«Телега жизни» и «Пора мой друг» абсолютно парные не только по смыслу. Кстати, парность смысла не сразу прочитывается, ведь «обитель нег» в «Пора» — 1834 года — это ровно тот же обрыв и гроб, что в «Телеге» 1823 года. Не сразу понимаешь, что ямщик на телеге и друг — один и тот же человек. Цимес в том, что «fuckvoutremutter» в телеге абсолютно идентична по функции «нег». Оба слова — крайние в словесном спектре. То, что «ьтаманебе» взято из низкого стиля, а «нега» из высокого, не принципиально. Главное — смычком по нервам.
Пушкин разве случайно написал: «Давно, усталый раб, замыслил я побег»? Это отсылка к евангельским притчам, да не к одной, а ко всем, где главные герои рабы. Прежде всего, конечно, к притче о талантах. Там «лукавый раб» — который зарыл талант в землю. А как называть раба, который добился прибыли в сто процентов? Какой он был? Да усталый, конечно!
Заметим, что Пушкин сцепил стихотворение 1834 года («Пора») со стихотворением 1823 года прежде всего рифмой. Раннее дважды даёт рифму к ключевому слову: телегу/негу, телега/ночлега. Позднее заканчивается ударной, сонетной рифмой: побег/нег.
При этом в то время «раб» был совершенно бытовым, ходовым словом, обозначавшим в документах вообще любого жителя страны в его отношении к царю. Это было бюрократическое клише, введённое П.А.Романовым, а в разговорной речи так называли крепостных: раб, раба. Конечно, это было не единственное обращение к рабам, немножко слишком прямолинейное, провинциальное, но это — было. Так что «Пора» написано от имени раба — если угодно, от имени того самого извозчика, к которому обращается Пушкин в «Телеге». Он пересел, перевоплотился, он уже не пассажир-барин, а извозчик.
«Пора, мой друг, пора» — это ответ извозчика барину, данный спустя 11 лет. Пушкин-барин обращался к извозчику, строя из себя извозчика, простонародным «русским титулом» (так сам Пушкин назвал матерную брань, посылая «Телегу» издателю). Пушкин-извозчик обратился к Пушкину-барину стилем, напротив, возвышенным.
Общим термином является «нега». Пушкин-1823 презирает «лень и негу», Пушкин-1834 уверенно правит к «чистым негам». Заметим — к «чистым». В одном слове целая исповедь.
«Телега» написана Пушкиным, у которого ещё нет своей брички, коляски, попа которого отлично помнит катание подростком на крестьянских телегах, да и в южной ссылке он, наверное, тоже на телегах езживал. «Пора» - это написано солидным человеком.
«Телега» восхищает, но плакать хочется от «Пора, мой друг, пора». Это ж надо так расставить простые слова. «Телега» всё-таки тяжеловата, её надо заучивать, а «Пора, мой друг, пора» - почти так же совершенно как «У лукоморья дуб зелёный».
Одна серьёзная тонкость. «На свете счастья нет, но есть…» - они есть «на свете», как невольно понимается? Вряд ли, это противоречит всему – и «пора, мой друг, пора», и «покою» как отсылке к «вечному покою». Тут два слова проглочены: на этом свете счастья нет, но на том…».
«Обитель дальняя» - неужто реальная усадьба? Да нет, это опять аллюзия на Евангелие: «И Я говорю вам: приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители» (Лк 16:9). (А есть ещё « в доме Отца Моего обителей много», Ио 14:2).
«Замыслил я побег» - это, увы, о самоубийстве. «Обитель дальняя» - «обитель вечная». Что самоубийства не было для Пушкина чем-то невозможным, известно хорошо, от записи 1824 года: «Стыжусь, что доселе живу, не имея духа исполнить пророческую весть, которая разнеслась недавно обо мне, и еще не застрелился. Глупо час от часу далее вязнуть в жизненной грязи, ничем к ней не привязанным» до понимания его дуэлей как попыток суицида.
Пушкин-1823 паразит, всё, что он делает, это понукает и погоняет. Пушкин-1834 отвечает: ты, барин, не гогочи… пора, пора! Не мы летим — дни летят… Мы с тобой скоро умрём, вот тогда и начнётся настоящая жизнь, жизнь — и тут совершенно неожиданное слово «труд». Вечная жизнь с воскресением это тебе не в загривок ямщика туркать, это ты уж сам, сам будешь везти… Воскресение, дружок, это тебе не кот чихнёт!
Хоть тяжело подчас в ней бремя, С утра садимся мы в телегу; Но в полдень нет уж той отваги; Катит по-прежнему телега; |
* * *Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит — На свете счастья нет, но есть покой и воля. |
