ДВОЕВЕРИЕ
См. Средневековье.
Мать-земля в "народном православии" сливалась с Богоматерью. Что делает одна, то и другая. Чтобы вызвать дождь, вдовы заводили плач, причём слёзы обязательно падали на землю - "чтобы вызвать слёзы Богородицы-земли перед Богом" (Топорков А.Л. Материалы по славянскому язычеству. // Древнерусская литература. Источниковедение. Л., 1984. С. 227). Фундаментализм включает в себя буквалистское понимание Библии, отказ даже от того аллегоризма, который был уже в христианском богословии. Это проявление материализма фундаменталистского сознания. В результате яркий евангельский образ рождения "не от семени, не от хотения мужа" превращается в утверждение, что падшесть передаётся через семя ("извержение которого, в свою очередь, необходимо связано с чувственной похотью", Добросельский, 2007). Науке приписывается желание создать безгрешного - без участия семени - человека. Тогда из научного обихода берётся термин "ген" и провозглашается: можно исключить "семя", но "переход последствий физического характера (то есть переход последствий первородного греха телу ребенка) происходит на генетическом уровне" (Добросельский, 2007).
КРЕСТОЦЕЛОВАНИЕ
Классическим образцом язычества в христианской упаковке – которое деликатно, но неверно называют часто «двоеверием» - является обряд крестоцелования. Со стороны её описывал Герберштейн в 1526 г.: Великий князь «глядя на крест, трижды осеняет себя крестным знамением, столько же раз наклоняя голову и опуская правую руку почти до земли; затем, подойдя ближе и шевеля губами, будто произнося молитву, отирает уста полотенцем, сплёвывает на землю и, поцеловав наконец крест, прикасается к нему сперва лбом, потом тем и другим глазом».
Между тем, Церковь была против крестного целования. Митр. Фотий в 1427 г. писал, что «христьянину православну не дан честный крест в роту». Духовенству запрещалось присягать на кресте, и до 1917 г. священники были освобождены от присяги в суде. В 1519 г. Василий III уклонился от крестного целования, объяснив, что идёт пост: «Мы в свое говенье правды никому не даем» («правда» - присяга, скреплённая целованием креста).
Сам обряд целования креста проводился не духовенством. В XVI в. духовник царя вносил в палату крест, предназначенный для присяги, и высылался из палаты. Договор, бывший предметом присяги, клали на блюдо. Л.Юзефович считал, что это связано было с тем, что блюдо – «классический атрибут гаданий и разнообразных народных «действ» языческого происхождения» (Юзефович, 2007. С. 284). Лишь при Романовых процедура крестного целования стала более церковной: ставили аналой, свечу, грамоту клали на аналой, священник говорил проповедь. И польские короли в XVII веке стали присягать не во дворце, как ранее, а в костёле. «Церковно-этикетные наслоения постепенно скрыли магическую природу обряда крестного целования» (Юзефович, 2007. С. 285).
Магическое отношение к целованию креста проявлялось в том, что насильное целование всё равно считалось действительным. Смысл обряда – единение того, кто целует крест, с договором. Поцелуй – символ этого единения, «цельности». На первом месте – физический контакт. «Поэтому при крестном целовании в Москве оба экземпляра договора складывались вместе, но сверху, под крестом, лежала грамота, составленная от имени русского государя. Напротив, при совершении той же процедуры за границей иностранный монарх клал «свое слово наверх, а государево – на низ». Крест должен был соприкасаться с тем из двух текстов, который составлен от имени присягающего». Послам предписывалось следить, чтобы король целовал «в самой крест прямо губами, а не в подножье и не мимо креста, да и не носом» (Юзефович, 2007. С. 286).
Когда появились лютеране, им давали для присяги не крест, а Евангелие. Мусульмане целовали Коран.
Маленькая хитрость: крестное целование как «правда» не считали клятвой («ротой»), потому что в текст договора не включали проклятие. Если бы договор, как встарь (и как в договоре Пскова с Дерптом в 1509 г.) гласил: «А с которой стороны не учнут правити крестное целование, ино на того Бог и крестное целование, и мор, и голод, и огонь, и меч», - вот это была бы «рота» (Юзефович, 2007. С. 289).
|
