В Церкви — точнее, у православных и католиков — сохранился иудейский обычай рукоположения. Сохранился, но изменился. В древности «возложить руки» — точнее, положить ладони на голову другого человека — был жест, символизирующий передачу силы. Какой силы? Это второй вопрос. Была бы сила, а какая, разберемся.
Со священством это сперва связано не было. Самая знаменитая история с благословением об Иакове, который обманом получает благословение у Исаака. Библия не говорит, что Исаак именно положил ладони на голову Иакова, но потом Библия описывает, как Иаков благословлял внуков и положил правую ладонь на голову младшего, а левую на голову старшего. Иосиф (который Прекрасный) шокирован настолько, что решается сделать отцу замечание. Тот настаивает на своем.
Примечательно, что при этом каждому внучку достается одна ладошка. Это стоит отметить, потому что в современном иудаизме благословение совершается двумя ладонями, и под это подводят особую аргументацию. Конечно, положить две ладони на голову — совершенно естественный жест. Положить, прижать к себе голову ребенка или просто любимого человека.
Ладонь как средство передачи силы — отсюда чрезвычайно распространенный амулет с изображением ладони. Такой символ есть и у индусов, и у буддистов, в иудаизме он называется «йад ха хамеш («пять», как в «дай пять»), ««рука Мириам» (сестра Моисея), у мусульман «рука Фатимы».
Символика передачи, перетекания силы не нуждается в особом объяснении. Тем не менее, один момент деликатный, даже интимный и потому не вполне очевидный. Когда Библия описывает клятву, при которой человек кладет «руку под стегно» Авраама (Быт 24:2), речь идет о ладони («над»), которую кладут на пенис («барак»). Ровно то же слово в Исход 37:17 обозначает «стебель» — центральный ствол семисвечника. Но это, скорее всего, уже более позднее добавление, к тому же чисто мужское. Напомнить об этой завитушке стоит, чтобы не слишком гордились фанатики: мол, у язычников всюду фаллосы-пенисы, а у нас такого нет, нет… Есть-есть! Ну, было-было. Вот бы всякие американские «библейские христиане», хвастающие, что они всю Библию до мелочей соблюдают, присягали, кладя ладонь (кстати, «хер» по-гречески, отсюда «хиромантия») не на книгу, а на х...р специального приглашенного епископа. Было бы намного убедительнее.
На ловца и зверь бежит. Только закрыл «Анну Каренину» на странице, где написано: «Больной удержал в своей руке руку брата. Левин чувствовал, что он хочет что-то сделать с его рукой и тянет ее куда-то. Левин отдавался замирая. Да, он притянул ее к своему рту и поцеловал. Левин затрясся от рыдания и, не в силах ничего выговорить, вышел из комнаты.»
Своего рода предсмертное благословение, только здесь умирающий передает не свою силу, а свою благодарность.
Целование руки есть один из базовых жестов, значение его понятно: передача, коммуницирование чего-то. В каком направлении, чего именно, это чрезвычайно варьируется. (Стоит отметить такой специфический вариант как возложение священником руки на голову кающегося; в античность этот жест символизировал переход грехов с кающегося на исповедующего). Не следует, конечно, забывать и о целовании ступни, но поскольку сейчас речь о благословении, то, конечно, все-таки именно целование ладони является значимым.
Целование благословляющей руки — отнюдь не обязательная часть обряда благословения, хотя, к примеру, целование мезузы (выполняющей роль амулета-ладони или амулета-глаза) есть, конечно, именно получение от амулета некоей силы. Однако, существует и вторая интерпретация жеста, конфликтующая с первой: целование ладони есть выражение покорности, признание себя побежденным, чья сила оказалась меньше силы того, чью руку целуют. Этот второй смысл настолько дискредитирует первый, позитивный, что в конце концов — то есть, в наше время — целование благословляющей руки из обихода выходит. Папская туфля отправлена в запасники, ладонь целуют только епископу, только в особых случаях, и целуют не собственно ладонь, а надетый на палец епископский перстень.
Впрочем, в современном русском православии целование руки священника после благословения является нормой, и, конечно, это проявление архаичности российской жизни вообще, жизни, основанной на доминировании и унижении. В 1900-е годы Сергей Витте в мемуаре ностальгически вспоминал, как целовал руку императору в благодарность за дарование графского титула. Немецкого самодержца он похвалил за то, что тут прямо такого целования требовал: «Он по натуре правитель народов и считает Императора сверх-человеком. Теперь его брат принц Генрих весьма часто, прощаясь с ним, целует ему руку в присутствии всех. Вильгельм этим и, вообще, когда ему в присутствии многих лиц целуют руку, нисколько не стесняется и принимает это как должное. Я с своей стороны нахожу, что было бы не лишним, если бы такие отношения к Государю были введены в нравы и нашего Царского Дома. Было бы меньше распущенности...».
Вообще же с благословением ладонью происходит интересная эволюция. Постепенно исчезает элемент соприкосновения, принятие силы выражается поклоном, но ладонь не касается благословляемого. Разве что в особых случаях — например, при рукоположении священника (епископа). Главное же: благословение постепенно становится монополией духовенства. Этот процесс виден уже в Библии, где в книге Левит, отражающей реконструкторские утопии V века до Р.Х., благословение совершают лишь коэны в Храме. Процесс, абсолютно параллельный процессу монополизации Иерусалимом права совершать жертвоприношения.
Впрочем, такая монополизация никогда не была абсолютной. Благословение родителей на брак — акт прежде всего юридический (и хозяйственный), оно сохранялось и сохраняется всюду, где брак заключается с согласия или по решению родителей. Другое дело, что при этом используется такая форма благословения, которая подчеркнуто отличается от благословения священником (в России это благословение не ладонью, а иконой, которую держат в ладони).
С другой стороны, поцелуй как средство принятия силы совершается не только над благословляющей ладонью, но и над всевозможными священными объектами: Торой, Евангелием, распятием, иконами, мощами и т.п. Когда Папа Римский Войтыла, сойдя с трапа самолета, целовал землю Польши, это был довольно языческий жест: он ведь не давал этой земле силу, а получал силу от родной почвы наподобие вполне языческого Антея.
