«Восстание машин» и «восстание масс» — два выражения, одна фобия.
«Восстание машин» — фобия, сопровождающая промышленную революцию с XIX века. Её первым выражением стал роман Шелли о Франкенштейне 1818 года, а повторным и более популярным — пьеса Чапека «Россумские Универсальные Роботы» 1920 года. Впрочем, в промежутке был и рассказ Валерия Брюсова 1915 года «Восстание машин», оставшийся совершенно незамеченным, и десятки других текстов, оставшихся достоянием низовой литературы.
«Восстание масс» — название книги Ортега-и-Гассета 1930 года. Это выражение ровно той же фобии, только в роли машин тут оказывается «быдло», «морлоки», то «молчаливое работящее большинство», которое в XIX веке обрело сперва умение читать и писать, а затем и право голоса.
Фобия заключается в страхе перед тем, что «нелюди» уничтожат культуру.
В этом смысле эта фобия является лишь подвидом ксенофобии, страха перед «варварами», перед падением на Землю астероида, перед чумой и т.п.
Своеобразие страха перед «восстанием масс» в том, что эта фобия поражает как раз представителей той самой «массы», которые уже поднялись по социальной, экономической и культурной лестнице.
Поражает, конечно, отнюдь не всех и не всегда.
Фобию эту можно сравнить с посадкой людей в переполненный автобус или вагон метро, когда те, кто уже вдавился внутрь, пытаются отпихнуть следующих, чтобы обеспечить себе максимальный комфорт. Воздуха на всех не хватит!
В 1895 году Густав ле Бон (Лебон) опубликовал книгу «Психология масс и народов». Собственно, это был двухтомник, но особенно популярной стала часть про «массы» («фуле»). Это была откровенно расистская книга, согласно которой существует некая наследуемая «душа расы», и ничем её изменить нельзя. Если русские ленивы и рабы, то это вовеки веков. Это был расизм не биологический, а социальный, доведение до полного людоедства идей Карлейля о «герое и героическом в истории». Есть «быдломасса», как стали говорить русские циники спустя сто лет, а есть пастыри, «политтехнологи», фюреры, трампы и т.п.
Та же самая фобия может проявляться в позитивном виде как воспевание масс. Обычно культ массы и силы считается одним из признаков фашизма, но фашизм тут лишь воспроизводит в новой форме очень архаичный, абсолютно не новый стадный восторг перед количеством своих единомышленников. «Мы — сила». Это и у древних египтян, и у китайцев, и у персов, и у евреев, да просто у всех-всех-всех. Любая деревня любуется собой: какая она массивная, прочная, лучше всех. Любое царство-государство, от Андорры до Британской империи и США. И это всегда грех и глупость.
Своё восхождение к господству над другими всегда хорошо, чужое — плохо. Своё восхождение — «взлёт», «расцвет», осуществление промысла, воскресение, эрекция духа. Чужое восхождение — бунт, восстание, бездушие. Cобрание своих единомышленников — народ, собрание идейных противников — быдломасса. Всё позитивное — моё, всё чужое — негативное, пусть оно и ровно то же самое.
Эта фобия отличается подспудной верой в своё богоподобие. «Я им сыскал работу». Восстают не равные себе и не завоёванные, восстают марионетки, мразь, бактерии, которые я сам же и вывел. Без меня их бы не было, а они! Это, конечно, не вовсе оригинально, это обычная родительская гордыня: я их настругал, а эти буратины против меня же и!
