Смешон говорящий: «Я никому не позволю судить меня». Свобода судит без позволения.
Жизнь состоит из настоящих моментов, не очень настоящих моментов, ненастоящих и из насквозь фальшивых моментов. Пропорции варьируются.
Милость к падшим — дешёвка! Ты призови милость к нападавшим...
Сострадать страдающему — да, сорадоваться с победителем — категорическое нет. Это подло, даже если победитель исповедует твои идеалы.
Разница между человечным и бесчеловечным — как разница между поцелуем и укусом.
Если в первом акте на сцене палят друг в друга из ружей, то в третьем акте ружья должны повесить на стену!
«Никто никому ничего не должен». Это, конечно, верно до пошлости, но мне больше нравится позитивная формулировка: «Все всем должны всё».
Жить надо так, чтобы некогда было убивать!
Между заботой о себе и заботой о другом есть одно различие. «Я» нахожусь вне слов. Мои заботы — насколько они именно «мои» — внутри меня, я их себе не словами проговариваю. Они варятся во мне, подпрыгивая и булькая, выкипая и подгорая, но беззвучно. Это немое и не кино. Заботы же другого и о другом — целиком сфера выговариваемости, сфера слов. Даже мои размышления о себе или о своей смерти, насколько они облекаются в слова — о другом и для другого, и это прекрасно. Просто надо послеживать, чтобы эти две сферы сообщались, а то обе выкипят.
Чехов сказал, что между верой и неверием лежит огромное пространство, которое человек склонен игнорировать. Между победой и холуйством тоже огромное пространство, а не фазовый переход: либо я победил врага и въехал в его гнездо, спалил и на веки веков истребил опасность, либо я покорный конформист, готовый быть и стукачом, и палачом. Либо я с пушкой на фронте сопротивляюсь, либо я бегу, сломя голову, куда пустят. Попаду в плен — буду лизать ботинки завоевателю и потихоньку обустраивать свой быт, — именно к этому сводилась т.н. «советская жизнь», она же просто совковая нежить. А настоящая жизнь даже не в плоскости между этими полюсами, а в вертикальной, поперечной реальности.
Защитники оружия любят повторять, что убивает не оружие, а человек, который оружие держит. Убить можно и кирпичом. Справедливо, как и то, что убивают не слова или идеи, которые произносит и исповедует человек. Если кто-то расстрелял из пулемёта гуляющих людей, не надо запрещать гуляние, запрещать производство и продажу пулемётовпродажу пулемётов, но не надо и выяснять, был человек мусульманином, нацистом или растафарианином, программистом или политиком, приезжим с окраины, Марса или родился на этой улице. Наказывать надо дело.
Люди, которые призывают других терпеть оскорбления, сами никогда не терпят даже малейших замечаний в свой адрес. Люди же терпеливые никогда не призывают других терпеть — они сочувствуют оскорбляемым и признают их нестерпимую боль, этим и утешают.
Комплимент — это благословение с глушителем.
Предательство есть вера в то, что предложение диктует спрос.
Всё не так плохо, как должно быть, и не так хорошо, как могло бы быть.
Прокрустово ложе полбеды, а целая беда, когда вся жизнь прокрустова.
Эталонный циник — онанист, философствующий о браке, сексе, рождении и воспитании детей. Циники обычно работают шестёрками и доцентами у импотентов.
Добро и зло — не белые и черные клавиши на рояле, а рояль целый и рояль поломанный. Не свет и тьма, а солнечный день и слепящая лампа следователя.
Прямых линий в жизни очень мало, да и точки — лишь видимость. Самое очевидное и проверенное веками может быть всего лишь многоточием, которое спереди или сзади кажется точкой.
Друг познается в беде, которая случилась с другом.
Круглому столу противоположен не квадратный стол, а круглый стул. Бывают такие диваны, в виде круга. Каждый сидящий смотрит наружу и не видит даже того, кто сидит рядом. Близость есть, а единства нет. Так что шутка про то, что центр у всех людей, у всех религий один — недорого стоит. Дело не в том, есть ли центр, один ли центр, а в том, что можно ведь к центру задом повернуться — и тогда будешь оторван не только от центра, но и от всех.
В мире есть лишь две национальности: люди, исповедующие презумпцию невиновности, и люди, исповедующие принцип «признание — царица доказательств». И в мире есть лишь две религии: одна исповедует принцип презумпции существования Бога, другая ежесекундно исповедует Бога или отвергает Его, считает Его существование невероятным, недоказуемым и потому верует или не верует в Бога, но делает это от себя лично.
Зло не пpотивоположно добpy, как дыpка в бyблике не пpотивоположна бyбликy.
Существуют люди не на своём месте. Лечится творчеством — творить можно только на своём месте, точнее, своё место и есть предмет и метод творчества. Люди на своём месте, но не в себе. Лечится самопознанием. Люди на своем месте, в себе, но рвущиеся на чужое место. Лечится солидарностью.
Моська, лающая на слона, смешна не всегда. В отличие от слона, лающего на моську.
Этика — последнее убежище эстетики. Именно об этом Пушкин про гения и злодейство, «Портрет» Гоголя, да и Галич тоже. Добро раздваивается на красоту и доброту, но симметрии нет: бывает безнравственная красота, но не бывает уродливой доброты. А эстетика слишком часто — убежище негодяям или просто шалопаям от культуры.
Опасны не ругающие Христа, а хвалящие Иуду.
Держи забрало закрытым, а давало открытым!
С точки зрения отчаяния надежда — это экстремизм. В глазах цинизма вера — радикализм. Для озлобленности любовь — террор.
Не надо выбирать из двух зол. Зол намного больше. Добро — уникально.
Не может перо, выпавшее из хвоста орла, утверждать, что оно летает. Оно всего лишь опускается.
За последние четыре тысячи лет не было одомашнено ни одно животное! А сколько людей одичало!!
Гомофобия — прямой путь в зоофилию!
Культурный человек признает, что людоед — носитель культуры, пусть своеобразной. Людоед же считает лишь свой образ жизни — культурой, а того, кто не ест людей, полагает существом бескультурным и бесчеловечным.
Какое же счастье, что в этом мире среди шести миллиардов человек есть хотя бы один, которому я могу, не боясь получить по морде, читать нотации, командовать, понукать, благословлять сделать то-то и то-то, ругать за то, что не сделал, вертеть как папа Карло Буратиной — и не бояться, что он уйдёт или будет меня игнорировать. Какое счастье, что для упражнений в тоталитаризме у меня есть я!
Слишком часто каются в том, что были плохими начальниками, а каяться-то надо в том. что вообще был начальником, а не слугой или другом.
С фотоаппаратом труднее управляться, чем с людьми. С людьми нужна только выдержка, а с фотоаппаратом ещё и диафрагма.
Нетрудно считать себя хуже всех; трудно всех считать лучше себя.
Знаете, как эсесовцы утешали евреев в Освенциме, когда хотели особо утончённо поглумиться? Они им говорили «Всё не так плохо!» И были — математически — абсолютно правы. Всегда может быть хуже. Удушили? Могли и сварить!
Всёнетакужплохо говорят всегда другому. Чужую беду руками разведу. Себе, любимому, говорят «тутнетакужхорошо».
Всёнетакплохо, vsyonetakploho... А потом гроб с очередным невинно убиенным (а то и гроба нет, в Освенциме не было) — и люди, которые твердили покойнику, что всёнетакужплохо, горячо возмущаются злодеями. Ведь было всёнетакужплохо! Значит убийцы какие-то особые злодеи. Не на обывателя же, не на себя, любимого, всё не так плохо, чтобы считать себя виноватым.
Нападая на другого, всегда выскальзываешь из тех жалких лоскуточков, которые прикрывают твоё безобразие.
Враг — потенциальный друг.
Друг познаётся в своей беде, а не в беде врага. Друг познается по со-страданию, а не по со-ненависти.
Какое же бессовестное название «беспилотники». Давайте и пули тогда называть «бесстрелковые снаряды».
Люди мечтают превратить себе подобных в беспилотников. Отдал приказ, а всю ответственность за последствия несёт подчинённый, который не посмел сказать, что приказ глупый, а радостно, собрав волю в кулак, с инициативой и фантазией истребляет евреев или еретиков.
Бог спросит и с бесхребетного подчинённого, и с бессовестного начальника. С беспилотника не спросишь, но Бог не создал людей беспилотниками с ограниченными возможностями маневра. Бог создал людей людьми. Образ и подобие Божие — образ и подобие не какого-то космического Пилота. Единственный приказ, единственная программа полёта, которую Бог даёт Адаму и Еву — плодитесь и размножайтесь. Н это же шутка — как будто мы бы без Него не стали бы плодиться и размножаться, а ограничились бы шахматами. Как мама, поменяв ребёнку подгузник, подталкивает его: «Ну, беги, играй».
Самое страшное не человеконенавистничество, а человеконенавистничестволюбие.
Сострадание без страдания — как кофе без кофеина.
Я лаю. Караван идёт. К игольному ушку.
Чем крупнее фига, тем шире фиговый листок.
Человек не остров, а архипелаг. Иногда — ГУЛаг.
У кого руки — железные, у того сердце — ржавое.
Жизнь праведника есть превращение молодого козла в пожилую обезьяну. Жизнь грешника есть превращение из молодого козла — в старого козла. Вот и вся «судьба человека», man's progress.
Компас совести должен показывать строго на север, а не на ближайшую выгребную яму.
Вор — тот, кто находит непотерянные вещи.
Деньги не пахнут. Пахнут нищие. Богатые воняют.
Безвыходных ситуаций не бывает, бывают бесчеловечные ситуации.
P.S. Безвыходная ситуация — когда у тебя выходной, а выйти некуда. Бесчеловечная ситуация — когда ты человек, а всем на это наплевать.
Не ищите людей, свободных от ксенофобии — будьте людиной, свободной от ксенофобии.
Можно изготовить фальшивую ассигнацию, но нельзя изготовить фальшивый хлеб — хлеб всегда будет хлебом, из какой бы ни вышел пекарни.
Не так страшно блуждать, как страшно считать себя свободным от заблуждений лишь потому, что ты стоишь на одном месте.
Людоед без люда не может, а люд без людоеда спокойно обойдётся.
Под правдой жизни циник подразумевает ложь смерти, а святой - истину воскресения.
Человек есть существо, способое доказывать другим, что оно не человек (в лучшем случае) или (в худшем случае) — доказывать себе, что другие — нелюди.
В одну и ту же реку нельзя войти дважды, а в одно и то же отхожее место — запросто. На Венеру Милосскую не наступишь, на грабли — пожалуйста.
«Агрессия» слово из языка ненависти. Агрессия это всякая сила, которая мне не подчиняется.
Цинизм — пауэрбилдинг нравственных дистрофиков.
Маленькие дети — маленькие хлопоты. Большие дети — большие хлопоты. Маленькие деньги — большие искушения. Большие деньги — большие искушения.
Ёжик в тумане — восхитительная поэзия, туман в ёжиках — суровая реальность.
Рыцари не те, кто сражаются с рыцарями, а те, кто и с подонками сражаются рыцарски.
Жить так, чтобы тебя не заподозрили в том, что ты труп.
Слепой — тот, кто видит лишь себя
Какое же счастье, что в этом мире среди шести миллиардов человек есть хотя бы один, которому я могу, не боясь получить по морде, читать нотации, командовать, понукать, благословлять сделать то-то и то-то, ругать за то, что не сделал, вертеть как папа Карло Буратиной — и не бояться, что он уйдёт или будет меня игнорировать. Какое счастье, что для упражнений в тоталитаризме у меня есть я!
Открытие Америки — лже-открытие. Хочешь открыть Америку по-настоящему — открой сердце. Да не чужое, а своё, балда!
Кто не предавал, бросит в тебя камень, а ты камень-то подбери и сохрани на память, чтобы сам ни в кого не бросал, кто тебя предаст. Благородство не в том, чтобы не предавать, а в том, чтобы прощать предателя ещё до предательства .
Как много людей учатся принимать позу лотоса и как мало — позу человека!
Ответственного человека легко узнать по одному признаку: он никогда не призывает к ответственности. К ответственности призывают лишь безответственные люди вроде разных президентов, директоров, королей, и имеют они в виду одно: кто-то должен заплатить долги, которые они наделали. Ответить за них.
«Все средства» — амуниция ада.
Гибель людей от бомб ужасна. Тем не менее, разрушение дома, просто попадание неразорвавшегося снаряда в избу, в чём-то кошмарнее. Человек, в конце концов, смертен по определению, а если по вере, то, напротив, бессмертен, хотя и то, и другое слабое утешение в горе. Смерть человека в принципе несоразмерна повседневной жизни. А вот снаряд пробил крышу, стены и застрял в мойке... Надо быть обычным бедняком, чтобы ужаснуться. Ведь на ремонт этой мойки сколько копили! А потолок? Страшный сон — протечка сверху. А тут сверху снаряд! Сколько побелки, сколько шпаклевки... Господи, дом построить — это ж раз сколько копить, выкраивать, горбатиться. А тут вдруг бац — и что? Пожалуй, даже если груда щебня, в чём-то лучше. Полная безнадёга, нет вопросов и выбора, на колу мочало, начинай всё сначала, с землянки, с шалаша, с жизни в чьём-то коридоре, в общежитии... А если отремонтировать можно, но сколько же это встанет! Краны! Вы знаете, сколько стоит самый дешёвый кухонный кран? Линолеум... Лучше бы меня разбомбили, легче было бы, честное слово...
Александр Кони сказал:
«Человек лжет в жизни вообще часто, а в нашей русской жизни и очень часто трояким образом: он говорит не то, что думает, – это ложь по отношению к другим; он думает не то, что чувствует, – это ложь самому себе, и наконец он впадает в ложь, так сказать, в квадрате: говорит не то, что думает, а думает не то, что чувствует» (Кони: На жизненном пути: М. 1914, I. 124).
Красивая симметрия в первой половине фразы, но совершенно неясная вторая половина. Напрашивается совсем другое продолжение, так что фраза. Может выглядеть вот так (и при этом она будет относиться прежде всего к настоящему, к тому драматическому явлению, которое называется «совок», «ватник»):
Человек способен лгать трижды: говорить не то, что думает, думать не то, что чувствует, чувствовать не то, что подсказывают чувства.
