«Застой» слово неверное. В принципе неверное, потому что главным измерением полагает экономическое. Тоталитаризм может быть и не застойным — как в сегодняшнем Китае. Вот каким тоталитаризм не может не быть — так это разговаривающим. Все «оттепели» были прежде всего временем, когда вдруг стало можно говорить больше обычного. Особенно это проявилось у шестидесятников. Говорливое поколение — точнее, говорливые 1960-е. Затем вторжение в Чехословакию, и все заткнулись.
«Заткнуться» не означает замолчать. Затык — это избирательная коммуникация. В доме повешенного не говорят о верёвке, в тоталитарном доме не говорят о стольких вещах, что проще перечислить, о чём говорят. О погоде, о ценах, о моде… Впрочем, мода — уже несколько опасная тема, недаром столько досталось «стилягам». Погода и цены. С самыми близкими (муж с женой, но не с детьми) — о том, как жирует начальство.
Затык не только крайнее сужение тем для разговора, но и крайнее ограничение людей, с которыми разговариваешь.
В 1970-1980-е это было очень наглядно в церкви. Стоит священник. Он тебя благословит, но «здравствуйте» не скажет и говорить с тобой не будет. Он знает, что ты можешь быть доносчиком. К тому же он и не умеет говорить. Штампованные проповеди, штампованные фразы на исповеди. Дома он точно так же говорит скупо и штампованно.
Вот на этом фоне единицы вроде Меня, Якунина, Дудко и вызывали оторопь и восхищение. Публичная фигура — и говорит по-человечески, а не механически. Были и такие черносотенцы, но тем меньше удивлялись, потому что понимали: черносотенство власти любезно. К тому же черносотенные речи, даже от сердца, есть набор штампов по определению и интенции. Реакция всегда стремится к затыку, просто затык ей нужен другого наполнения.
Затык не лечится голосами из-за границы. Это было очевидно и в брежневский Затык, это очевидно и сейчас. Мегатонны ютьюбных речей героически эмигрировавших туда, где жить хорошо (наверно, кто-то эмигрировал и в Аргентину, но их голосов почему-то не слышно), не компенсируют молчания внутри Затыка. Нет приводного ремня — общих дел. Разговор безруких с безногими. Что делать? Что делать, если за попытки реставрировать нормальное человеческое общение в России гнобят?
Я не знаю. Я знаю, что человек рождён для коммуникации как соловей для соло, что возможности для коммуникации какие-то есть даже в России, а плохо они используются не только из-за гнёта власти, но из-за того, что каждый тянет одеяло на себя, а жизнь не одеяло, тут иной вектор нужен.