C 1990 года было пять дискуссий, которые не отражали поляризацию в обществе, а инициировали эту поляризацию.
Для сравнения: дискуссия о действиях правительства в 1992-1993 гг. — дискуссия итоговая, а не стартовая.
Дискуссии выстроились вокруг двух абстрактных тем и трёх персональных: свобода совести, война в Чечне — дела Бабицкого, Самодурова, Pussy Riot.
Дискуссии о свободе совести и войне в Чечне велись очень вяло и, собственно, не вели к размежеванию людей с противоположными взглядами. Борьба светской и церковной номенклатуры со свободой религии велась с конца 1991 года, но защитников свободы совести оказалось крайне мало. Демагогическое прикрытие этой борьбы — агитация против «тоталитарных сект» — не вызвала отторжения у большинства «либералов». Лидеры различных партий предпочли не вмешиваться в борьбу, опасаясь из-за маловажного (по их мнению) вопроса потерять избирателей. «Яблоко», к примеру, лишь после дела Алёхиной-Толоконниковой стало заниматься религиозной темой.
Война в Чечне вызвала большее сопротивление. Однако, тут сыграло свою роль другое обстоятельство: поляризация требует двух участников. Номенклатура сочла возможным терпеть выступления против войны в Чечне от многих своих членов «демократического происхождения».
По-настоящему размежевание началось с дискуссии о деле Бабицкого. Многие журналисты именно с этого момента перешли на кремлёвские позиции. В последовавшей вскоре за этим дискуссии вокруг ликвидации телеканала Гусинского и показательной расправы над Ходорковским переходов уже почти не было. Чуть активнее пошло размежевание по делу Самодурова, но особенно активно — вокруг дела Алёхиной-Толоконниковой.
«Размежевание» обычно имело очень односторонний характер: переток людей из демократического лагеря в недемократический. В результате, к примеру, в «болотистом» движении был ничтожно мал процент людей, выступавших в поддержку Алёхиной-Толоконниковой не в интонации «дур отшлёпать и отпустить», а в тональности «сделали грамотную, необходимую, культурную вещь, что и подтверждает черносотенная на них реакция». Собственно, даже и о «проценте» говорить не приходится — среди десятков тысяч — десяток человек (не считая «демшизы» — людей «лёгкого политического поведения», для которых главное пошуметь, придав видимость смысла своему существованию). Примечательно, однако, что тут была налицо некоторая запоздалая реакция — ведь на защиту Самодурова большинство этих людей не подымались. Очевидно, что тут дело именно в реакции на ужесточение диктатуры в целом.
Если в деле Самодурова был поставлен вопрос о праве на кощунство, то дело «Pussy Riot» поставило вопрос о том, что кощунство может быть и долгом. Как «изгнание торгующих из Храма». Как разрыв Авраама с верой отцов. Как всякое «свержение идолов». Человек есть мышление, осуществляемое словом, это слово есть орало, взрезающее окаменевшую почву, чтобы стало возможно посеять зерно и вырастить колос.