Зачем воюют? «Чтобы завоевать» — не ответ. Зачем завоёвывать? «Чтобы повелевать». А зачем повелевать-та? Чтоы тебя кормили? Да на войну тратиться куда больше, чем от войны получается, к тому же велик риск, что тебя не накормят, а скушают. Зачем рисковать-то? Зачем вообще господствовать?
Чтобы навязать другому свой язык. Не язык своего народа, а лично свой язык, то есть, свои представления о мире. «Язык народа» это ведь ещё не речь, это лишь заготовки, полуфабрикат. Есть слово «любовь», а что оно в речи Малюты Скуратова означает? Ульянова-младшего? Берии? Путина? Василия Пупкина?
Разное означает, и в разные дни разное. Власть — в самом дурном, мерзком значении слова — обязывает подвластного говорить и думать на языке властителя. Кстати, что думает сам вождь, неважно. Вождь сказал «Украина — фикция», и кто подвластен: «Какая Украина? Нет и не было никакой Украины, а что Украина этого не понимает, так её надо просто уничтожить». И на всякий случай расцветят: «Какая украина? «Украина» это же «край»? Есть окраина Натостана, Американдии, завоевали они нашу колыбельку, но будет им град с гаком!»
Вождь сидит и ржётнемогукает. Он же не гитлер какой глупый, он с собой кончать не собирается. Начхать ему и на Россию, и на Украину, и на людёв, ему важен сам процесс. Высшее наслаждение — крутить другим человеком по своей воле. Чем больше крутимых, тем наслаждительнее. Война есть высшая стадия манипуляции людьми. Такая сладкая стадия, такая сладкая... Когда говорят, что вся история есть война всех против всех, это про то, что папа крутит мамой, мама крутит папой, оба крутят дитём, дитё крутит игрушку, тренируется... Вот так люди-колёсики друг друга крутят, а крутящий момент суммируется, суммируется, да каак жахнет... Вот и война, будьте знакомы...
Вот почему военная цензура — главное средство раздувания и поддержания войны. Вот почему сопротивляться завоевателю, который хочет уничтожить твой язык, делая свой язык обязательным, означает подчиняться завоевателю. Не финансово, не административно, а духовно. Где обязалово, там нет языка, а только штамп с отпечатком штампа. Был человек — стала отливка нападавшего. Можно без этого? А как на войне без единообразной речи? Приказ — это вам не «Войну и мир» сочинять. Чётко, три слова, каждое по три буквы, чтобы без недопониперемания. Язык — первая жертва войны и первый инициатор войны. Собственно, большинство людей как раз на военном языке и говорят всю жизнь. Шлям-бам, арш-барш...
Хочешь мира — разговаривай миром. Разговаривай разнообразно, разговаривай как никто другой не разговаривает, освободи в себе Льва Толстого, Веничку Ерофеева и самого себя тооже. Как? А других слушай. Толстого читай, Ерофеева читай. Чтобы выдохнуть, надо вдохнуть? Ну вот и со словами так. Поэтому отоларинголог — чтобы заговорить, нужно сперва носом понюхать, потом ухом послушать, а уже потом языком ворочать. И будет тебе исцеление от немоты трындёжной и безъязыкости, от которой корчится человечество веками словно ссыхающийся на жарком солнце листок.
Власть-насилие (не путать с властью-властью) хочет всем навязать свой язык, а в результате губит свой язык. Насильник теряет дар настоящей речи, начинает рычать и мычать, потому что настоящая речь нуждается в другой речи, в речи другого как отличной от своей. Настоящая речь всегда — «глоссолалия», «говорение на иных языках», когда говорящий говорит одновременно на разных языках, потому что всех слышит, всех слушает и поэтому раскрывает свой дар слова как устрица раскрывает раковину свою и даже ещё ширее.