Разговоры о смысле жизни уместны либо в начале жизни, либо когда жизнь уже бежит вовсю. В начале жизни они крайне желательны, но не обязательны, на пике жизни и на закате обязательны, хотя не желательны. (Не могу удержаться, ну не могу.) Рассуждать о смысле жизни, когда валяешься на диване, а ребёнок плачет ненакормленный, статья лежит ненаписанная, булочная стоит без булок, которые должен был испечь, или привезти, или разгрузить, — вздор и чушь.
На любых русских поминках, если заманят священника (священник не должен дать себя заманивать, но бывает), непременно какой-нибудь алкоголик начнёт к нему приставать с тирадами о Боге, покаянии и смысле жизни. Может говорить агрессивно-убеждающе, может умилительно-просительно, реагировать же нельзя категорически никогда ни за что. Потому что это не глубины в нём говорят, а пустота в нём говорит. Всё пропито, всё в ломбард снёс, а Бога в ломбарде не принимают, вот разговоры о Боге и есть последнее прибежище лодырей, пьяниц, халтурщиков, сдавшихся.
Нормальный священник о Боге не говорит, а Бога проповедует. Ему некогда о Боге говорить, ему жить надо, а на это всегда мало времени, надо экономить на необязательном. Нормальный гинеколог на дом работу не берёт.
Жизнь — это мороженое на палочке, и если мороженого нет, то этого не компенсировать размерами палочки. А если нет палочки, это не катастрофа, можно и ложечкой. Но сколько же несчастных считают, что жизнь это палочки и ложечки!
Вот почему отец Александр Мень — да и не он один — радовался, когда люди были «при деле», даже если это дело было сомнительное — работа в газете типа «Ленинюгенд» или в издательстве «Тоталитарный писатель». Хоть вахтёром, но чтобы что-то тебя поджимало и не давало превратиться в лужу, рассуждающую о нравственном законе и небе. Тогда и пенсия не будет катастрофой, человек найдёт себе, чем заняться, а не запьёт с тоски и не начнёт ханжить по монастырям. Впрочем, кто десоциализируется, редко до пенсии доживал и доживает — раньше спивается.
Есть коммуникация, есть общение, а есть трындёж и болтология. И долг сапиенса следить, чтобы не переступать границы, которая достаточно зыбкая именно потому, что зависит от человека, а не от внешних обстоятельств.
