Любить родной язык — патология. Патологическая реакция на патологические обстоятельства, прежде всего, на несвободу. Отсюда подростковый жаргон — он пусть фиктивный, но выход из-под родительского контроля в семью, в род, в народ сверстников. Нет контроля — нет жаргона, поэтому у Менделеева не было арго, а у коробейников, воров, жуликов жаргоны были. Язык как «родной» — это, безусловно, жаргон.
Идолопоклонство перед «родной речью», как оно сложилось в XVIII-XIX веках — реакция на век империй и самодержавий. Когда у человека всё отобрали, остаётся «родной язык». Когда всё запрещено, можно хотя бы шептать стихи Бернса, Руставели или Шевченко. Когда твою землю задавали российские танки и чиновники, либо ты начинаешь шпрехать на их танковом языке, либо утешается родной мовой.
Всё это нормальная патология. Патология слабости, позволяющая слабости выжить.
Патологии слабости противостоит здоровье мощи, творческой силы. Таков апостол Павел, когда говорит, что «ради евреев я еврей, ради греков я грек». Судя по всему, он знал как минимум четыре языка: арамейский, греческий, латынь, иврит. И пользовался этим! Поразительно, сколько людей не пользуются языками, которые знают, причём принципиально.
Павел говорил с греками по-гречески по той же причине, по которой просил плакатьс плачущими: «Радуйтесь с радующимися и плачьте с плачущими» (Рим 12:15).
. Плачущий слабее. Грек — завоеватель, сильный, доминант — политически силён, а религиозно он слабенький. И еврей, который не верит, что Иисус Распятый — Спаситель, он слабенький по этому своему неверию. А я, которому Бог дал веру, я сильный Христом, сильный Духом, сильный этой верой! Я сильнее консула, проконсула, да что там — императора! Я на него сверху вниз гляжу как Иисус с креста, я к нему снисхожу.
Как с ребёнком: ути-пуси и наклонится. Кто старше, умнее, сильнее, тот наклоняется над слабейшим и говорит с ним на его языке.
Интеллигент называет это щепетильностью.
Остаётся самая малость: определить, кого щепетать. Кто слабее? Это ж не лошадиные силы, а человеческие. Измеряются не ударом молота по блямбе, а трепыханием сердца в груди.
Может не быть той бешеной, искрящейся веры апостола Павла, которая заставляла его чувствовать себя точкой опорой, переворачивающей Землю на сковородке бытия. Но можно чувствовать, что другой не точка опоры и не сковородка, а несчастный, задавленный гнетом человек.
Может, гнёт кажущийся? Бывает, и очень даже бывает. Человеку кажется, что он задавлен, а у него просто прострел в его собственной пояснице, а вовсе не танк на него наехал. Ну и что? Значения это не имеет — наклониться над ним надо точно так же.
Наклонись, наклонись, когда у тебя прострел будет, наклониться уже не получится — не может наклониться скрюченный человек. Пользуйся, пока живёшь. Если ты русский, учи украинский, грузинский, румынский, татарский. Если ты мужчина, учи женский. Если взрослый, учи детский. Если апостол... Ну, кто апостол, тот без советов посторонних обойдётся, поэтому мы от апостола Павла танцуем, а не наоборот.
