Тимоти Снайдер в 2022 году обрушился на Россию как фашистское государство. Он историк, уж должен был бы знать определение фашизма. Сам он перечисляет следующие признаки: культ личности лидера, культ умерших героев, миф о былом величии империи и желание величие вернуть, мощная машина пропаганды, визуальные символы единства (Z), массовые мероприятия в поддержку вождя, язык ненависти к другим, обеление своей страны.
Тут есть совсем неуместные параметры. Символы есть в любой политической культуре. Букву зет на кремлёвских башнях пока не поместили, а красные звёзды там есть, между прочим. Зет — символ абсолютно мимолётный.
Культ личности — осторожно, это не признак фашизма, это было и в монархизме, и в бонапартизме. Точнее, как верно писал Безансон: культ личности это в ленинском тоталитаризме, где вождь всё, партия ничто. Для Гитлера и Муссолини был характерен культ партийной массы, это совсем другое.
Культ умерших героев, как символы — это повсюду.
Машина пропаганды? Она есть и в коммунизме.
Я понимаю, что Снайдер пытается апеллировать к ужасу перед фашизмом. Но это неудачная апелляция. Ужас перед фашизмом был создан и раздут Кремлём. С больной головы на другую больную.
Фильм Ромма «Обыкновенный фашизм», напомню, был кремлёвским фильмом. Интеллигенция восприняла его как антисоветский, но это было от совсем уж отчаяния. Коллективизм — главный признак фашизма в фильме — это и черта кремлёвской России, не специфически фашистская. Более того, Ромм подобрал те аспекты немецкой жизни при Гитлере, которые напоминали именно жизнь российской империи с 1917 года. Но в реальности и жизнь Германии при Гитлере сохраняла много реальных свобод, которые в сталинской России отсутствовали, а жизнь России и ее колоний под Хрущёвым (фильм вышел в 1965, но готовился в предыдущее царствование) была омерзительна не из-за демонстраций и пропаганды, а из-за милитаризма. Но этот милитаризм критики режима почти не замечали, их больше волновали внутренние проблемы страны, а не её угроза для окружающих. Протест 1968 года против вторжения в Чехословакию был исключением, и широкой поддержки этот протест не получил у тех, кто подписывался за Бродского и Синявского.
Фашизм прежде всего есть поставление нации выше личности. Большевизм (ленинизм, коммунизм) ставят класс выше личности. Разница не такая уж большая. Фашизм примиряет в одном пучке (фаши) капиталиста и рабочего, большевизм уничтожает капиталиста.
Современная России не фашистская страна и не коммунистическая по той простой причине, что в ней снята рабочая проблема, как и в большинстве пост-индустриальных обществ. Но это тоталитарная страна, этим она и опасна.
Фашизм отличался от коммунизма ксенофобией. В роли чужого выступали другие нации. Коммунизм на роль чужака определял другие классы. Проблема в том, что ксенофобия и в фашизме, и в коммунизме была не создана, она была заимствована у «нормального» общества, которое и породило эти социальные опухоли.
Бердяев писал в «Истоках» (1933 год): «Ленин не был еще диктатором в современном смысле слова. Сталин уже вождь-диктатор в современном фашизму смысле. По объективному своему смыслу происходящий процесс есть процесс интеграции, собирание русского народа под знаменем коммунизма». К тому времени Бердяев уже 10 лет не жил в России и допустил простительную ошибку (недооценка Ленина — ошибка непростительная, показывающая удивительное незнание реалий 1918-1922 годов). Отличительная черта ленинского (и сталинского) тоталитаризма — не собирание русской нации, а денационализация всех народов, денационализация под видом интернационализации. Все превращаются не в нацию, а в государственных служащих. Поэтому кремлёвская империя с 26 октября резко отличается от империи Романовых, как казённые архиереи, раввины, протестантские лидеры 2022 года, насквозь фальшивые, отличаются от своих предшественников 1912 года.
Почему ленинский тоталитаризм вел к денационализации всех народов? Не потому, что исповедовал на бумаге идеал интернационализма. Сейчас не исповедуют, а денационализация всё равно есть. Причина в отсутствии права и, соответственно, частной собственности. Именно они — основа национального. Национальное создается людьми, у которых есть собственность. Клочок земли, лавчонка, фирмочка. В стране, где всё принадлежит государству — а Россия с Ленина именно такова, какие бы формы это принадлежание ни принимало — всё индивидуальное (а национальное есть сумма индивидуального) превращается в фикцию, в имитацию. Поэтому украинцы как нация есть с 1991 года, возродились, а русские как нация отсутствуют, есть безнациональная масса госслужащих. Ансамбль песни и пляски Александрова — не национальное, а потёмкинское национальное. Безансон удачно сравнивал советские газеты с внутрикорпоративными бюллетенями.
Даже ксенофобию трудно считать определяющей идеологией современной России. Сложилась совершенно новая ситуация: тоталитарная страна без особой идеологии. Можно это назвать «пост-модернистским тоталитаризмом». Он отличается от старого, который сохранился и процветает в Китае, хотя тоже с некоторыми (второстепенными) модификациями. В России и власть, и подданные очень далеки от реалий фашизма и большевизма. И культ личности формальный, и массовые демонстрации ушли в прошлое и проводятся крайне редко и формально. Никто не требует искренней ненависти, если она есть, то идёт изнутри, автоматически, для выживания: ненависть придаёт смысл бессмысленному миру формальных, пустых лозунгов.
Давать отпор агрессии России в Украине надо не потому, что это фашизм, а потому что это антиправовое поведение. Да, звучит не слишком вдохновляюще, но надо научиться вдохновляться защитой права. Это трудно, потому что пока понятие обороны включает в себя ограничения права вообще и прав человека в частности. Тем не менее, именно защита права и прав человека — главная задача свободных людей, не защита границ и не борьба с несуществующим фашизмом.
«Пост-модерный тоталитаризм» опасен тем, что он, как и предыдущие формы несвободы, утрирует проблемы свободного мира. Цинизм, презрение к праву, ксенофобия — это ведь и Трамп, и, шире, это болезнь элит — и не только элит — западного мира. Только на Западе есть средства и ресурс, чтобы с этими болезнями справиться, но это не означает, что неизбежно справятся. Где свобода, там нет неизбежности, и именно этого в свободном мире не понимают, от этого и соскальзывают в реакцию.