывает,

В мире же всем умереть слава не может его.

Нравами чистыми жизни, делами ее заслужил он, —

195

Скорбно лежат они днесь вместе с родителем их.

Восстановил он, украсил труды мудрецов стародавних

Рвеньем, уменьем, трудом, средствами, верой, добром.

Вечную жизнь в небесах ему дайте, правые боги,

Мы же ему на земле вечную славу дадим.

117.

ТОГО ЖЕ ЭРАЗМА ТОМУ ЖЕ ФРОБЕНУ

Иоганн Фробен типограф вот от жизни отошел;

Больше всех ему обязан труд во имя разума.

Не рыдайте над усопшим: жив, живет и будет жить,—

И в душе своей, и в славе, в книгах, что оставил он.

118.

ПОХВАЛА «АСТРОНОМИЧЕСКИМ НАСТАВЛЕНИЯМ» ИОАХИМА ШТЕРНА. БАЗЕЛЬ, 1523

Если ты хочешь постичь звездоносного мира начала,

И как с кругами круги сплетены в небесном эфире,

И, наконец, какие черты проводит наука,

Чтобы рассечь поясами пространство полого свода,—

Юноша, все прочитай, что тройное автора рвенье

Предало книге и путь легкий к высям эфира открыло.

196

Так, воспари ж, кто ползешь по земле, огляди же отчизну.

К звездам, легкий, стремись, кто и род свой ведешь от созвездий.

119.

НА ТО ЖЕ. ДЕЗИДЕРИЙ ЭРАЗМ РОТТЕРДАМСКИЙ

Что ты с трудом найдешь в громадной книжище,

Легко табличка эта даст глазам твоим!

Труд одного всех прочих зачеркнул труды.

То труд Иоахима. Прочитай. Прощай.

120.

ЭПИТАФИЯ ФИЛИППУ ГАНЕТОНУ

Шпор золотых здесь рыцарь, Ганетон Филипп.

Филиппу королю и Карлу кесарю

Служил он славно аудиенциарием.

Священный орден, злато кто руна несет,

Своих богатств храненье поручил ему.

Лишь в нем едином доблесть победила зло,—

Ко всем такая вера и радушье в нем

С душою чистой были; высшим, низшим,— всем

Единственно желанный, в небе он теперь.

197

ДВЕ ЭПИТАФИИ НИКОЛАСУ ВАН УТЕНХОВЕНУ

121.

Камнем этим покрыт герой преславный

Николай Утенховий, всем известный,

Под главенством кого сенат весь Фландрский

Процветал много лет и совершенно.

Этот памятник здесь отцу сироты

Водрузили, как дань благого долга,

Но и тщетного все ж. Зачем такому

Воздвигать монументы человеку,

Чья повсюду прославленная доблесть

Пребывает в умах у всех,— ни сила

И ни давность ее не уничтожат.

122.

Богиня, кто ты? — Имя Справедливость мне.

Но плачешь что? — О справедливце истинном

Скорблю, о Николасе Утенховий;

Всей Фландрии он славой был великою.

Чем был он, лучше человека не было.

С умершим вместе, мнится, умерла и я.

Не справедлив он,— больше справедливости.

123.

ПРОЩАНИЕ С БАЗЕЛЕМ

Ныне, Базель, прощай,— другой не отыщется город,

Гостеприимней ко мне бывший там много годин.

Радостей всех я желаю тебе, и еще: чтоб вовеки

Путник Эразма грустней не приближался к тебе.

198

124.

Вы мне скажите, зачем опрокинутой чашею небо

Ночи и дни напролет падает наземь дождем?

Вины оплакать свои не хотят земнородные люди,-

Небо за вас потому ныне разверзлось в слезах.

125.

ЦЫПЛЯТА ДЛЯ НИКОЛАСА И ЮСТИНЫ ЕПИСКОПИЕВ

Сам ты петух, кура есть у тебя; с пожеланием лучшим

Я петуха приношу, кому птенчиков кура лелеет.

126.

ЭПИТАФИЯ КОРНЕЛИИ САНДЕРС, ПОКОЙНОЙ СУПРУГЕ ПЕТРА ЖИЛЛЯ (ЭГИДИЯ)

Под камнем сим покоюсь я, Корнелия,

Петром когда-то Жиллем мужем счастлива,

Кому, как мать, отца названье сладкое

Дала я восьмикратно. Дом лелеять свой,

Детей любовью чистой, верой крепкою

Во всем лишь одному супругу нравиться,—

Одной заботой, радостью единою

Утехой было мне, надежд основою.

Как ты поспешна, смерть, как рушишь крепкие

Любови и сердца соединенные!

199

Из-за тебя, завистница, отказано

Мне люстр шестой окончить. Ты, читающий,

Ступай, прохожий, душам верь умчавшимся:

Все дымом сгинет,— лишь любовь останется.

127.

ДРУГАЯ ЭПИТАФИЯ ЕЙ ЖЕ

Я погребенной лежу под этим, Корнелия, камнем;

Мужем, Жиллем Петром, прежде была я славна.

Я восьмикратно ему отца даровала названье

Сладкое, но для меня радость была недолга.

Раньше, чем было дано люстр шестой мне в жизни закончить,

Нить моей жизни была Паркой оборвана злой.

Дом был заботой моей и дражайшие дети, и славой

Доброю, кротостью я мужа к себе привлекла.

Страстью то было моей, это было надежд

основаньем,

Это и в жизни моей сладостью было одной.

128.

ЭПИТАФИЯ ВТОРОЙ ЖЕНЕ ПЕТРА ЖИЛЛЯ (ЭГИДИЯ)

Под камнем сим Мария Дионисия;

Второй, повторным браком, взял ее женой

Эгидий Петр,— и дочкой был обрадован.

Она ж от родов сгибла в дни немногие,

В годах цветущих, мало насладиться ей

Супругом и детьми пришлось сладчайшими.

О вечном думай: жизнь, как дыма облачко.

200

129.

ЭПИТАФИЯ АНТОНИЮ КЛЯВЕ, СЕНАТОРУ ГАНДАУ

Кто ты, что здесь почиешь? — Клява — прозвище,

Антоний — имя.— Бедный, что здесь слышу я?

Ужель угас сената светоч Гандау,

Наук опора и краса дражайшая?

— Я прожил вдоволь. Ибо люстр четырнадцать

Окончил. И тебе довольно этого.

Наукам и отчизне — недостаточно.

О небеса, что ж людям выдающимся

Бессмертья ие дано неколебимого?

10 И остается, Клява, строчкой горестной

И плачем жертву нам свершить, нечалуясь.

130.

ДИАЛОГ ШКОЛЯРА И КНИГОПРОДАВЦА

Шк. Что нового приносишь? Книгу?

Кн. Нет.

Шк. Так что ж?

Кн. Поток золотоносный.

Шк. Да, богата речь;

Так говори скорее.

Кн. Стагирит со мной,

И от него не скрылось знанье ни одно.

А он его прекрасней для тебя взрастил.

Шк. Ты молвишь правду; это — Амалфеи рог.

Кн. И в нем плодов обилье, и каких плодов!

Шк. И кто ж богатство это преподносит нам?

201

Кн. Его трудолюбивый Бебель нам несет.

Шк. Так он не словоносец — златоносец он?

Кн. О да, коль нечто злата и камней ценней,—

Оно — ничто пред мудростью божественной.

131.

ДЕЗИДЕРИЯ ЭРАЗМА РОТТЕРДАМСКОГО, ИЗБАВИВШЕГОСЯ ОТ ЧЕТЫРЕХДНЕВНОЙ ЛИХОРАДКИ С ПОМОЩЬЮ ЖЕНЕВСКОЙ БОГОМАТЕРИ, СТИХОТВОРЕНИЕ, СОЧИНЕННОЕ ПО ОБЕТУ

Дивная, песнь разреши, что тебе посвятил по обету

Скромный поэт, кто желает, моленья неся, чтобы разум

Ты вдохновила и силы — воспеть тебя, как подобает,

О Женевьева, оплот твоего вернейший народа,

Коего Галлия род заключает, простершись широко,

Натрое разделена; но тебе несравненно дороже

Та, где Секвана, от вод чужеземных исполнившись мощью,

Вод, что Матрона выносит и с дружеским током мешает,

По плодородным полям, по зеленым лугам и по склонам,

10 Что в виноградниках все, и по нивам, обильным плодами,

Чистая, воды струит, поспешая к паризиев граду

Главному, влево затем отклонившись, твою почитает,

202

Дева, твердыню, я после свои рукава разделяет

И обтекает обширный храм Матери-Девы собою.

После, богиню почтив молитвенным этим изгибом,

Вновь возвращается в русло, к родившей тебя колыбели,

К той сладчайшей земле, где священная девочка первый

Крик издала, поспешает река, окрыленней струяся.

Малое есть поселенье, но отпрыском счастливо славным;

20 Значит, сюда торопясь, по дороге приветствует ближний

Храм, посвященный тебе, Дионисий, свет истинный кельтов.

В области этой блуждая изгибами многими долго,

Кружит и кружит опять, вдруг свои неожиданно русла,

Град обогнув, что оставлен, к твоей стремит колыбели

Вновь, Женевьева,— ты скажешь: уходит река неохотно.

Наметодор существует, заслуженно всеми любимый,

Памятки давние можно ему чужеземцам рожденья,

Дивная, всем показать твоего, я источник целебный,

Бьющий водою. Но дважды и трижды, четырежды даже,

30 Под защитой твоей многолюдной Лютеции счастье;

С Девою — Матерью, Дева, ты ей созидаешь защиту

Цепью хранящею гор: ведь и та не стыдится товарка

Чина такого ж; а ты озираешь, дозорная, гордо

203

Выси кругом и поля, что широко лежат пред тобою,

И отвращаешь несчастья от галлов, тобою любимых;

Та в своем лоне лелеет несчастных и в городе самом

Страждущих внемлет стенаньям, а здесь, представляя, как матерь

Кроткого сына; а ты, Женевьева, являешь подобно,

Кротости высшей полна, жениха твоего, как невеста.

40 Обе меж тем защищаете вы, и со рвением равным,

Вам друидов родных и сенат — королевским величьем,

Но превыше всего короля — христолюбца храните,

Тех, кто народу реченья божественного возвещает

Разума,— городом чтобы, где разных народов смешенье,

Правили равно по праву. И значит под властию вашей

Нет в этот век государства, чтоб в чем-то оно процветало

Благоприятней. Однако пора уже выразить в песне

Благодаренье тебе, Женевьева, за жизни спасенье

И восхваленья пропеть,— одному из бесчисленных тысяч,

50 Мощью спасенных твоей. Лихорадка, несущая немощь,

Грозное, цепкое зло, настающее вновь на четвертый

День, глубоко пронизала несчастного тела суставы.

Сведущий врач говорил в утешение мне, что для жизни

204

Вовсе опасности нет, но болезнь предстоит затяжная

Только что речью такой не убил он меня, словно молвил:

И до того, как зайдет четырежды солнце, повиснешь

Ты на высоком кресте; ведь давнишний рубец растревожен,

Память пока воскрешает, хоть много уж лет миновало,

Что еще мальчиком год я терзался в такой

лихорадке.

60 Смерть уже звал я в моленьях моих, ибо смерти прискорбней

Врач мне недуг объявил: здесь твое мне могущество разум,

Дивная, вдруг осенило, а с ним наилучшая дух мой

Восстановила надежда, и молча я так размышляю:

Дева—невеста, угодная богу, всегда припадала

Ты своим телом к земле, помогать привыкшая сирым,

Больше ты можешь теперь, когда царствием принята неба

И ко Христу — жениху стала ближе; сюда, умоляю,

Взоры склони, Женевьева, свои, лихорадку из тела

Ты изгони: и участьем — и жизнь без него мне не сладка —

70 Я заклинаю, спаси; ведь я думаю: легче однажды

С жизнью расстаться, чем сгинуть, исчахнув от долгой болезни.

Что обещать бы я мог, то — ничто,— не нуждаешься в этом.

205

Что остается: хвалы воспою пусть в признательной песне.

Только я это сказал, хоть и шепота не было даже,

Истипно сам про себя средь таивственных разума глубей,—

Дивное пусть сообщу, но вернейшее,—спрыгнув с кровати,

Я возвращаюсь к занятьям и в теле не чувствуя вовсе

Ни истощенья следов, ни самой лихорадки застылой.

День уж седьмой наступал, когда вновь лихорадке явиться

80 Время пришло, но все тело бодрее и крепче, чем прежде,

Было. Является врач и тому, что свершилось, дивятся,

Смотрит в лицо и язык, заключенный во рту, изучает,

Жидкость затем, что пузырь мой тогда выделял, он немедля

Требует; и, наконец, исследует пальцев концами

Руки; когда ж и следов никаких не находит болезни,

То говорит: «Что за бог, Эразм, тебя сделал внезапно

Совершенно другим? И кто лихорадку из тела

Выгнал, и мне как пророку,— хоть этому рад я,- проруху

Сделал такую? И он, из богов кто бы ни был, - в леченье

90 Выше меня, признаюсь, и сильней; никакая отныне

206

Помощь моя не нужна». Хочешь имя врача? Гуильельмом

Коном тот был, уж тогда процветавший в юные годы,

Хоть а постарше меня, наделенный уже в совершенстве

Даром таланта и сведущ в учениях мудрости разных,

Как ни один; а теперь, уже старостью отягощенный,

Чтим средь лучших светил при дворе короля он Франциска,

Всеми любимый, трудами свершенными там наслаждаясь.

Так он свидетелем будет и веским, и верным здоровья,

Мне возвращенного, дева, твоею божественной волей.

100 Впрочем, что б ни было это: Христу созидателю слава

Вся подобает за то и почет неизменный навеки.

Волею было его, что, живая, ты богу желанна,

Волей его же и есть, что, усопшая, страждущим многим

Ты — оборона. И так решено женихом всемогущим.

Через тебя раздавать он дары свои рад, чрез тебя же

Рад возвеличить, как Феба пылающий светоч приятней

Блещет через стекло, и подобно тому, как источник

Любит, переливаясь, струиться по чистым каналам.

И остается одно — мне молить, славнейшая дева,

207

110 Пусть мне не будет во вред, что так долго я мешкал исполнить

Взятый обет. Так позволь прибавить это хваленье

К стольким заслугам твоим, Женевьева, ведь не было чище

Здесь никого, никого в этом не было мире почтенней,

И милосердней никто не считается в высях небесных.

132—133. ПОСЛОВИЦЫ

132

Яства роскошные шлешь ты мне, Петр, но бездействует чрево;

Хочешь приятней послать что-либо: голод пошли.

133

Очень легко, признаюсь я, любому писать поговорки,

Но хилиадами их очень писать тяжело.

134.

ЭРАЗМ ГОВОРИТ

Очень легко, говорят, любому писать поговорки;

Не отрицаю, но их тысячи трудно писать.

Кто мне не верит, пусть сам предпримет такую попытку,-

Стал бы к трудам моим он вмиг справедливей тогда.

208

135.

ЭПИТАФИЯ УЛЬРИХУ ЦАЗИЮ

Так-то, жестокая смерть, и завистница, мир ты лишаешь

Ульриха Цазия — он украшенье блестящее права

Цесарского и святого. Расчетлива ты непомерно;

Да, ты учености .всей и искусства почетного также

Перл, целый мир богатейший, у коего с уст изливалась

Речь, что и всякого меда гораздо приятнее, губишь.

Пусть я теперь восхвалю любовь высочайшую к правде,

Разум, что неба достоин, где он, уже освобожденный

От бескрылого тела, счастливый блаженствует вечно.

10 Что остается: тебя призываю, прилежная юность,

Меру назначь, наконец, ты слезам и законному горю:

Цазия речи могучей теперь лишена ты, однако

Вечные памятники его гения здесь остаются;

Не выпускай их из рук и пред взором держи

постоянно,—

Дышит и в них говорит вечно лучшая часть человека.

209

136.

ФИНИКИ НА ДЕСЕРТ

Плод на деревьях растет, у которого ножка как пальчик,

И называет его пальчиком галльский язык.

Если б ты мог припасти шесть их, восемь иль десять, тогда уж

Сытому чреву была 6 эта концовка мила.

210

ДОПОЛНЕНИЯ

(стихотворения, приписываемые Эразму Роттердамскому)

1.

НА ИЗОБРАЖЕНИЕ ЕВРОПЫ, СОБЛАЗНЕННОЙ МОНАХАМИ

Если правдиво преданье, Юпитер Европу, принявши

Облик быка, соблазнил, ловко ее обманув.

Ныне же ею, о стыд, в смиренном обличий агнца

Овладевает монах,— то не преданье, а факт.

НА ТО ЖЕ САМОЕ ИЗОБРАЖЕНИЕ

Блудная шлюха монахов, былая девица Европа,

Славную прежде кого только Юпитер познал,

Молвя, молю, где твой облик былой? Где одежд белоснежность?

Что ты затертою вся, что ты лохматой лежишь?

Европа отвечает

Разве не видишь, какое здесь стадо со иною? Оно же

Отняло честь у лица, отняло бога дары.

Счастливы Азии земля и Ливии — в них не найдется

Столь непотребной толпы пагубных им женихов.

211

3.

ЮЛИЙ II

Как Юлия второго подошло тебе

Прекрасно имя. Явно Юлий ты второй.

Верховным тот был некогда понтификом

И нечестиво тот тираном сделался.

Тому, как и тебе, лишь вера нравится,

Из-за стремленья к власти оскверненная.

Богов тот презрел; в этом также Юлий ты.

Тот целый мир войной, убийством, кровию

Наполнил,— так и в этом Юлий ты второй.

10 Тот величайшей был для галлов пагубой;

И ты погибель галлов величайшая.

Святого тот не ведал — лишь святую хворь;

И грудь того, злодейства все питавшая,

Дышала злом, был ум — сообщник мерзостей;

Был мрачен лик того от взора грозного;

И был хитрей тот прохиндея всякого:

И в сих и в прочих славных дарованиях

Ты схож в равен, нет — ты больше Юлия.

Ты от него приметой малой разнишься:

20 Безродный, не науки — любишь ты вино.

Что здесь многоглаголать? Весь как Юлий ты,

Но, видно, Брута на тебя не сыщется,

А Ликомеда мало одного тебе.

И славой сей ты будешь больше Юлия.

212

НА ТОГО ЖЕ ЛИГУРИЙЦА

Как верно ты, как метко назван Юлием!

Верховным был тот некогда понтификом

И нечестиво тот тираном сделался;

Презрел богов тот,— в этом также Юлий ты;

Святого тот не ведал — лишь святую хворь;

Тот целый мир войной, убийством, кровию

Наполнил, так и в этом Юлий ты второй;

Ты с галлами воюешь,— Юлий ты и здесь;

Но Ликомеда мало одного тебе,

10 И тем уже ты будешь больше Юлия;

Ты от него приметой малой разнишься,

Безродный, не науки — любишь ты вино.

Что здесь многоглаголать? Весь как Юлий ты,

Но, видно, Брута на тебя не сыщется.

ЭПИТАФИЯ НИКОЛАСУ БЕХЕМУ

Здесь похоронен дгмонд, земли бесполезное бреми Буйство одно он любил,— да не покоится он.

213

5.

НА СМЕРТЬ ТОМАСА МОРА И ДЖОНА ФИШЕРА

„.обезглавлены Джон Фишер, епископ Рочестерский, в Томас Мор... когда об их смерти было сообщено Эразму, он, потрясенный, излил этот дистих, пока игрою в шахматы для восстановления душевных сил не привел себя в чувство.

Генриху хочешь хвалы заключить ты в единую строчку,—

Сделай, чтоб стали людьми звери Мидас и Нерон.