Илия Минятий

Cм. 18 век. Его "Камень соблазна". Слово о смерти.

Илия Минятий (1669 — 1714) — епископ Керники и Калаврита (в Морее), проповедник и богослов. Его книга: «Камень соблазна, или историческое пояснение о начале и причине разделения между восточной и западной церквами», изданная в 1717 в Лейпциге, в 1783 переведена на русский язык и издана в Санкт-Петербурге; к этому изданию приложено и «Житие Илии Минятия». В 1788 появились на русском языке его проповеди; новый их перевод был издан в 1902 (Сергиев Посад).

*

Евгения Жукова

СВЯТИТЕЛЬ ИЛИЯ МИНЯТИЙ: ПОЛИТИЧЕСКИЕ И БОГОСЛОВСКИЕ ВОЗЗРЕНИЯ

Илия Минятий родился в Кефаллонийском городе Палэе (Луксурье) в семье местного протопресвитера Франциска Минятия и супруги его Морезии. Отец усмотрел в своем сыне удивительную остроту ума и на десятом году его жизни отослал в греческое Флангиановское училище в Венеции (при церкви св. Георгия). Здесь он показал такие успехи в изучении богословия, философии, древних (в том числе еврейского) и новых языков, что училищное начальство, невзирая на его молодость, поручило ему преподавание "Эллинских наук", чем он и был занят в течение 3 лет, одновременно проповедуя в греческой церкви. Из проповедей уцелело лишь 6 похвальных слов, да и те с пропусками.

Из Венеции Минятия отозвали его соотечественники кефаллонийцы для обучения их юношества. Он преподавал на родном острове в течение 7 лет, не оставляя проповеднической деятельности в Ликсурийском храме св. Николая. Его обширная ученость и красноречие принесли ему известность среди многих греков, особенно на Ионических островах, что побудило жителей ионического о. Закинф пригласить Минятия к себе. Там Минятий оставался четыре года, а после переехал на о. Корфу, по приглашению тамошнего управителя Антония Молина, для воспитания его племянников. При этом он не забывал своего любимого дела - проповеди с амвона. В 1698 г. Молина отозвали в Венецию, и он взял с собой Минятия, который в течение года преподавал в родном флангиановском училище. В 1699 г. посол Венеции в Константинополе Лаврентий Саранцо взял его с собой в качестве советника. Здесь Минятий проповедовал в патриаршей Церкви и своим умом и красноречием снискал к себе уважение в дипломатических кругах. В 1703 г. Молдавский господарь Димитрий Кантемир выпросил его у венецианского посла и отправил в Вену для политических переговоров с императором, который почетно принял Минятия и пожаловал ему орден. До 1710 г. он оставался в Константинополе, где кроме своих обязанностей советника по поручению патриарха Гавриила был наставником в народной греческой школе. Затем Минятий возвратился в родной город, но вскоре по приглашению керкирийцев уехал преподавать в школе и проповедовать в церкви на их острове. В этом же 1710 г. управляющий Пелопоннесом Франциск Гримани пригласил Минятия для обучения юношества в Навплии. Проповеди его были столь по душе жителям, что даже жившие там итальянцы приходили слушать его. Для них Минятий проповедовал порой на итальянском языке, и именно эти проповеди сохранились.

Вскоре на место Гримани поступил Марк Лоредан, который убедил Минятия принять сан епископа в 1711 г. в городе Кернике. Лоредона сменил Августин Сагредо, который призвал Минятия вновь в Навплию, где через три года в 1714 г. Илия и умер. Безвременная смерть его стала причиной того, что уцелела лишь малая часть его проповедей, поскольку чаще всего они произносились экспромтом. В общей сложности осталась малая часть его проповедей на новогреческом и итальянском языках и лишь одно полемическое сочинение под заглавием "Камень соблазна, или Разъяснение начала и причин разделения Восточной и Западной Церквей и обозрение пяти (их) различий".

Минятий, будучи сторонником новогреческого языка, показал в своих красноречивых проповедях не только возможность выражать на этом народном языке высокие мысли, но также его гармоничность и приятное звучание. Минятий стремился сохранять чистоту родного языка, хотя речь его имела чуждые примеси - явные итализмы. Первое издание его итальянских проповедей вышло в 1698 г., а в 1717 г. особым изданием вышли проповеди о вере и любви. В России они были изданы в 1773 г. Проповеди Минятия были опубликованы в России уже в 1765 г. и пользовались большим успехом: отрывки из поучений его к началу XX в. имели более 4 млн оттисков.

I

Из описания жизни Илии Минятия видно, что он, благодаря своим способностям, всегда был близок к высшим кругам общества и занимал высокие должности, но тем не менее всю свою жизнь посвятил просвещению своего народа - где бы он ни был, он никогда не оставляя церковной проповеди и преподавания в греческих школах. За свою короткую, 45-летнию жизнь он послужил делу просветительства юношества в Венеции, на Кефаллонье, Корфу, в Константинополе, Навплии. Минятий был, таким образом, одним из немногих греческих просветителей, посвятивших свою жизнь практическому преподаванию в школах, практическому просветительству, и, кажется, мало заботился о философствовании отвлеченном.

Тем не менее, сохранившиеся проповеди и речи Минятия позволяют выявить его мировоззрение. Так как он был воспитанником школы в Венеции, дальнейшая его жизнь протекала в тесной связи с Венецианской республикой, даже когда он был далек от нее географически. Конечно, это не могло не отложить отпечаток на мышление Минятия. Для изучения системы взглядов просветителя в первую очередь нужно обратиться к его речам на итальянском языке. А именно к: "Речи похвальной, говоренной к генерал-проведитору Антонию Молину, при смене его с наместничества из Кефальнии в 1698г."; "Речи похвальной, говоренной к генерал-проведитору над флотом Флангиану Гримани, при смене его с наместничества из Неаполя Румелийского" и "Речи похвальной, говоренной к генерал-проведитору над флотом Амвросию Моченигу Третьему", а также к подобной речи к генерал-проведитору Мореи Марку Лоредану.

Суть всех этих четырех речей состоит в том, что Минятий дает анализ деятельности генерал-проведиторов, отмечает их безупречную службу и дает наставления на будущее. И вот здесь как раз и раскрываются взгляды его на государство и государя (в данном случае правителя области Венеции). Все речи строятся по четкой схеме: идеальное устройство государства - заслуги предков государственного деятеля - заслуги самого правителя во внутренней политике, затем во внешней - наставления на будущее. Таким образом, уже сама схема сочинений напоминает круг вопросов, которые затрагивали в своих трудах итальянские гуманисты, поэтому следует подробнее остановиться на содержании речей.

Свою первую речь Минятий начинает с формулирования в красноречивом виде теории государственного устройства. "В похвалах великие добродетели равное участие к пользованию себе имеют и властитель, и подвластный. Ибо первый, признает во власти свою славу, а второй в повиновении ей - свое благополучие; первый как Солнце имеет в себе все сияние света: другой - все благодеяния его излияния". В этом витиеватом изречении как нельзя лучше можно увидеть отражение творчества гуманистов XV века, например, Франческо Патрици и Энея Сильвия Пикколомини. Последний в своем трактате в 1446 г. писал, что народ-суверен передал всю власть государю, который и стал полновластным сувереном. Патрици отмечает, что государство играет воспитательную роль, занимаясь формированием граждан, которые посвящают себя целиком на служение ему. Сам же государь является образцом человеческих добродетелей ( курсив мой. - Е.Ж. ). То же можно видеть и у Минятия: "И самая то истина, премудрейший отец! Пусть разошлет кто хочет на любопытное изведание свои мысли, чтобы они восприняли свое шествие на снискание такой особы, которая была бы делом Божиим и добродетельным: душою сотворенную к обладанию; человеком совершенным во всем" ( курсив мой. - Е.Ж. ). Порой Минятий, как и гуманисты, выражает свои взгляды в терминах античности: "Они подлинно придут для обретения ее в Вас, как еще и для почтения под чертами вашего лица тех природных свойств, коим удивлялась в своих героях древность. Да и что может природа соделать так доброе и совершенное, чем бы она не одарила щедро к приведению Вас в знаменитость и внутренними еще для властвования преимуществами" ( курсив мой. - Е.Ж. ). "Природа", как мы видим, предстает источником добродетелей для правителя. Но все же Минятий православный богослов - для него употребление такого термина - это видимо, не более чем дань эпохе, опора на классическую античную традицию.

Появление таких идеальных правителей на земле он связывает с благостию Божией: "Бог есть неусыпен в содержании человеческого жительства. Сам Он изобразуя в неисчерпаемой пучине Своея блаженныя вечности размеренные к сему концу виды, от времени высылает сюда на землю образа в некоторых великих душах, так равно человеческому состоянию и божественному свойству участныя, что в проявлении Вселенной на их мудрости Он успокояется" (Сам Он, изображая в неисчерпаемой пучине Своей блаженной вечности подходящие к этому случаю образы, время от времени посылает сюда на землю образы в некоторых великих душах, равно причастные человеческому состоянию и божественному естеству, так что в управлении Вселенной Он пребывает в их мудрости.). Указывая на Бога как на источник власти, что соответствует христианскому воззрению, далее Минятий представляет правителя как человека, не подобного подданным, но наделенного даже божественными свойствами и особо угодного Творцу, поскольку Он на таких людях "упокояется". Подобные рассуждения опять же близки античности с ее божественным культом императора, но и христианской Византии в эпоху ее расцвета. Впрочем, не следует преувеличивать значения этих похвал Минятия: многое здесь диктуется самим жанром энкомия.

Минятий восхваляет не только царей, что видно и в речи, обращенной к Флангиану Гримани: "Мои господа! Вступающийся столько за славу Республики Бог, сколько за веру Она; надобно думать, что вливает в ея благородных особ такую душу, кая есть особенным Его рук трудом. Другие приобретают себе добродетели чрез учение, а они имеют их от природы: инде становятся, а в Венеции рождаются герои..." Здесь выявляется, таким образом, наличие особой породы людей, которые есть лишь в Венеции. И это тоже не ново. Подобные идеи можно найти у тех же сиенских авторов. Это урожденные герои, родословные которых Минятий прослеживает до глубины веков. Они суть опора синьора. Это городская аристократия, характерная для Венеции уже в XV в., которая столь близка сердцу Патрици.

Идеал венецианских гуманистов - это принципат, который они предпочитали республике. Венеция оставалась образцом государственного устройства и для веницианских гуманистов и для флорентийских: Маккиавели, Гвиччардини, Сабеллико, Лауро Квирини и др. Идеалом же она являлась в силу присущего ей смешанного правления, где главная роль принадлежит аристократии - "лучшим гражданам" (Поджо Браччалини), которые правят государством, подчиняя личные интересы государственным. Сабеллико так определял "смешанное правление": монархическую форму представляет в Венеции дож, олигархическую - Сенат, демократическую - Большой совет. В своих идеях политического устройства, как известно, гуманисты также опирались на античных авторов. Идея "смешанного правления" была известна еще до Платона. Фукидид говорит о том, что власть в Афинах принадлежит "немногим и многим".

Минятий и здесь близок гуманистам: "Высочайшей Премудрости Божией, горний и дальний Свет как бы двумя руками, Силою и Благостию, управляющей, живейший образ есть на земли светлейшая Венецианская Республика. Не от Афины, учительницы Света, не от Рима, властителя Вселенной, но прямо от Неба восприняла она вид того Правления, кое, по-видимому, представляется земным властителям по взиранию на него как бы на чудо!" Почему же "смешанное правление" лучше чисто республиканского, которое отстаивали флорентийские гуманисты XV в. (Леонардо Бруни Аретино, Пальмиери)? Ответ можно найти у Франческо Патрици, который не верит в чистую республику, так как она не может обеспечить законное и справедливое правление.

Законность и правосудие - вот два условия, которые, по мысли всех гуманистов, были в основе государственной системы. И, соблюдая два этих принципа, можно достичь общества гармонии, где царят свобода и справедливость (Леонардо, Бруни, Аретино). И здесь Минятий не отступает от традиций гуманизма. Необходимыми для правителя он считает милосердие и правосудие, и в каждой речи обязательно говорит об этих добродетелях. Подводя итоги правления Антония Молина, он говорит: "Блеснуло, без сомнения, с свирепым взором ваше правосудие, но точно как бы молния, с ужасными от громовых стрел всем угрозами оно упало, по сказанному от некоего мудреца слову: Немногих бедствие наводит всем страх. Подлинно, немногих бедствие... Все убоялись раздражить строгость, не видано было никогда так великого почтения к законам, покойного жития гражданами". Наставляя генерал-проведитора Лоредана Марка, Минятий советует ему: "Да присутствуют в твоем суде правосудие, ради соблюдения и законам почтение ... к подвластному милости" ( курсив мой. - Е.Ж. ). Здесь Минятий также прямо цитирует гуманистов: Правосудие всегда может прийти на помощь каждому гражданину. Он может обратиться в любую судебную инстанцию вплоть до трибунала (во Флоренции, по трактату Леонардо Бруни Аретино "Восхваление города Флоренции"). То есть, другими словами, правосудие является гарантией социального мира. У Минятия как в большой степени воспитанника венецианского гуманизма центром и источником правосудия является правитель, к которому поданные всегда имеют доступ.

Собственно, в коротком абзаце из речи к Марку Лоредану предстает в целом вся теория законности Минятия, основанная на традиции гуманизма: "Если признается за истинное мнение политиков, что где законы покоряются властителю, там властитель есть мучитель, а где властитель покоряется законам, там он признается за истинного Государя, то в Венеции, где под видом владетельного князя княжествует власть законов, где первый властитель первым является послушником, а послушник человеком свободным, надобно признаться, что там собственно находится княжество свободности и во власти избранных к правлению особ, самовластие разума. Он-то сидит на престоле, он-то правит скипетром, он-то издает в советах приговоры, судит в судных местах, уравнивает заслугу, наказует порок, награждает добродетель".

Вслед за гуманистами Минятий превозносит не только внутреннюю, но и внешнюю политику страны. Леонардо Бруни Аретино считал Флоренцию преемницей Римской империи, и в силу этого оправдывал захватнические войны, ведь ведутся они за возвращение своих территорий. Подробно описывает и Минятий военные подвиги своих героев, перечисляя все военные компании, в которых они участвовали: "Да победил он его (неприятеля) в Далмации, в Сиене, в Книне, в Наренте, и Кастельнове... в Албании под Валоною и Каниною". Венецианские гуманисты отмечали, что Венеция - это новый Рим (Сабеллико), но ее достоинства - "святость законов и равенство граждан перед лицом правосудия" - "выше достоинств Римской империи, слава которой была на территориальных захватах и военном могуществе". Равно и у Минятия: "Не от Афины, учительницы Света; не от Рима, властителя Вселенной, но прямо от Неба восприяла она вид того правления..." Пишет он и о преимуществе достоинств правителя: "Кто выдумал, что властитель должен скрывать себя от народа". В древнем Риме гражданин "никогда не видывал, или плакать принужден бывал, когда ему дозволено было видеть оных своих увенчанных адских духов, к коим никто подступить, и с ними говорить не смел, как с такими, которые всегда во тьме и в уединении быть желают, и никогда из своего особенного места не выходят, разве только для того, чтобы все опустошить". Как видно, Минятий не только отмечает преимущества Венеции в государственном устройстве, у него даже присутствует некая неприязнь к Римской империи - императоров он уподобляет адским духам и деятельность их признает опустошительной. Пожалуй, в этом уже можно видеть некий отход Минятия от идей гуманизма. Как бы то ни было, но он православный грек, хотя и воспитанный в Венеции и восприявший вполне ее культуру и идеи. Всеми силами он стремиться увязать христианство и гуманизм, для которого порой было характерно подчеркнуто негативное отношение к официальной Церкви, а порой и к религии вообще. Для Лоренцо Валла религия может быть одна - религия Разума, а официальной Церкви нет места. Главная ценность - человек, которому Бог уступил Свое место. Минятий же для своего правителя необходимой добродетелью, наряду с правосудием и милосердием, видит благочестие и набожность. В наставлении Марку Лоредану он говорит: "Первым правилом из всех добродетелей да будет благочестие, чтобы царствовала там служба Божия, наука духовная, благоговение по святым Церквам, и в том действительнее был твой пример нежели твоя власть", "...при Вашей набожности, правосудии, милосердии..." В речи к Антонию Молину Минятий отмечает его исключительное прилежание к Церкви, постам и уважение к архиереям.

Есть, пожалуй, еще одна особенность в речах Минятия, отличающая его от гуманистов. Как уже было сказано выше, Венеция не знает себе равных ни во внутренней, ни во внешней политике. Внешняя захватническая политика оправдана, так как имеет целью восстановление территории равной Римской империи. Но Минятий живет уже в XVII в., идет война между Венецией и Турцией, в состав которой входит его родная Греция, и это не могло не найти отражение в его словах. "Когда же Промысл Божий возбудил храбрость республики и поручил ее власти оружие, чтобы она восприяла шествие не разорвание наших цепей при первом в трубу затрублении, которое объявляло против турок войну в Леванте, тогда Флангиан Гримани, воспалившись от сугубой горячности, то есть от пользы к Отечеству, и от доброжелательства к нашей свободе, прошел без укоснения на вторичное побеждение..." Венеция здесь, как видно, предстает государством не только праведно поступающим, но освобождающим Грецию по особому Промыслу Божию. На ее долю как бы выпала великая честь и задача - осуществить замысел Божий в даровании Греции свободы. "Нет в том сомнения, что сие королевство не столько завоевано, сколько искуплено от республики, которая для освобождения его из рук там великого христианского имени врага и прелютого несчастливой Греции тирана, употребила всю власть своего оружия... и пролила столь знаменитую своих благородных дворян кровь, предав себя в жертву прославлению веры и нашей свободы", "...в страну краснейшую света, в страну от давних веков тягчайшим мучительством наибесчеловечнейшего царя обремененную, но от нее уже искупленную и зачинающую опять воспринимать свободу... посылаю я тебя (республика наместника) отнесть мои законы и мои уставы. Сия земля еще и моею кровию окроплена. Сей народ порождением моих великих трудов, и предметов столь многих попечений. Для освобождения его употреблена была знатная сила моего оружия, а для содержания его в свободе, вся слава моих побед". Итак, Венеция не просто освобождает Грецию, но искупает ее своей кровию, принося себя в жертву. И искупает она эту древнюю страну от мусульманского Тирана "ради прославления веры и свободы". Минятий видит силу и славу Родины в Православии, что стоит у него на первом месте, и свободе. Интересно то, что будущее Греции он разумеет в рамках законов и уставов Венецианской республики. То есть Венеция должна на своих штыках принести не только свободу, но и государственное управление. Минятий наставляет Марка Лоредана: "Искренностью сердца, правдивостью уст, податливостью руки давай сему народу чувствовать, в каком он состоянии прежде был, и в каком ныне находится? Ибо он избавился от тирана, прежнего своего государства, достался под власть прямого отца, каковым есть новый его властитель". Не только венецианский государственный строй должна воспринимать Греция, но и наместник ее должен стать отцом, а свобода, таким образом, должна осуществляться в рамках республики - таков, видимо, был идеал Минятия. Здесь даже неважно, мечтал ли он о независимой Греции, интересно другое - соединение идей гуманизма с идеями освобождения Родины от турок-мусульман и утверждение Греции на основе православной веры и привнесенного западного государственного строя.

II

Теперь нужно обратить внимание на другую часть наследия Минятия - на его проповеди, и по возможности рассмотреть принципы богословия греческого просветителя. Проповеди его посвящены или отдельным праздникам Церкви или борьбе с человеческими страстями (завистью и др.) или же разъяснению вопросов бытия человека (о предопределении, о будущем суде, о смерти). Слова Минятия обращены прямо к предстоящей публике, он мало философствует и богословствует отвлеченно, не боится обличать. Проповеди его вызваны порой общими богословскими проблемами, которые волнуют западный богословский мир. Например, в слове "О предопределении" он ведет открытую полемику с католиками, излагая православную концепцию по этому вопросу. "Схоластические богословы, я знаю все, что вы о Божием Предопределении ни говорите, Вы говорите, что предопределение есть проразумение, и приуготовление благодеяний Божиих, чрез которые твердо спасаются все спасаемые. Вы говорите, что оно есть прехождение словесной твари к вечной жизни. Вы говорите, что Оно есть избрание к благодати и славе. Да только вы не знаете, когда предопределение бывает, прежде ли, как Бог познает, или уж по познанию оных; вы не разумеете, что Бог предвидит от века действуемое от человек во времени, и что от века предуведение Божие есть твердо; а во времени человеческое действие свободно... Предопределение, не что иное есть, как только присовокупление к благодати Божией и человеческого хотения. Благодать есть Божия, призывающая, а хотение человеческое, ей последующее. Хочет Бог, когда хочет и человек".

Как видно, здесь нашли отражение споры, которые волновали схоластическую богословскую науку еще до расцвета Ренессанса: спор о предопределении и благодати. Для дальнейшего понимания Минятия, нужно дать хотя бы краткое пояснение принципов западного богословия. Источником его до сих пор является школьная традиция Рима. В этой традиции было два цикла: низший и высший. Метод познания заключался в постановке вопросов и ответов на них. Аргументы приводились сначала от разума, потом от Священного Писания. Это был так называемый схоластический метод, в котором интеллектуальное жонглирование представляло серьезную опасность и который Фома Аквинат довел до высшей точки развития. Его "Summa theologica" по необычайной стройности своих доказательств - высшее достижение схоластики.

Получив образование в Венеции, Минятий перенял лучшее из этого метода богословия в его позднем варианте. Все его проповеди построены по строгой схеме: приступ (обозначение вопроса, о котором будет речь) и две, реже три главы разъяснительные. Эта жесткая структура порой предоставляет совершенно неожиданные мощные средства эмоциального воздействия. Так, в своем "Слове о почитании Страстей Христовых" епископ Илия Минятий использовал привычку своих слушателей к двучастной структуре проповеди следующим образом. Во второй части он сказал: "Нет, кажется, более трудного искусства, чем искусство прорицания. И, однако, некоторые вещи я очень легко предрекаю. Хотите ли, я скажу, что у вас всех, здесь присутствующих, на уме? Вы все думаете об одном и том же. Именно о том, что я скажу вторую часть проповеди, как сказал первую. Неправда ли? Я угадал. Но на сегодня я больше ничего не говорю. Ввиду торжественности этого дня я решил не задерживать вас долго. Итак, идите с миром, и я буду ждать вас в Великую Пятницу; приходите внимать страшным и спасительным Страстям".

Структура проповеди иногда строится в чисто схоластическом стиле: вопрос - ответ. Для примера можно взять проповедь "О спасительном страдании". После небольшого введения Минятий вопрошает: "Но ужели была необходимость в том, чтобы пострадать, быть пригвозжденным ко кресту и умереть Господу славы? Ужели не было другого какого-либо средства спасти род человеческий?" И далее следует пример из античной истории: Залевк, царь Локрский издал закон, чтобы прелюбодеев лишать обоих глаз. И первым, кто нарушил этот закон, стал его сын. Отец решил исполнить закон, хотя все умоляли его пощадить своего сына. Чтобы совершить закон, он выколол один глаз у сына и один у себя. Затем Минятий как бы вводит в рамки этого античного рассказа первородный грех, за который человек должен был умереть. И цитирует Священное Писание: "В тот день, когда съедите от него, умрете". И делает вывод: "Мы согрешили праотеческим и сверх того своим произвольным грехом, так что все подлежим проклятию от Бога, все достойны вечных мучений. Нам осталось понести заслуженное наказание - лишиться как бы обоих глаз - обеих жизней - телесной и духовной, если бы не найден был способ избавления". А для избавления нужны два естества: Божеское и человеческое... необходимы как бы два ока - две природы. Мы виновные, нарушители заповеди Божией, дали как бы одно око, человеческую природу, Бог и Отец дал как бы другое Божество".

Видно, как Минятий путем специально подобранных аллегорий тайну боговоплощения и спасения человека на основе примера из истории. Далее следует ссылка на Афанасия Великого о боговоплощении и заключение в размышлении над поставленным вопросом: мог ли Бог спасти человека без предания Сына Своего на смерть? - "Без сомнения, всемогущий Бог, как единым словом рече и вся быша, точно также одним словом мог бы повелеть, и спасение человека совершилось бы, мог Он без всякой уплаты отпустить бесконечный долг, мог и без смерти Единородного Сына Своего простить грех человека, мог и без крови Иисуса Христа угасит пламень вечного мучения... Мог! ... Но как в таком случае, мы могли бы узнать о беспредельном всемогуществе Божием, о Бесконечном Божественном снисхождении?"

Конечно, в данном случае нельзя не видеть влияния на Минятия западного богословия, которое привыкло все измерять юридической практикой, полученной в наследство еще от древнего Рима. Делая основной упор в своих размышлениях на величину греха, проповедник приходит к выводу, что жертва за него должна была быть столь же велика - то есть Сам Господь. Мысль об исцелении человечества от греха здесь отсутствует. Однако не стоит забывать, что проповедь часто предпочитает силу эмоционального убеждения точности богословских формулировок.

Четкая структура характерна для всех рассуждений просветителя. Сначала ставится вопрос. Затем достаточно объемный экскурс в античную историю или мнение античных философов по этому вопросу; после этого дается ссылка на Священное Писание и заключение. Показательны в этом отношении рассуждения о душе. "Что такое душа? Если спросим древних философов, которые старались испытать глубину естества, то они ответят весьма различно и далеко несоответственно предмету. Верховный философ Пифагор говорит: душа есть число, само себя движущее, а под числом разумеет он ум. Платон тоже говорит, что душа есть вещество умное, само от себя движимое... Эпикур - смешение от четырех качеств: огненного, воздушного, духовного и четвертого некоего безымянного. Дикеарх - растворение четырех стихий. Асклипиад - движение чувств. Анаксагор - озаряющее участие звезд. Зинон - согласие органов. Диоген - изображение божественной руки. Фалес - животекущая вода. Диоскор - природная теплота. Калисфен - цвет тела. Эмпидокл - благосостояние крови. Демокрит - шар от нескольких тел. Гераклит - чистейший огонь. Аристотель - совершенный вид тела естественного, членовного, силою жизнь имеющего. Поэтому, оставя пустословие философов, посмотрим учителей богословия, посмотрим их в чистом зеркале вечной истины - Священном Писании, и постараемся узнать, что за вещь эта душа..." На примере этого небольшого отрывка видно, насколько широки познания Минятия в античной философии. И интересно здесь то, что, приводя мнения столь многих писателей, он называет их рассуждения пустословием и переходит к цитированию Священного Писания. Но зачем тогда уделять пустословию такое большое внимание? Что это? Дань гуманистической традиции? Скорее даже плод ораторского искусства - Минятий никогда не выбивается из схемы схоластической проповеди, только на месте рассуждений от разума у него размышления античных философов. Вполне вероятно, что, будучи просветителем соотечественников, он столь много места уделяет античным образам, поскольку для него важно и то, чтобы греки не только были наставлены в истинах веры, но через слово проповеди с амвона получили и знание античной истории и философии. Тогда перед каждым предстанет слава античной Греции и ее преемницы Византийской империи, которая столь же славнее первой, сколь превосходит истина Священного Писания "пустословия" античных философов. А ведь наследницей империи является нынешняя Греция и каждый грек должен это знать и чувствовать. В доказательство этому может выступать и то, что духом античности Минятий насыщает не что иное, как проповедь - речь, которую может услышать любой, кто придет в храм.

В этом-то и заключается неоценимое приношение Минятия своей Родине: получив образование в Венеции, будучи воспитан в традициях венецианского гуманизма, он в душе все-таки православный грек, желающий Греции былого величества. Всю свою жизнь он проводит, неустанно преподавая в греческих школах и проповедуя с амвона, чтобы просветить народ, приобщить его к европейской культуре, но вместе с тем утвердить в вере как основной добродетели. Идеал Минятия, видимо, там - в первых веках христианства, о которых он тоскует и возвращения которых желает: "Удивительное дело! Нынешние христиане столько язычникам в пороках уподобляются, сколько древние христиане самих богов языческих в добродетели превосходили"; "Куда вы девались, первые времена христианства, благополучные дни любви, век святости!" Для Минятия, по-видимому, античность несет образовательную, обучающую роль, она служит ступенькой к христианству, но не более того.