Елена Санникова. Колымская сказка. М.: Новый хронограф, 2020. 117 с.
Елена Санникова родилась 28 октября 1959 года, училась на филологическим отделении Тверского университета, участвовала в правозащитном движении, писала о невыносимых условиях для детей-инвалидов в детдомах, сотрудничала с фондом помощи политзаключённым и их семьям. Из четверых создателей отдельной группы защиты прав инвалидов двое эмигрировали. Была осуждена на год тюрьмы и 4 года ссылки, прошения о помиловании не писала, хотя от неё добивались такого.
Тираж книги 500 экземпляров, что вполне соответствует тиражу «для своих», «для немногих» начала ХХ века. Конечно, миллионные тиражи чего бы то ни было 1918-1991 годов были результатом тоталитарной регуляции чтения, но и крошечные тиражи, подобные этому, явление не нормальное. Всё-таки в сравнении с 1908 годом количество грамотных, даже очень грамотных возросло. А вот репертуар чтения возрос не пропорционально этому возрастанию, а намного меньше. Тоталитаризм продолжается, только в несколько иной форме, скорее, самоцензуры. Зачем читать то, что может привести к конфликту со средой.
В тексте 22 тысячи слов. Он написан в 1982 году, когда автор был геологической экспедиции в Магаданской области; спустя полтора года, в январе 1984 года Санникова была арестована, дорабатывала текст уже в ссылке. Освобождена была в 1987 году.
Это самиздат, поскольку одна из важных черт самиздата это принципиальное обращение в пустоту, писание «в стол», заведомо без расчёта на прочтение кем-либо. Некоторые исследователи сегодня проводят разницу между «самиздатом-в-стол» и самиздатом как текстом, заведомо предназначенным для распространения, пусть и в очень маленькой конспиративной среде, но это всё же вторичное различие. Несвобода слишком важный фактор для писателя, и заведомое ограничение на распространение текста — это качественное психологическое обстоятельство.
Конечно, это уже скорее памятник литературы, но памятник интересный и важный, к тому же хорошо написанный с литературной точки зрения «разговор с самим собой». Интрига построена вокруг Шаламова, попытки понять его «отречение» 1972 года (понимать особо нечего — Шаламов в оправданиях не нуждается, в отличие от Солженицына). Очень точно передана атмосфера «застоя»: инакомыслящий, и практикующий инакомыслящий — поехавший на Колыму прежде всего «пощупать» описанное Шаламовым — опознается окружающими сразу, без слов, по поведению, по набору предметов в рюкзаке, по манере ходить и держаться. Отношение к диссиденту вполне толерантное, но строго в определённых пределах, до хорошо просчитываемой опасности в свой собственный адрес. При малейшем приближении к границе, за которой могут обвинить в снисходительности, «советский человек» мобилизуется и превращается в человека «анти-антисоветского».
Можно было бы проанализировать различия между поездкой на Колыму Санниковой и поездкой на Колыму Дудя, но это малоинтересно: различно всё. Различна сама жизненная установка — точнее установка на жизнь и установка на поверхностность, развлекуху как принцип бытия. Разница как между чтением и нажиманием пимпочек на попите.
Санникова пишет как участник, причём она не призывает к соучастию и не очень рассчитывает на сочувствие. Она его даже побаивается:
«Мой сын не пережил того, что мы пережили. Мой сын воспримет мой внешний пример, не ощутив глубины пережитого мною. И оттого мне страшно за него. Потому, что мой опыт может оказаться для него губительным» (44).
На стр. 82, 10 строка снизу опечатка: «на настраивается», должно быть «не настраивается».
