Екатерина Пелих
БАТЮШКА ТИХОН
Ист.: http://www.voskres.ru/mir/mirbo06/a06.html Ср. персоналии
20 в.
В день памяти святителя Тихона Задонского – 13 (26) августа 1895
года в Харьковской губернии родился Тихон Тихонович Пелих – “батюшка Тихон” для
многих знавших его, любящих и чтущих память его и по сей день.
Вспоминая свое детство и всю последующую жизнь, отец Тихон всегда говорил: “Слава
Богу за все!” А жизнь его была удивительна. Родившись в крестьянской семье, осиротев
в шестилетнем возрасте, он, по ходатайству приходского священника, был взят на
воспитание в дворянскую семью, где встретил отеческую любовь и заботу приемных
родителей, сестер и брата... Во время революции он потерял свою новую семью и
спустя много лет скорбел о том, что ничего не знал об их судьбе... В годы гражданской
войны, после перенесенного сыпного тифа, Тихон работал некоторое время санитаром
при военном госпитале, откуда был командирован в Пятигорск для лечения и работы
в санатории при Народном университете. Здесь снова осиротевший юноша встретил
добрых людей и местного священника, принявших близкое участие в его судьбе. Он
попал в среду образованных и глубоко религиозных людей.
В 1923 году по совету друзей Тихон Тихонович едет поступать в Московский государственный
университет на агробиологическое отделение.
По прибытии в Москву Тихон поспешил прямо с вокзала в храм (это было утро воскресного
дня) и попал на службу Святейшего Патриарха Тихона. Во время литургии Тихон вдруг
понял, что ему непременно нужно получить личное благословение Патриарха на жизнь
в Москве... И, нимало не колеблясь, он в конце службы вошел в алтарь, где Святейший,
уже причастившись, сидел. Тихон, встав перед ним на колени, попросил благословить
его на жизнь и учение в Москве. Патриарх ласково обнял его, поцеловал и спросил,
откуда он и как зовут. “Тихон”, – назвал себя молодой человек. “Меня тоже Тихон”,
– отвечал Святейший, улыбаясь. В этот момент юношу увидели иподиаконы и за полы
его ветхой шинели удалили из алтаря, а так как все это время он стоял на коленях
около сидящего патриарха, то на коленях и “выехал” из алтаря. Весело и смущенно
смеясь, вспоминал это отец Тихон и удивлялся своей смелости и тому, что никто
не остановил его, когда он вошел в алтарь.
Будущий “батюшка Тихон” так и остался на всю свою последующую жизнь в Москве и
Подмосковье. Через 24 года у гробницы святителя Тихона в Малом Донском соборе
в день их общего ангела – святителя Тихона Задонского – будет хиротония Тихона
Тихоновича во иерея.
Велика была сила первосвятительского благословения. Она-то и хранила молодого
Тихона Тихоновича во многих обстоятельствах его жизни – и в студенческие, и в
последующие годы репрессий и войны.
Успешно занимаясь на педфаке естественных наук МГУ, он также является вольнослушателем
Московской Духовной академии, пишет сочинения на богословские темы, изучает церковную
историю, апологетику, богословие. Все студенческие годы, живя в общежитии на Балчуге,
Тихон Тихонович был прихожанином, чтецом и ночным сторожем сначала Марфо-Мариинской
обители (закрыта в 1928 году), потом храма Благовещения Пресвятой Богородицы,
что в Пыжах, где в 1929 году был посвящен в стихарь, а после закрытия храма подвизался
и в Николо-Кузнецком храме. Жизнь его в эти годы частично отражена в его дневнике,
но о людях, с которыми отец Тихон общался тогда, он почти не писал, а часто рассказывал,
но даже не называя имен, – это были епископы, духовенство разных храмов и сестры
Марфо-Мариинской обители, близкие к великой княгине Елизавете Федоровне, которую
отец Тихон трепетно почитал. Многие годы после закрытия обители он хранил ее Антиминсы:
храма Покрова Пресвятой Богородицы при Марфо-Мариинской обители, освященный митрополитом
Владимиром (Богоявленским) в 1912 году; храма во имя Всех Сил Небесных и Всех
Святых при Марфо-Мариинской обители, освященный митрополитом Макарием (Невским)
в 1916 году; Антиминс храма Марии Магдалины, что в Императорском доме, освященный
епископом Трифоном (Туркестановым), викарием Московской епархии.
По окончании университета в 1929 году Тихон Тихонович получил направление на педагогическую
работу в Сергиев Посад, где в то время жила семья его духовника – протоиерея Вениамина
Воронцова (впоследствии митрополит Ленинградский Елевферий, 1892–1959). Отец Вениамин
рано овдовел, и Тихон Тихонович взял на себя заботы по воспитанию его малолетних
детей.
В эти же годы устанавливается особая духовная связь будущего пастыря с обителью
преподобного Сергия. Он общается с людьми, близкими к лавре, особенно с наместником
ее архимандритом Кронидом, который поручает Тихону Тихоновичу хранение Антиминсов
Троице-Сергиевой лавры. В 1946 году, при открытии лавры, они были вручены наместнику
архимандриту Гурию, о чем можно прочесть в воспоминаниях протодиакона Сергия Боскина.
А Тихон Тихонович станет самым усердным богомольцем возрождающейся обители, и
вновь установится близкое общение и с новым наместником, и с братией. Через несколько
лет, когда он будет возглавлять Ильинский приход, что вблизи лавры, многие из
ее братии изберут его своим духовником, и так будет до конца его жизни. Его очень
любили наместники, особенно архимандрит Пимен, будущий Патриарх. Но и сам отец
Тихон будет постоянно окормляться у старцев обители преподобного Сергия и каждую
неделю, пока позволит здоровье, один день будет посвящен лавре: помолившись у
мощей преподобного, пойдет в храм, где служат в тот день, и будет помогать на
проскомидии, помянет всех-всех – и ближних, и дальних, затем исповедуется у своего
духовника и примет исповедь у кого-то из братии, навестит больных, побеседует
с наместником и к вечеру вернется домой, какой-то особенно умиротворенный и светящийся...
Но вернемся в тридцатые годы...
Живя в Сергиевом Посаде, Тихон Тихонович снимал небольшой мезонин (по соседству
с домом, где жили дети отца Вениамина). Хозяйка мезонина была в далекой ссылке,
и соседи ее решили сдать пустовавшее помещение. Надо сказать, что этот дом в свое
время купил для своих духовных чад даниловский архимандрит Георгий (Лавров). Третья
часть дома (мезонин) принадлежала девице Татьяне Мельниковой – послушнице отца
Георгия, которая была с ним в ссылке (в Кара-Тюбе) и потом до его смерти в Нижнем
Новгороде. В 1933 году она, уже после смерти отца Георгия, была сослана по “делу
Лаврова” в Забайкалье. В ссылке с ней была и другая хозяйка этого дома — Мария
Кузьминична Ш. (впоследствии схимонахиня Михаила). В 1936 году хозяйка мезонина
вернулась из заключения и решила поселиться в Сергиевом Посаде, в доме отца Георгия
(въезд в Москву ей был запрещен, хотя там жили ее родители и другие родственники).
Но, увы, ее мезонин занят! Соседи рассказали, что пустили пожить там скромного,
тихого учителя, немного странного: у него, кроме большого количества книг, ничего
больше нет, и все свободное время он читает или пишет. Хозяйка сочла неудобным
беспокоить такого жильца и остановилась у соседей. Будучи по специальности медсестрой,
она стала готовиться к экзаменам в медицинский институт, но что-то не ладилось
с физикой. И тут подсказали, что жилец из мезонина – специалист по физике и может
помочь. Он действительно очень помог ей, так что экзамены Татьяна сдала успешно.
Но учиться ей не пришлось. Ее учитель, Тихон Тихонович, понял, что его ученица
– тот человек, без которого он не сможет жить, и в день праздника иконы Божией
Матери Иверской поехал к ее родителям – просить руки, а 9 мая 1937 года они венчались
в Киржаче, где тогда служил духовник Тихона Тихоновича – отец Вениамин. С тех
пор скромный мезонин дома отца Георгия стал их жилищем на всю жизнь... Велика
сила молитв и слов старца! С юных лет Таня Мельникова тяготела к монашеству и
не думала о замужестве. Много раз просила она отца Георгия о постриге, тем более
что почти всех ее подруг он постригал, ей же, улыбаясь, ласково отвечал: “Подожди,
деточка, будешь еще матушкой”. Через десять лет после свадьбы Таня стала матушкой,
помощницей и верной спутницей отца Тихона Пелиха.
Вообще, о жизни матушки Татьяны Борисовны до замужества можно рассказать много
интересного, но скажу вкратце. Родилась она 20 января 1903 года в Польше, где
служил тогда ее отец – Борис Никанорович Мельников и где они жили до Первой мировой
войны, затем – жизнь в Царском Селе до 1918 года, потом – Нижний Новгород, где
юная Таня под руководством епископа Петра (Зверева) проводит занятия по Закону
Божию и церковному пению с детьми в епархии и серьезно изучает церковный устав
(настолько серьезно, что впоследствии она знала его наизусть и помогала служащему
духовенству в любых условиях и без книг). После Нижнего семья Мельниковых возвращается
в Москву и живет на Остоженке, недалеко от храма Христа Спасителя. Таня становится
прихожанкой храма и духовной дочерью протоиерея Александра Хотовицкого. По его
благословению она несет различные послушания в храме, и не только в храме. Основным
послушанием Тани и еще двух ее подруг было носить письма и передачи духовенству,
заключенному в московские тюрьмы. В то время нелегко было добиться, чтобы взяли
посылку или письмо, но отец Александр требовал, чтоб добивались, и они это делали...
Много горючих слез было пролито у тюремных стен, много жалобных слов сказано охранникам
(думаю, что немало и молитв) – и удавалось даже получать ответы от заключенных...
После ареста отца Александра и проникновения в храм обновленцев Таня уходит в
Данилов монастырь и попадает к архимандриту Георгию (Лаврову), с которым едет
впоследствии в ссылку и служит ему до его смерти. Затем, вторая ссылка и возвращение
в свой “дом” – дом батюшки Георгия, где ее ждал жених. Очевидно было, что старец
благословил Таню на новую, семейную жизнь, благословил этот брак.
Вспоминая своих родителей, их рассказы о своей жизни, впечатления разных людей,
близко знавших их, могу сказать лишь одно: что свой совместный путь прошли они
душа в душу и всегда “едиными уста и единым сердцем” славили Бога. И скончались
почти одновременно: 1 и 17 июля 1983 года...
Но вернусь к рассказу о Тихоне Тихоновиче – будущем отце Тихоне. Во время Второй
мировой войны он служил в стройбате под Москвой: из-за слабого зрения не годился
на передовую. Запомнилось мне возвращение отца домой в 1945 году. Это было на
Пасху. Яркий солнечный день, все вокруг звенит от пасхальной радости... Мы с братишкой
играем во дворе, и вдруг во двор входит страшно худой, бледный и совершенно незнакомый
человек в шинели... Мы оробели, а незнакомец спрашивает, дома ли наша мама? Отвечаю,
что сейчас позову ее, пулей лечу в дом, а сердечко трепещет: неужели папа?! За
годы войны мы забыли его облик. И все-таки решаюсь сказать маме, что какой-то
незнакомый человек пришел к нам... Увидев, как мама бросилась со слезами к этому
человеку, – все поняла... Вскоре папу увез к себе наш родственник-врач: ему было
необходимо медицинское наблюдение и хорошее питание, а мы жили тогда очень бедно
и голодно. Опять остались мы без папы, правда, мама каждую неделю ездила навещать
его – это было недалеко от Москвы (поселок Кучино по Горьковской железной дороге).
Этот год после войны был решающим для Тихона Тихоновича. Живя у родственников,
он занимается с их детьми физикой и математикой (кого-то готовит в институт) и,
как в былые времена, много читает духовной литературы, обдумывая свою дальнейшую
жизнь... В один из этих дней во время чтения акафиста Царице Небесной Тихон Тихонович
сподобился чудесного явления преподобного Серафима Саровского. Вот как об этом
рассказывает он сам в письме к маме:
“Родная моя Танюшенька! Странно тебе покажется, что вместо устной беседы с тобой
я пишу тебе письмо. Но так надо. Всю неделю сердце мое рвалось к тебе поделиться
своей пасхальной радостию, которая есть у меня на сердце. Но я боюсь, что в устной
беседе ты меня не поймешь, скажешь: “Это твое больное воображение от переутомления”.
Предвидя это возражение с твоей стороны, я и решил объясниться с тобой письменно...
Итак, слушай. Я не знаю, что тебе рассказывал дедушка, но факт был такой: проводив
тебя, я пришел домой и стал читать акафист Божьей Матери со слезами на глазах.
Вдруг меня обуял такой внутренний трепет, что я должен был опустить голову наземь,
закрыв глаза, и ясно почувствовал, что в комнату нисходят силы небесные...
Это такой ужас, который не передашь словами. Я ясно почувствовал присутствие в
комнате преподобного Серафима Саровского Чудотворца. И тут началось самое страшное
– таинство исповеди. Он меня исповедовал, он мне в картинах показал всю мою жизнь
и, так как я по временам сомневался, не бред ли со мной и не мерещится ли все
это мне, он после исповеди каждого моего греха давил мою голову, как молотом;
причем ни руками, ни ногами я не мог шевельнуть. Я был во все продолжение исповеди
в полном сознании...
В исповеди мне был показан один страшнейший грех, к которому причастна и ты: преподобный,
укоряя меня, перечисляя мои грехи, вдруг открыл бездну святости, которая хранится
у нас, и я только помню, что схватился руками за голову и закричал: “О, прости,
прости!” – ибо полнота воинства небесного хранится у нас... Мне приказано в ближайшее
же время привести святыню в надлежащий порядок. Под нашей крышей хранится величайшая
святыня*, грозный суд за небрежение я пережил. Не будем больше грешить. Я в воскресенье
причащаюсь и водворяю святыни в надлежащем виде.
Танюшенька, вчера, на великомученика Пантелеймона, Господь сподобил меня причаститься...
Все это я пишу тебе, чтобы рассеять твои сомнения, чтобы избавить тебя от греха
неверия своему мужу, думая, что я в прелести. Нет, моя родная, преподобный Серафим
избрал меня в орудие Промысла Божия. Подвижница схимонахиня Олимпиада назвала
нашу семью благодатной и вот почему: мне дана благодать священства, тебе дано
счастье разделить эту благодать. Господь тебя благословит. Матерь Божия утешит,
а преподобный уверит.
Тиша (август 1945 г.)”
Это было в первых числах августа 1945 года... Через год, 1 августа, в день
памяти преподобного Серафима, Тихон Тихонович был посвящен во диакона, а 26 августа
1947 года, в день своего ангела, в храме Донского монастыря он был рукоположен
в иерея. На всю жизнь запомнился мне этот день, весь светящийся папа в белом облачении
дает крест после литургии у гробницы святителя Тихона, потом длинная вереница
незнакомых людей, берущих благословение у “нового” батюшки, а он неспешно, истово
осеняющий каждого; помню свое нетерпение: когда же можно будет приблизиться к
папе?.. Наконец мы дождались папу, мы идем с ним вдоль монастырской стены, и нам
под ноги падают уже первые листья... А папа теперь – не совсем наш... Он – священник!
Первые годы отец Тихон служил в разных храмах Подмосковья (села Шурма, Шеметово,
город Пушкино), и мы, дети, не видели его. Домой он приезжал редко и то только
затем, чтобы позаниматься пением, разобраться в церковном уставе – здесь уже папа
был учеником, а мама – учителем. Очень трудно давались папе гласы, особенно стихирные,
а мама, имея абсолютный слух и большой опыт церковного пения, была строга и требовательна
к своему ученику, так что часто мы засыпали и... просыпались под пение гласов...
Помню также, как в эти посещения папы мама подробно рассказывала ему о лавре,
о новых монахах.
В начале 1950 года отец Тихон был переведен в Ильинский храм города Загорска
по просьбе митрополита Николая (Ярушевича) для создания “благоприятной атмосферы”
новому настоятелю, которого ожидали в феврале по возвращении из эмиграции. Но
новым настоятелем оказался протоиерей Всеволод Шпиллер.
С первых же дней совместного служения они прониклись взаимным уважением, и, хотя
отца Всеволода уже через полтора года перевели в Москву, общение пастырей не прекращалось
до их кончины, последовавшей с интервалом в пять месяцев. (Отец Тихон скончался
17 июля 1983 года, а отец Всеволод – 8 января 1984 года).
В 1951 году по ходатайству отца Всеволода папу назначили настоятелем Ильинского
храма. Как рассказывал впоследствии отец Всеволод, это была его личная просьба
к Святейшему Патриарху Алексию. Святейший охотно исполнил ее и, кроме того, назначил
отца Тихона духовником учащихся Московской Духовной академии и семинарии. Сколько
будущих пастырей и архиереев нашей Церкви он наставил, благословил на монашеский
путь, исповедовал, венчал. Пастырский авторитет его ценила и братия Троице-Сергиевой
лавры: духовники присылали людей за советом в трудных вопросах, молодые монахи
и послушники обращались за наставлениями...
В нашем доме в те годы бывало много духовенства и мирских, самых разных людей
и по роду занятий, и по образованию, и по положению в обществе. Приходили и ранним
утром, и днем, и даже ночью... Папа никому не отказывал. Особенный наплыв посетителей
приходился на лето, когда, кроме москвичей и местных, приезжали из дальних городов
и весей богомольцы в лавру и останавливались в нашем доме на несколько дней. Бывало,
отец Тихон еще не вернулся из храма, а в нашем садике, в беседке и в доме уже
ждут его люди – целая очередь... Мама как-то умела всех принять и занять: одному
даст интересную книгу, другого накормит и напоит, с третьим побеседует, посочувствует
и успокоит; если человек торопится – посоветует написать отцу письмо. Мне часто
приходилось помогать маме в ее “послушании”, и благодаря этому я узнала много
людей, многих полюбила на всю жизнь и получила неоценимую пользу от общения с
ними. У отца Тихона руководились и дивеевские сестры: одни приезжали к нам домой,
с другими он вел переписку. К сожалению, мне почти не пришлось с ними общаться,
лишь одну из них я помню с раннего детства – мамину подругу Софью Александровну
Булгакову (матушку Серафиму), которая, по ее же признанию, была очень против замужества
своей подруги Тани Мельниковой и даже молилась, когда Таня поехала венчаться,
чтобы что-нибудь помешало этому и венчание не состоялось бы... А через 15 лет
она станет духовной дочерью отца Тихона и чаще всех будет бывать в нашем доме.
Вообще можно сказать, что к отцу Тихону ехали и писали со всех концов земли русской...
Интересен в этом отношении его помянник: против имен можно прочесть в скобках
примечания: с Урала, или из Сибири, или пятигорские, или из Киева, Костромы, Печор,
Киржача, из Крыма, из Владивостока...
В памяти моей отец Тихон – родной мой отец – остался прежде всего пастырем добрым,
смиренным и усердным молитвенником и нежно любящим отцом. В редкие дни и часы
“досуга”, когда он бывал дома и не ждал посетителей, помню папу или молящимся,
или размышляющим над книгой... Забежишь к нему наверх (в мезонин) – утром ли,
днем ли, вечером, – чтобы взять благословение перед уходом из дома, а он стоит
на коленях, погруженный в молитву, и не замечает никого вокруг или сидит около
икон, глядя вдаль, и не сразу заметит вошедшего. Летом папа очень любил грозу
и всегда старался наблюдать ее под открытым небом, примостившись в саду под каким-нибудь
кустом, и только тревожные призывы мамы возвращали его домой. А зимой папу привлекали
морозные звездные ночи, иногда он звал меня “попутешествовать” по звездному небу.
Он прекрасно знал астрономию и столько интересного рассказывал во время таких
прогулок, а главное – ему можно было задать любой вопрос и всегда получить ответ,
полный духовного смысла... В то же время отец Тихон необыкновенно живо и как-то
по-детски смешливо мог участвовать в общем разговоре, особенно с молодежью и с
детьми. Надо также сказать, что он был всегда в курсе всех событий и новостей
– как церковной жизни, так и общественно-политической. Следил за всем, что происходило
не только у нас, но и во всем мире. Вспоминается мне такой эпизод. Папа просматривает
свежие газеты, именно просматривает, как всегда, схватывая самое важное на данный
момент, и сокрушенно качает головой, вздыхает и медленно истово крестится. Спрашиваю
его: “Что-то случилось?” А он отвечает, что гибнут люди, льется человеческая кровь...
(Где-то на другом континенте идет война, и ему это не безразлично, ему больно).
Необходимо отметить еще одну особенность отца Тихона... Он всегда жил в Церкви.
Круг церковных праздников был кругом его жизни, иначе отец Тихон просто не мог
жить. Каждый праздник, особенно двунадесятый, он переживал как космическое событие,
происходящее в данный момент, и готовился к этому событию: прочитывая службу наступающего
праздника, выделял особо какую-то стихиру или прокимен, близкий его сердцу, пропевал
его и размышлял вслух о таинственном смысле празднуемого события.
Трудно рассказать об этом, но вот скажу хотя бы немного о таких моментах. Приближается,
скажем, праздник Богоявления, и отец уже весь в ожидании освящения водной стихии
и радостно переживает и “трепет Предтечи”, и явление благодати Божией, “спасительной
всем человеком”... И мы, дети, тоже с нетерпением ждем этого события, когда вся
вода (а значит, и снег тоже) “дрожит” от благодати. Или, скажем, приближается
Страстная неделя, дни великой скорби, – и отец всем существом своим погружен в
эту скорбь: он там, в Гефсиманском саду, на Голгофе... И, смотря на него, понимаешь,
что такое: “Да молчит всякая плоть человеча... и ничтоже земное в себе да помышляет...”.
Но вот настает Великая суббота, и папу трудно узнать! Надо было видеть, как служил
он литургию Великой субботы! И нам всегда говорил, что, не пережив Великой субботы,
не ощутить полноты пасхальной радости. А во дни этой пасхальной радости вспоминаю
свое детское недоумение: как это папа ходит по земле? Он почти летает! Из храма
после службы на первый день Пасхи он не мог уйти, и мы, домашние его, это понимали...
Вот прошла Пасха, и опять “взлет” от радости Вознесения Господня, затем – дни
ожидания Пятидесятницы, ожидания Духа Святаго... Среди них отец особо выделял
Родительскую субботу и, готовясь к ней, с какой-то светлой печалью говорил об
усопших: “Как ждут они наших молитв!”
Осенью 1979 года по независящим от него обстоятельствам отец Тихон вышел за штат
и вынужден был уехать из Сергиева Посада. Больно вспоминать, как переживал он
разлуку с приходом, с храмом, где прослужил тридцать лет, и свой вынужденный “отдых”.
Несмотря на 84-летний возраст и многие недуги, отец Тихон был бодр и силен духом.
Той печальной осенью он не раз говорил нам: “У меня еще столько сил, чтобы служить
Богу и людям...”. И Господь возложил на Своего пастыря новое послушание – трудный
подвиг старчества... О своем старчестве отец Тихон засвидетельствовал сам, незадолго
до кончины, сказав моему мужу: “Ты не подумай, что это я по своей воле старчествую.
У меня на это есть благословение”. А немногим раньше отец Всеволод Шпиллер в одном
разговоре со мной вдруг строго спросил меня, понимаю ли я, какой старец мой отец?
Последние годы своей жизни отец Тихон прожил при храме Покрова Пресвятой Богородицы,
что в селе Акулово Московской области. Здесь он по мере сил служил с отцом Валерианом
(протоиерей Валериан Кречетов – брат моего мужа) и помогал ему в требах. И опять
множество людей приезжали к нему на исповедь, за советом, и всех встречал с любовью
кроткий, смиренный и ласковый старец – “батюшка Тихон”.
17 июля 1983 года был воскресный день. В Покровском храме совершалась литургия,
и отец Тихон, прикованный к постели, все время мысленно участвовал в службе; по
окончании литургии служивший священник причастил его... Он был в полном сознании
и все время молился безмолвно... В три часа пополудни скончался отец Тихон.
Похоронили отца Тихона за алтарем Покровского храма.
* Святыня, о которой идет речь, это Антиминсы Лавры и другие. Во время
войны, когда немцы были под Москвой и папе пришла повестка, родители собрали все
святыни в ковчежец и для большей их сохранности закопали в саду, в зарослях вишневых
деревьев. Мне все объяснили и просили хорошо запомнить это место... Я его запомнила
на всю жизнь, а вот когда после войны доставали из земли ковчежец – не помню...
Вероятно, это произошло в августе 1945 года... Помню под вишнями ямку-холмик,
поросший травой, и строгое предупреждение нам, уже много лет спустя, не играть
там, ибо место то – священное...
|