ЮРИЙ КНОРОЗОВ
Галина Ершова
Оп.: Независимая газета, 7 сент. 2000 г.
Галина Гавриловна Ершова - к.и.н., директор Центра мезоамериканских
исследований РГГУ, старший научный сотрудник Института этнографии РАН.
ИСТОРИЯ дешифровки древних систем
письма теперь вписывается между двумя именами - француза Жана Шампольона, раскрывшего
тайну египетских иероглифов, и Кнорозова. После смерти ученого обычно выбирается
эпитет, которым характеризуется его вклад в науку. Кнорозова можно смело охарактеризовать
одним словом - гений. Он вне сопоставлений и конкуренции. Его биография, полная
тяжелых испытаний, совпадений, парадоксов и даже мистификаций, полностью соответствует
типичной легенде о гениальной личности.
Его официальным - по паспорту -
днем рождения считалось 19 ноября 1922 г. Однако сам он утверждал, что в действительности
родился 31 августа. Причем к обеим датам относился одинаково серьезно - так что
приходилось поздравлять его два раза в год. Правда, ему и в голову не приходило
отмечать хотя бы один из этих дней.
Колдовская травма
Родился Юрий Валентинович под Харьковом
в семье русских интеллигентов, что подчеркивал особо, всегда считая себя русским
(бабушкой по отцу была первая народная артистка Армении, выступавшая под артистическим
псевдонимом Мари Забель, а внешне Кнорозов иногда очень напоминал Азнавура - и
потому армянская версия его происхождения казалась вероятной). Дом, где он появился
на свет, сохранился до сих пор - в нем и сейчас живут родственники великого ученого.
Одним из тяжелых воспоминаний детства оставался голод 30-х годов на Украине. Здесь,
на Украине, в 1941 г. оказалась в оккупации его мать, что после войны надолго
закрыло для него сначала двери аспирантуры, а затем возможности выезда за рубеж.
Не случайно Кнорозов со свойственной ему иронией любил говорить, что он типичное
"дитя сталинского времени". Из особых историй определенное значение он придавал
полученной в детстве травме, рассказывая в характерном для него "телеграфном"
стиле: "Когда мне было не больше пяти лет, братья стукнули меня по лбу крокетным
шаром. Сознания я не терял и даже не запищал. Видимо, это и была своего рода "колдовская
травма". Могу дать рекомендацию: будущих дешифровщиков бить по башке, только неясно
как. Можно для эксперимента взять контрольную группу - а если кто концы отдаст,
тому так и надо!", - радостно улыбнувшись, он представил, видимо, меня, проводящую
подобные эксперименты над студентами.
Вспоминая о своих школьных годах,
Кнорозов не без удовольствия рассказывал о том, как его пытались исключить из
школы за "плохое поведение". Судя по всему, неординарность этой яркой личности
раздражала многих уже тогда. Трудно, однако, предположить, что он был обычным
двоечником-хулиганом, так как великолепно играл на скрипке, прекрасно рисовал
и писал романтические стихи. В 1940 г. он уезжает с Украины и поступает на исторический
факультет МГУ, чтобы специализироваться на кафедре этнографии, питая особый интерес
к шаманским практикам.
Война черным цензорским карандашом
прошлась по планам молодого Кнорозова и украсила его биографию легендой. Известно,
что он не участвовал во взятии Берлина. Но, согласно возникшей позже официальной
версии, именно из Берлина в качестве военного трофея он привез две исключительно
важные для всякого исследователя майя книги, якобы спасенные из пламени горящей
библиотеки. В последние годы, когда советская идеологическая машина была разрушена,
Юрий Валентинович пытался избавиться от этой "дурацкой и нелепой" (как он сам
говорил) легенды и по-новому представить те далекие события - книги лежали в ящиках
подготовленной для эвакуации немецкой библиотеки и оттуда были взяты советскими
офицерами. Однако многое продолжает оставаться неясным: во-первых, как, в конце
концов, эти книги попали к Кнорозову? А во-вторых, зачем неким офицерам понадобились
такие издания, как "Сообщение о делах в Юкатане" францисканского монаха ХVI века
Диего де Ланды в публикации Брассера де Бурбура и "Кодексы майя" в гватемальской
публикации братьев Вильякорта? Кому и почему он обещал молчать? Теперь об этом
можно только гадать. А ведь только благодаря этим двум книгам и была осуществлена
дешифровка иероглифического письма майя.
Итак, в 1946 году он вернулся в
МГУ, чтобы продолжить учебу. Однако занимался он вовсе не индейцами майя, а египетским
письмом и китайской иероглификой. Но больше всего его в то время интересовали
шаманские практики, чему и была посвящена дипломная работа под названием "Мазар
Шамун Наби. Срезнеазиатская версия легенды о Самсоне". Для сбора материала он
отправился в Казахстан. Здесь во время полевых исследований он в качестве наблюдателя
принимал участие в суфийском зикре в подземелье Малумхан-сулу, во время которого
порхан (шаман) вошел в экстатическое состояние. Порхан не оставил без внимания
и Кнорозова. Однако его ясновидение оказалось не совсем точным, что явно разочаровало
придирчивого студента. Тем не менее записи полевых исследований стали первой публикацией,
вышедшей в 1949 г. Самое удивительное, что текст читается не как научная работа,
а как поразительное по точности детальное изложение видеоряда, по которому хоть
сейчас можно снимать фильм.
И в это время на глаза Кнорозову
попалась опубликованная в 1945 г. статья немецкого исследователя Пауля Шелльхаса
под названием "Дешифровка письма майя - неразрешимая проблема". Эта публикация
резко изменила его научные планы. Он оставляет шаманские практики, чтобы ответить
на вызов Шелльхаса: "Как это неразрешимая проблема? То, что создано одним человеческим
умом, не может не быть разгадано другим". Этой позиции он придерживался всю свою
жизнь.
Любопытна его собственная оценка
тех событий, когда принималось - почти как вызов или пари - решение дешифровать
письмо майя.
Кафедрой этнографии на истфаке заведовал
в конце 40-х профессор Сергей Павлович Толстов, бывший по определению Кнорозова,
"свирепым донским казаком". Занимаясь древним Хорезмом, он полагал, что талантливый
студент станет его учеником. Однако весьма самолюбивый и независимый по натуре
Кнорозов отказался от лестного предложения, что вызвало вполне предсказуемую негативную
реакцию: Толстов, по словам Кнорозова, "взбесился". Отношения с первым научным
руководителем были безоговорочно испорчены - настолько, что при защите диплома
Толстов отказался дать Кнорозову формальную рекомендацию в аспирантуру. К счастью,
здесь же на кафедре этнографии работал профессор Сергей Александрович Токарев,
очень не любивший Толстова и потому с удовольствием поддержавший Кнорозова, который
потом говорил, что новый руководитель абсолютно не верил в успех дешифровки письма
майя. Однако официально заявленная Токаревым позиция звучала так: "Молодость -
это время бросать вызов".
Поддержка Токарева оказалась неоценимой
не только с научной точки зрения. После неудачной попытки поступления в аспирантуру
на истфаке, Кнорозову сообщили, что аспирантура для него закрыта в любом учреждении
из-за того, что его родные оказались на оккупированной врагом территории. Тогда
профессор Токарев, пользуясь своим влиянием и связями в научном мире, устроил
своего ученика работать младшим научным сотрудником в Музей этнографии народов
СССР, что рядом с Русским музеем. Так начался ленинградский - основной - период
жизни Кнорозова. В Ленинграде на Фонтанке жила сестра бабушки по матери, старая
петербуржка. Однако поселился Кнорозов в самом музее - в длинной, как пенал, комнате.
По стенам развесил прорисовки иероглифов майя. Из мебели был только письменный
стол и солдатская койка. Рассказывают, что уже тогда под столом стояла батарея
бутылок - беда, которая преследовала его всю жизнь.
Письмо майа прочитано
Занимаясь, по его словам, "черновой
музейной работой без претензий", он все свое свободное время посвящал главному
- дешифровке письма майя. Какова же предыстория дешифровки? Подробно это описано
Майклом Ко в его знаменитой полудетективной монографии "Breaking the maya code".
Здесь же обозначим лишь ключевые моменты.
Самой первой датой должен стать
1822 год - именно тогда в Лондоне появилось сообщение капитана драгун Антонио
дель Рио о майяских руинах в Паленке (Юкатан, Мексика). Шесть лет спустя Александр
фон Гумбольдт впервые опубликовал пять страниц неизвестной рисованной рукописи
из Мексики, хранившейся с 1793 г. в Дрезденской королевской библиотеке. Американист
Константин Самюэль Рафинеске-Шмальц первым обнаружил несомненное сходство между
знаками на монументах Паленке и в библиотечном манускрипте. В 1832 г. он сообщил
о своих догадках Шампольону, сделав вывод о том, что чтение рукописи может оказаться
ключом к чтению "монументальных" надписей. Таким образом, Рафинеске-Шмальца по
праву можно назвать основоположником исследований по майяской иероглифике.
В последующие 30 лет были обнаружены
еще два Кодекса и, наконец, рукопись Диего де Ланды "Сообщение о делах в Юкатане".
Затем последовали экспедиции в мир
древних майя - на Юкатан и в Центральную Америку (в частности музея Пибоди и Института
Карнеги), и находки посыпались одна за другой. Началась обработка материалов.
Исследования надписей Чичен-Ица позволили Герману Байеру совместно с Эриком Томпсоном
завершить работу по определению календарного механизма "долгого счета". Байер
установил, что переменный элемент вводного иероглифа начальной серии связан с
названием двадцатидневного цикла месяца.
Ближе всех к дешифровке письма майя
подошел еще в 1881г. прекрасный знаток древневосточных письмен, француз Леон де
Рони. Он первым прочел слово, записанное алфавитными знаками, и считал, что "алфавит
Ланды" (который этот монах привел в своем "Сообщении...") мог быть при правильном
обращении ценным ключом к "фонетическому компоненту". Его примеру последовал Сайрус
Томас, который сумел правильно прочесть еще три слова. Если бы Леон де Рони или
Сайрус Томас успели доказать, что один и тот же знак читается одинаково в разных
иероглифах, т.е. предъявили бы так называемое "перекрестное чтение", то вопрос
о дешифровке был бы решен еще в конце прошлого века. Однако к середине ХХ века
в США сложилась целая школа майянистов, которую возглавил англичанин Эрик Томпсон.
Он сразу заявил, "что Ланда ошибся в попытке получить алфавит майя у своего осведомителя.
Знаки майя обычно передают слова, изредка, может быть, слоги сложных слов, но
никогда, насколько известно, не буквы алфавита".
Надо отдать должное американцу Бенжамину
Ворфу, предпринявшему в начале сороковых годов последнюю попытку научной дешифровки.
Но он, к сожалению, был сурово осужден всемогущим Томпсоном.
…К этому времени две упомянутые
книги из немецкой библиотеки уже находились в распоряжении Кнорозова. Прежде всего
он перевел со староиспанского на русский язык "Сообщение о делах в Юкатане". И
сразу же понял, что алфавит из 29 знаков, записанный в XVI в. францисканским монахом,
является ключом к дешифровке письма майя. Благодаря комментариям Мартинеса Эрнандеса,
издателя "Словаря из Мотуля", он разобрался с недоразумениями, возникшими при
диктовке алфавита, - когда информатор записывал майяскими знаками не звуки, а
названия испанских букв. В итоге в начале 50-х письмо майя было прочитано. Первая
публикация о результатах дешифровки вышла в 1952 г. Успех молодого ученого даже
объединил на время Толстова и Токарева, добившихся перевода Кнорозова на работу
в Кунсткамеру - ленинградское отделение Института этнографии АН СССР. Предстояла
защита кандидатской диссертации. Однако вновь возникли проблемы. Дело в том, что
в вопросе об индейцах майя марксистская догма имела в своем распоряжении лишь
мнение Энгельса об отсутствии государств в доколумбовой Америке. Тогда как, согласно
той же догме, фонетическое письмо могло существовать только при возникновении
классовых государственных образований. Тема диссертации звучала нейтрально: "Сообщение
о делах в Юкатане Диего де Ланды как этно-исторический источник". Однако в качестве
основной задачи ставилось доказательство наличия государства у индейцев майя и
обоснование наличия фонетического письма. Как рассказывал сам Юрий Валентинович,
он шел на защиту и не знал, чем все закончится, допуская даже самое кошмарное
- обвинение в ревизионизме марксистского учения и арест. Защита проходила в Москве
29 марта 1955 года и уже на следующий день превратилась в легенду. Результатом
стало присвоение звания не кандидата, а доктора исторических наук. При этом научный
руководитель Токарев оказался единственным, кто бросил своему ученику "черный
шар", а первым, кто настаивал на присвоении, был Толстов.
Курилы вместо Мексики
Защита диссертации по индейцам майя
стала научной и культурной сенсацией в Советском Союзе. Очень быстро о дешифровке
узнали и за рубежом. Казалось парадоксом - ни разу не побывав в Мексике, советский
исследователь сделал то, чего не добились многие ученые разных стран, годами проводившие
полевые исследования среди майя. Не выходя из кабинета, он дешифровал древнее
письмо, основываясь на текстах трех сохранившихся рукописей, что позволило ему
в последующем придумать оборонительную фразу: "Я - кабинетный ученый. Чтобы работать
с текстами, нет необходимости лазать по пирамидам". А в действительности ему очень
хотелось оказаться в Мексике. Но это было невозможно - он продолжал оставаться
"невыездным". Единственной его поездкой за рубеж стало участие в Международном
конгрессе американистов в Копенгагене в 1956 г. По настоянию академика Окладникова
Кнорозов был включен в состав советской делегации. С тех пор, вплоть до 1990 г.,
он уже никуда не выезжал, зачастую даже не подозревая о приходивших на его имя
многочисленных приглашениях. Зарубежные ученые некоторое время недоумевали по
поводу отказа коллеги от контактов, но, быстро разобравшись в прелестях советских
нравов, потянулись в Ленинград. Среди первых были крупнейший лингвист Дэвид Келли
и знаменитый археолог Майкл Ко. Крупнейшие американские майянисты - как, например,
Татьяна Проскурякова - считали за честь присылать ему свои публикации. С особой
гордостью Юрий Валентинович любил рассказывать о том, как в разгар холодной войны
американская школа признала фонетизм письма майя и предложенный им принцип дешифровки.
Эрик Томпсон, узнав о результатах
работы молодого советского ученого, сразу же понял, за кем осталась победа. Это
неудивительно - он был и навсегда останется одним из крупнейших исследователей
культуры и иероглифики майя. Но мысль о том, что кто-то, да еще из молодых, да
еще из России, смог его обойти, казалась невыносимой. 27 октября 1957 г. в своем
послании Майклу Ко, полном литературного изыска, злого сарказма и нетерпимости
к научному инакомыслию, он назвал американских сторонников Кнорозова - и имя им
было легион - "доверчивыми детьми улицы".
"…И потому у меня больше не повышается
давление, - писал он, - как это было после прочтения последних откровений Юрия…
Я спокойно воспринимаю все это, пока продолжается работа с моим каталогом иероглифов
майя, который, я уверен, еще долго будет служить и для Юрия, и для многих других…
Хорошо, Майк, ты доживешь до 2000
года... и рассуди потом, был ли я прав…"
Майкл Ко сохранил это письмо и в
первый день 2000 года, перечитав его, заявил: "Томпсон был не прав. Прав оказался
Кнорозов, и теперь мы все, занимающиеся майя, являемся кнорозовистами". Копию
письма он разослал коллегам. Такова еще одна невероятная история из жизни великого
дешифровщика Юрия Кнорозова.
Итак, предложенная Кнорозовым дешифровка
письма майя была признана специалистами, блестяще защищена диссертация. Он женился
на филологе красавице Валентине Михайловне, и молодая блестящая пара вскоре получила
хорошую квартиру на Гранитной, неподалеку от Невской лавры, где он любил гулять.
Казалось, что отныне все неприятности оказались позади, но судьба, больше похожая
на злой рок, распорядилась иначе. Вскоре после рождения дочери заболевает пережившая
блокадный голод Валентина Михайловна. Батарея бутылок все также выстраивается
под письменным столом уже на Гранитной.
Тогда же - а это было начало 60-х
- Кнорозову предлагают поучаствовать в составлении первой компьютерной программы
для машинной обработки текстов майя. Группа программистов из Новосибирска собралась
странная и, по определению дешифровщика, "весьма нахальная". Забрав все материалы
Кнорозова, они попытались создать некую, как это теперь бы назвали, базу данных
по знакам рукописей. При этом они постоянно намекали на свое сотрудничество с
военными ведомствами и заявляли, что занимаются "теорией дешифровки". Через некоторое
время новосибирская группа торжественно объявила о том, что у них разработана
теория машинной дешифровки, и издала в четырех томах компьютеризированную базу
данных Кнорозова. Издание они подписали на языке майя и быстренько преподнесли
Хрущеву. С точки зрения специалистов, объявленная "машинная дешифровка" была полной
глупостью и никакого впечатления, кроме брезгливости, не произвела. Тем более
что в 1963 г. вышла великолепная монография Кнорозова "Письменность индейцев майя".
Однако это нелепое недоразумение поставило под сомнение для малосведущей публики
подлинные результаты дешифровки. За рубежом противники также воспользовались этим
предлогом, чтобы оспорить открытие советского ученого. И в горькое испытание превратилось
двенадцатилетнее ожидание заслуженного признания, когда только в 1975 г., с публикацией
перевода рукописей майя, ему была присуждена Государственная премия СССР.
В этот период им были написаны блестящие
теоретические работы, велась дешифровка протоиндийского письма, рассматривались
возможности дешифровки письма острова Пасхи и, конечно же, читались иероглифические
тексты майя. Круг научных интересов Кнорозова был удивительно широк - от дешифровки
древних систем письма, лингвистики и семиотики до заселения Америки, археоастрономии,
шаманизма, эволюции мозга и теории коллектива. Он щедро раздавал научные идеи
в надежде, что кто-нибудь завершит их разработку. "Я же не осьминог", - часто
повторял он.
Кнорозов великолепно знал литературу
- от античной до детективов, которые ему особенно нравились. Обладая прекрасной
памятью, мог точно цитировать очень многие тексты - не только поэтические, но
и прозу. Любимыми его книгами были "Наш человек в Гаване" Грэма Грина, "Четвертый
позвонок" Марти Ларни и "Приключения бравого солдата Швейка" Ярослава Гашека.
"В жизни меня только чувство юмора и спасало", - не раз признавался этот многим
казавшийся суровым и нелюдимым человек.
Особое значение для Юрия Валентиновича
имели ежегодные экспедиции на Курильские острова - Институт этнографии и Институт
археологии вели исследования остатков поселений айнов. Айны - реликтовый народ,
заселявший не так давно Курильские острова, откуда они были выселены в свое время
японцами. Не меньший интерес представляли и их неизвестные предшественники. Кнорозовым
не случайно был выбран этот регион для проведения полевых работ. Именно здесь
некогда проходил путь к открывавшейся ледниками Берингии. Здесь от Кунашира и
Итурупа Мексику отделял лишь Тихий океан. Кнорозов курил любимые Сосо Джугашвили
папиросы "Герцоговина Флор" и выстраивал теорию заселения Америки.
Несмотря на казалось бы научную
отстраненность, он всегда ощущал себя прежде всего гражданином своей страны -
как бы она ни называлась. Перестройка была воспринята Кнорозовым с большим воодушевлением.
Хотя он и посмеивался над тем наивным азартом, с каким коллеги обсуждали происходящие
события ("Опять митингуют"), и ехидно комментировал дискуссии в институте. Ельцина
иначе как "котом Базилио" не называл. В конце 80-х, когда сигареты исчезли, он,
заядлый курильщик, даже собирал окурки, из которых делал самокрутки.
Юрий Валентинович вообще предпочитал
называть людей, предметы и явления по прозвищам или давал сокращенные имена. Так,
например, толстый словарь языка майя "Кордомекс" был переименован в "Толстомяс".
Свою обожаемую внучку Анечку он звал Рысью. Друга Владимира Кузьмищева звал "Кузь".
Мексиканку Тиахогу Руге, снявшую о нем великолепный фильм, он именовал не иначе
как "Бешеная Дакотка". Майкл Ко был "Мишкой", но зато жена этого американского
археолога Софи Добржанская (он ее побаивался) оставалась Софьей Феодосьевной.
Следует отметить, что прозвища получали лишь те люди и предметы, к которым он
относился с симпатией; неприятные для него персонажи такой чести никогда не удостаивались.
Его самого коллеги именовали за глаза исключительно "шефом", а в приступах хорошего
настроения "шефулей".
Раз уж пошла речь об отношениях
с коллегами, следует заметить, что свободно говорить о "шефе" можно только между
нами - его учениками и последователями, которым не нужно друг перед другом его
лицемерно оправдывать или объяснять его поступки. Мы все понимали его и понимаем
друг друга. Порою бывает невозможно что-либо объяснить человеку постороннему так,
чтобы он правильно воспринял информацию или не обиделся. Нас же, его учеников
- и этого уже не отнимешь, - объединяет некое внутреннее братство. Дело в том,
что в понятие "дитя сталинского времени" входила и исключительная подозрительность
по отношению к коллегам. Кнорозов высоко ценил искренние дружеские отношения и
вместе с тем не переносил, когда такие контакты устанавливались между окружавшими
его людьми.
Заподозрив начало дружбы, он тут
же начинал разводить интриги, пытался стравить и поссорить людей между собой.
Самое забавное, что дружеские отношения в коллективе при этом еще больше укреплялись
- только тщательно прятались от его глаз, приводя порой к комическим ситуациям.
Кнорозов заблаговременно начал заботиться
о том, чтобы моя версия его биографии соответствовала истине или же, по крайней
мере, выглядела так, как хотел этого он. Сейчас совершенно очевидно, что он загодя
готовил текст собственной биографии, буквально надиктовывая мне в качестве отдельных
сюжетов наиболее сложные моменты своей судьбы. Я поняла это только сейчас, найдя
эти разрозненные записи - и в очередной раз восхитилась его умением просчитывать
свои ходы.
Кавалер Ордена Ацтекского орла
В краю майя великому дешифровщику
удалось побывать лишь в 1990 году, когда он был приглашен президентом Гватемалы
Винисио Сересо Аревало. Приглашение совпало с периодом активных усилий по размораживанию
дипломатических отношений с этой центральноамериканской страной. Правительство
Гватемалы организовало Кнорозову посещение всех наиболее ярких достопримечательностей
страны и отметило заслуги великого ученого вручением ему Большой Золотой медали
президента Гватемалы. Хотя Юрий Валентинович и говорил до поездки, что "все археологические
места он прекрасно знает по публикациям", тем не менее никогда не забыть то удивительное
выражение его лица, когда он поднялся на пирамиду Большого ягуара в Тикале. Сопровождавшие
не верили, что он сможет добраться до самой вершины - но он смог и долго стоял
там в одиночестве. Как всегда курил и был погружен в свои образы. Он обладал удивительной
способностью внутреннего видения событий, которые иногда описывал с кинематографической
точностью. Кнорозов с удовольствием обнаружил, что песок на тихоокеанском побережье
Гватемалы такой же черный, как и на Курилах.
В Гватемале удалось пробыть около
двух месяцев и посетить основные археологические зоны. Однако заканчивалось путешествие
в духе традиционного гватемальского "шоу" - вдруг объявились террористы, установившие
за нами демонстративную слежку и угрожавшие взорвать нашу машину. Шеф был очень
доволен - настоящий детектив разворачивался прямо вокруг него. Правда, ничем этот
детектив так и не закончился - из соображений безопасности просто пришлось покинуть
страну, в которую Юрий Валентинович до последних дней мечтал вернуться.
Затем начиная с 1995 г. последовали
поездки в Мексику по приглашению Национального института истории и антропологии.
Он был счастлив, посещая все самые заветные места - Паленке, Бонампак, Йашчилан,
Чичен-Ица, Ла-Вента, Монте-Альбан, Теотиуакан, Шочикалько…
Если в 1990 г. он довольно бодро
поднялся на пирамиду в Тикале, то пять лет спустя спуск к саркофагу в Паленке
стоил ему неимоверных усилий, и он сам признался в этом. Понятно, что больше он
не стал подниматься ни на одну пирамиду, иронично смеясь надо мной: "Вот-вот,
дама как увидит какую гору или пирамиду, то тут же на нее лезет. У дам это принято".
Приходилось поддерживать эту игру, подробно сообщая ему о результатах восхождений,
а также спусков в пещеры. Почему-то для него это было важно - возможно, он просто
хотел побыть в одиночестве среди столь значимых для него мест и погрузиться мысленно
в картины далекого прошлого. Идеальным объектом в этом отношении стала пирамида
Солнца в Теотиуакане. Пока я взбиралась на высоченную пирамиду, а затем спускалась
в пещеру под ней, он пришел к окончательному выводу: "Страшно тоскливое место".
Что успел он увидеть за время моего отсутствия? Наверное, ужасный пожар, печально
завершивший жизнь великолепного города.
Его любимым местом на Земле, где
он "хотел бы умереть", оказался изумительный парк Шкарет, что неподалеку от Канкуна,
на побережье мексиканского штата Кинтана-Роо. Судьба подарила ему уже почти под
конец жизни удивительную возможность жить в тропической сельве у Карибского моря
рядом с индейцами майя и в двух шагах от древних пирамид. Его ученики работали
над подготовкой к печати его монографии, а он наслаждался тропической природой,
национальной мексиканской кухней и по вечерам наблюдал за великолепными звездами.
Сидя рядом с Салинасом де Гортари, президентом Мексики, на концерте Паваротти
в Чичен-Ица, счел, что великий певец значительно уступал великолепному юкатанскому
хору, исполнявшему Кантату о Кукулькане. Его слова "У итальянца техника, а у юкатанцев
- душа" повторялись многими мексиканцами.
Самым непривычным для него, пожалуй,
было то искреннее выражение восхищения и глубокого уважения, которое повсеместно
демонстрировали мексиканские коллеги. В 1995 г. в посольстве Мексики в Москве
ему был вручен серебряный орден Ацтекского Орла. Таких орденов в нашей стране
всего четыре - они вручаются мексиканским правительством иностранным гражданам,
имеющим исключительные заслуги перед Мексикой. Эта награда имела для Кнорозова
особое значение. Получив награду, он сказал по-испански: "Сердцем я всегда остаюсь
мексиканцем".
Его последней осуществившейся мечтой
стала поездка на юго-запад США, в так называемые "Четыре угла". Правда, знакомство
с индейскими культурами США началось с перекрестного допроса, который нам и не
снился в самые застойные советские времена.
Это случилось в американском консульстве
в Мериде, столице мексиканского штата Юкатан. Уже давно закончилась как Вторая
мировая, так и холодная война. Шел май 1997 года - а мы с шефом сидели в помещении
библиотеки консульства, и нас долго и сурово допрашивали...
Мы намеревались ехать в США в сопровождении
съемочной группы исключительно по настоянию Бешеной Дакотки, готовившей фильм
о жизни Кнорозова. И то майское утро напоминало какое-то очень старое кино, где
два цэрэушника или фэбээровца буравят гротескно пронзительными взглядами подозреваемых
и, чередуясь, задают "хитрые" вопросы, способные, по-видимому, выявить самые коварные
намерения "врагов". Тем более что "враги" собирались бродить где-то рядом с Силиконовой
долиной. На вопросы, как обычно, отвечала я, а шеф с удовольствием наблюдал за
происходящим. Причина его глумливого веселья мне была очевидна - сцена напоминала
нечто из лучших пассажаей его любимых книг.
В конце концов нам повезло - визы
милостиво выдали, и мы отправились туда, откуда, с севера, как считал Кнорозов,
несколько тысяч лет назад, задолго до появления майя, пришли неизвестные скитальцы,
под влиянием которых возникла культура ольмеков, поделившихся своими достижениями
с майя...
* * *
Его не стало 30 марта 1999 года,
незадолго до выхода в свет в Мексике трехтомного издания под названием "Дешифровка,
Каталог и Словарь Шкарет Юрия Кнорозова". Он умер в тот момент, когда гватемальское
правительство вновь собиралось пригласить его посетить страну и вручить крупнейшую
награду страны - в знак признания его исключительных заслуг перед народом Гватемалы.
Он умер в одиночестве в коридоре одной из городских больниц, где после инсульта
у него развилась пневмония. Дирекция Кунсткамеры решила не предоставлять зал музея
для прощания с ним, и множество людей собрались в тесном больничном морге, где
рядом было выставлено еще несколько гробов. Он очень любил Невскую лавру, но похоронили
его на новом кладбище вдали от Петербурга, города, который он так любил и в котором
память о гениях мирового уровня больше никому не нужна.
В Москве в Российском государственном
гуманитарном университете благодаря ректору Юрию Афанасьеву и при помощи мексиканского
посольства еще при жизни великого ученого был создан Центр мезоамериканских исследований,
который теперь носит имя Кнорозова. Уже "научные внуки" дешифровщика древних систем
письма продолжают работу по чтению иероглифических текстов майя, сохраняя приоритет
российской науки. Прекрасным художником из Смоленска Татьяной Витаковой был написан
портрет этого великого человека и, следуя традиции древних майя, расписан керамический
сосуд в память о нем. В Мексике закончена работа над фильмом о научном подвиге
Кнорозова.
|
