Николай Борисович Голицын

Род. 1794, ум. 1866; сделался известен всему музыкальному миру тем, что по его заказу Бетховен написал свою увертюру op. 124 и три последних струнных квартета. Бетховен посвятил эти произведения Г. и переписывался с последним с 1822 до самой смерти (переписка эта напечатана Нолем в Allgem. Deutsche Musik. Ztg, 1879 № 1). Из этих писем видно, что Г. был одним из первых и ревностнейших поклонников Бетховена в России, что доказал не только заказом знаменитых квартетов, но и тем, что способствовал первому исполнению Missa solemnis в СПб. 26 марта 1824, в концерте Филармонического об-ва (эта было вообще первое исполнение великой мессы Бетховена). Г. был также одним из учредителей Филармонического об-ва в СПб. (основано в 1802), а в 1828, вместе с другими любителями, основал там же "Общество любителей музыки", просуществовавшее впрочем недолго. Г. был хорошим виолончелистом, а жена его — пианисткой.

Александр Люсый

ДОГМАТЫ И НОТЫ.

Николай Голицын – предтеча экуменизма

Ист.: portal-credo.ru, 2007

См. православие и католичество.

Ровно за сто лет до знаменитого нобелевского скандала 1958 года из-за премирования изданного за границей романа Бориса Пастернака "Доктор Живаго" и отказа автора от премии, в России произошли аналогичные события, так же расцененные как идеологическая, вернее религиозная диверсия.

В 1858 году без обозначения автора на обложке и с указанием в качестве места издания сразу трех европейских столиц – Берлина, Парижа и Лондона вышла книга с пространным и конкретным в крамольности своей названием "О возможном соединении Российской Церкви с Западною без изменения обрядов православного богослужения" (изд. А. Franck).

В этом 150-страничном сочинении неведомый автор обрушил на читателя невиданную эрудицию, доскональнейшее знание первоисточников - творений Отцов Церкви, трудов Вселенских Соборов, богослужебных работ. В то же время, система богословских оценок и трактовок исторических событий была принципиально новаторской. Идя в русле традиционного противопоставления Западной и Восточной Церквей, автор выделил в последней русское православие как самостоятельное религиозное явление, призванное рано или поздно преодолеть христианский раскол (при том, что Россия в себе самой носит внутренний "зародыш разложения христианства - раскольничество", она в изначальных религиозных "смутах Востока против Запада не принимала участия").

Исследовав догматы и обряды в их историческом преломлении, автор, а это был князь Николай Борисович Голицын, приходит к выводу, что "в сущности догматов никакой разницы быть не может". Искажения же обрядов характерны именно для православия. К примеру, на западе при совершении литургии употребляется не квасной хлеб, а пресный. - но ведь и Иисус Христос совершил тайную вечерю на пресном хлебе, так как это произошло во время иудейской Пасхи, во время которой квасной хлеб запрещен законом. Православные утверждают, что при крещении младенцев следует погружать в воду, а не обливать, как на западе. На самом же деле в Древней Руси крестили именно обливанием. С проклятием, которому подверглась Восточная Церковь со стороны Рима, рукоположение епископов прекратилось, тогда как в России оно по-прежнему существует.

Автор приходит к выводу, что организационно оформленного разрыва именно между Русью и Римом не было. "Церковь Российскую мы не почитаем отделившеюся от вселенно-Западной, потому что этого отделения никогда не последовало на деле. Ей недостает только пристать к этому телу и исповедовать то, что ее служебники так ясно провозглашают". С Востоком же - православным - Россия давно уже не имеет ничего общего, "кроме буквы, там давно уже мертвой; но и Россия должна бодрствовать и не увлекаться враждою, заимствованной от Востока...". Ведь в настоящее время православное духовенство на Востоке поклоняется турецкому султану, как "тени Божества", не желая подчиняться своему законному авторитету – Папе. Таким образом, смешивать российскую Церковь (которую татарское господство не коснулось) с Восточной нельзя. Самой своей подчиненностью султану "чисто Восточная Церковь отлучена от единства вселенского, но Россия, по Благодати Божьей, таким отлучением наказана не была".

Между прочим, не только российские, но и западные беды имеют, по мнению автора, восточно-православное, а не сугубо автохтонно-западное происхождение. "Вольнодумство, вывезенное из Греции, после покорения Царьграда турками, нашло себе обильную пищу в Европейском Порт-Рояль", с чего началась вся "адская философия XVIII века, мечтавшая ниспровергнуть само христианство!!!". Еще одно знаменательное, по мнению автора, догматическое расхождение. "Кто больше чтит Сына Божия? Католики ли, которые верят в исхождение Святого Духа от Сына, или те, которые разделяют Сына от Святого Духа?" Следует утверждение, что "католики имеют более смирения, чем противники их", при том, что "христианская проповедь из Рима разносится по всей вселенной, и который год новые мученики оживляют своею кровью вертоград Христа, доставляя ему обильную жатву".

Отсюда вывод о "вселенскости" именно католической (истинно соборной) Церкви и необходимости церковного сближения на католической основе с признанием Папы главой возобновленного единства. Это подтверждается верховенством Апостола Петра среди других Апостолов, прямыми наследниками которого были римские Первосвященники.

Религиозный писатель охранительного толка Андрей Николаевич Муравьев (1806-1874) легко вычислил имя возмутителя спокойствия и объявил его Синоду, назвав книгу "чрезвычайно опасной для Церкви". Муравьев легко узнал перо переводчика ряда своих сочинений на французский язык, в то же время оспорившего назидательно-брезгливый тон его "Римских писем" – Николая Борисовича Голицына.

Обер-прокурор синода А.П. Толстой, опасавшийся обострения дискуссий о государственном управлении Церковью, согласился с характеристикой Муравьева. Разоблаченным автором занялось III отделение. Лишь заявления Голицына о непричастности его самого к публикации его книги за границей (с отказом назвать имя того, кто переправил рукопись за границу), обещание ничего богословского больше не писать, спасло Голицына от отлучения от Православных Таинств.

"...Он прожил как-то сбоку от своего времени, – охарактеризовал Николая Голицына Юрий Нагибин в повести, посвященной его сыну "Князь Юрка Голицын", – не решившись всерьез вмешаться в его коловращение. Во всем он останавливался на пороге: в музыке, поэзии, идейной борьбе". Симптоматичная попытка "предпорогово" исчерпать тему!

В то же время хотя бы один факт – обращение к Голицыну одного из самых загадочных высказываний Александра Пушкина – должно бы побудить исследователей переступить порог устоявшихся мнений. Как писал Николай Бердяев, "два факта начала века предшествуют нарождению русской мысли и русского самосознания - Отечественная война и явление Пушкина". И судьба Николая Голицына (1794-1866), как отметил один из участников III Голицынских чтений, "как зеркало отразила многогранность этих великих для русской культуры потрясений" (Хозяева и гости усадьбы Вяземы. Материалы III Голицынских чтений. Большие Вяземы, 1996. Ч.1. С.115.). Но, прежде всего, и значительней всего оказалась музыка, в историю которой (в частности, виолончельного искусства) он отнюдь не остался на пороге, а вошел вполне всерьез.

С детства посвященный в отцовском имении Сима Владимирской губернии в мир народных песен, 1804-1806 годы он прожил в музыкальной столице Европы Вене, где квартеты Гайдна и Моцарта можно было услышать и во дворцах светской знати, и в жилищах простых горожан. Состоялось и личное знакомство с Гайдном.

Но столь же рано Н. Голицын был приобщен к воинской службе. В 1812 году он и здесь уже не новичок. Ординарцем Багратиона участвовал в Бородинском сражении, где был контужен, а затем сопровождал тяжело раненого Багратиона в имение отца, где полководец и скончался. После чего - диалог муз и пушек. Участие в пятидесяти битвах, боях и схватках, вплоть до взятия Парижа, что было описано им самим в "Офицерских записках, или Воспоминаниях о походах 1812, 1813 и 1814 года" (М., 1838). И – музыкальное самообразование, подкрепленное тонким вкусом, высокой требовательностью к себе и наблюдательностью.

В 1817 году состоялось первое выступление в Каменец–Подольске с исполнением Седьмого скрипичного концерта Роде. Но любимым его инструментом стал виолончель, что вскоре и закрепило за ним прозвище "Голицын–виолончелист". Активная музыкальная деятельность началась после выхода в отставку в 1820-е годы. Петр Вяземский писал об этом времени: "Меломания овладела умами петербургскими... Разговоры, не смея приступить к мыслям, ищут прибежища в звуках". И Н. Голицын беспрестанно дает концерты в многочисленных частных музыкальных собраниях и салонах, участвует в Петербургском филармоническом обществе, занимается просветительством, относясь к числу тех немногих, что сумели оценить достаточно сложные для восприятия квартеты Бетховена.

Став одним из основоположников русской музыкальной эстетики, Н. Голицын в своих статьях различил ранний период бетховенского творчества ("чистая классика") и поздний, отмеченный большей психологической углубленностью и новаторством.

"Эти квартеты, – писал Н. Голицын, – которые ожидались с таким нетерпением, вызвали большое разочарование виртуозов и дилетантов Петербурга... Исполнение – очень трудное в каждой отдельной партии – требует длительной подготовки для достижения четкого ансамбля. Мысль композитора, скрытая в фразах, внешне шероховатых, выявляется постепенно, по мере проникновения в замыслы автора, когда, благодаря совершенству исполнения, обнаруживаются эти сокровища... Тем не менее, я не отступился: на всех музыкальных собраниях, имевших место у меня, никогда не исполнялось ничего, кроме Бетховена и Бетховена во всех видах. Мне пришлось претерпеть немало насмешек, сарказмов, упреков за эту так называемую бетховенскую мономанию.

Я этим не был обескуражен, так как стремился познакомить наших лучших артистов и дилетантов с последними произведениями гения, опередившего свой век на несколько десятилетий. Моя настойчивость принесла плоды: не прошло и десяти лет, как музыка Бетховена, ранее считавшаяся абсурдной, неуклюжей, заполнила салоны и концертные залы нашей столицы".

Бетховен написал три квартета по заказу Н. Голицына (т. н. "Голицынские квартеты"). Одно из самых значительных произведений композитора – "Торжественная месса" – было впервые исполнено в Петербурге в 1824 году по инициативе и под руководством Н. Голицына. Бетховен выразил признательность поклоннику посвящением ему увертюры "Освящение дома".

"Я очень жаден ко всему, что выходит из–под вашего пера, – писал Голицын Бетховену в одном из писем, – у меня есть все, что вы до сих пор сочинили как для фортепиано, так и для других инструментов. Я даже позволяю себе удовольствие в свободные часы аранжировать в квартеты некоторые из ваших прекрасных сонат... Дурной вкус, господствующий в Европе, меня возмущает, а итальянское шарлатанство для меня слишком нестерпимо. Но этот энтузиазм к лепету итальянцев пройдет вместе с модой, а ваши шедевры бессмертны. С нетерпением жду от вас квартета, но впрочем прошу не обращать на это внимания, а следовать только вашему вдохновению и ведениям вашего духа, потому что никто лучше меня не знает, что нельзя повелевать гением, и что ему должно знать свободное течение..."

Голицын был знаком также с Шопеном, по достоинству оценив и его музыку. Свой полонез посвятил ему Огиньский.

В 1825 году, после смерти сына, Голицын на некоторое время возобновил воинскую службу на Кавказе, где подружился с Грибоедовым, в частности, на почве музыкальных интересов (сейчас уже не все помнят, что драматург был еще композитором и пианистом). Из композиторских опытов самого Н. Голицына – переложение хорового сочинения Дмитрия Бортянского на виолончельный квартет, фантазии и вариации на темы опер Винченцо Беллини, фантазия на русские темы, исполненная в 1844 году "в пользу бедных" (рукопись не обнаружена).

Вся деятельность Н. Голицына была направлена на то, чтобы выйти за рамки салона, домашнего музицирования. Самостоятельно и в обществе самых известных исполнителей он гастролировал по большим и малым городам России – Ярославлю, Одессе, Харькову, Керчи, Симферополю (всего более 300 благотворительных концертов). С большой похвалой отзывался о его исполнительском мастерстве Михаил Глинка, хлопоча о его участии в репетициях оперы "Жизнь за царя" ("Иван Сусанин").

Атмосфера музыки царила в доме Голицыных. Его хозяйка, урожденная Е. Салтыкова, была известной пианисткой. Один из трех их сыновей, Юрий, стал хоровым дирижером и композитором, организовал первую капеллу из крепостных.

С образом Пушкина, с которым Голицыны были знакомы с 20-х годов, неразрывно связан образ Крыма. Поместив в начале своей "Поездки в Полуденную Россию к берегам Тавриды в 1844 году" в качестве эпиграфа знаменитое высказывание Пушкина о неизъяснимой прелести полуденного берега, а также строки–сомнения из "Бахчисарайского фонтана" о том, увидит ли он вновь "брега веселые Салгира", Голицын писал: "Исполненные такими же чувствами, я подобный обет мысленно произносил, когда на берегах Понта, под сенью Аюдага, пытался передать французскими стихами непередаваемые прелести поэмы Пушкина". Покорив Россию музыке Бетховена, он много сделал из-под "сени Аю-Дага" для покорения Франции русской литературой.

Голицын подолгу жил в Артеке, в имении своей сестры Татьяны Борисовны, жены действительного тайного советника, Санкт–Петербургского предводителя дворянства Александра Потемкина (известна своей благотворительностью, не раз выручала брата из конфликтных ситуаций, в которые он попадал благодаря своему свободомыслию и неуравновешенности характера, почему так и остался подполковником). В 1836 году он перевел здесь на французский язык стихотворение Пушкина "Клеветникам России" и послал перевод автору. В благодарственном ответном письме (от 20.10.1836) Пушкин назвал этот перевод лучшим из трех уже сделанных другими. Высказывая князю Н. Голицыну зависть за возможность пользоваться прекрасным климатом и признаваясь во множестве "воспоминаний всякого рода", связанных с Гурзуфом, именно ему адресует Пушкин одно из самых загадочных своих откровений: "Там колыбель моего "Онегина", и вы, конечно, узнали некоторых лиц".

10 ноября 1836 года Голицын здесь перевел на французский язык "Бахчисарайский фонтан". Этот перевод он послал в 1838 году Василию Жуковскому вместе с "Офицерскими записками". По словам Жуковского, Н. Голицын этим "дал сильнейший толчок" его мыслям, вдохновив его написать в следующем году стихотворение "Бородинская годовщина".

В 1855 году, во время Крымской войны, 60–летний Н. Голицын вступил в Курское добровольческое ополчение и во главе собранной в своем поместье Ново–Оскольской 45–й дружины отправился на бастионы Севастополя. Дошел отзыв об одном из концертов в пользу раненых Курского ополчения: "...Особый восторг у присутствующих произвело появление на эстраде ветерана нашего Ополчения, князя Н.Б. Голицына. Его встретил целый гром рукоплесканий, не дававший ему возможности несколько минут начать свое соло на виолончели... Сыгранное с аккомпанементом на фортепиано, оно уверило нас, что в князе так же живо и молодо артистическое чувство, как сильно в нем другое чувство, заставившее его стать в ряды Ополчения и идти с ним туда, где на страже неумолкаемых битв находятся его сын и внук".

После такого патриотического подъема он выходит из бессловесно–музыкального уединения и вскоре приходит к выводу в своем богословском труде о благотворности произошедшего военного поражения, показывающего, что истинное призвание России заключается не в вытеснении турок из Европы с целью облегчения участи восточных христиан, а в показании примера истинной религиозной соборности, то есть "примирения и слияния с многочисленными чадами соборной, то есть католической церкви".

Многие, затронутые Голицыным в последние годы его жизни вопросы, стали предметом серьезных дискуссий как богослов, так и светских мыслителей, не исчерпанных и по сей день.