Ярким примером псевдо-города является Москва. Собственно, и Петербург был псевдо-городом, псевдоморфом, воспроизводившим формы свободных городов Запада, но в эти формы наливший деспотизм. Петербург был анти-Амстердам. То, что в Амстердаме один Домус, куда изредка пускают царствующую особо, то в Петербурге весь центр, куда пускали лакеев и холуёв.
Москва же довела урбанный певдоморфизм до предела. Тоталитаризм сселял подданных «(пролетариев») с окраин в конфискованные у богачей квартиры не по доброте душевной, а для удобства контроля.
Зачатки этой структуры были уже в XVII веке, когда всякий богатый монастырь держал в Москве своё подворье для ведения дел с бюрократической махиной самодержавия. С Ленина начиная, всё вывернулось наизнанку: всякий город, всякое поселение России есть подворье тоталитаризма.
Высасывание населения из страны в столицу неизбежно для тоталитаризма: вертикаль власти решает таким манером логистическую задачу доставки несвободы каждому подданному.
Экономический мотив (обогащение элиты) вторичен и не обязателен. Элита может потерпеть свою нищету (и терпливали, терпливали), но не чужую несвободу. «Экономика пылесоса» (термин Теодора Шанина) высасывает прежде всего людей, хотя для экономики это катастрофа.
Такое возможно только в условиях глобализации, когда никакие санкции не отменят роли страны в качестве одного из основных поставщиков нефти и газа, и в условиях полнейшей объективации людей — они всего лишь фигурки. Пылесос работает не на принуждении, а просто на создании условий, когда лучше в Москве, чем не в Москве. Голод 1929-1932 гг. был наиболее радикальным средством, толкнувшим в Москву население, но не последним. Уничтожить медицину за пределами Москвы и оставить кое-какие огрызки в Москве, — тоже превосходное решение. Деформированные цены на энергоносители, ликвидация пусть незначительной, но свободы слова и экономики, — и люди бегут в Москву, а наиболее активные и дальше, до Вашингтона и Сан-Франциско.
