Поппер противопоставлял закрытое общество открытому, но дело обстоит сложнее. Закрытость — свойство многих сообществ. Полной открытости нет ни у одного сообщества. Вопрос в том, насколько оправдана закрытость.
Пожарники не должны пускать в свои ряды людей, не умеющих тушить пожары, тем паче пироманов. Должны ли католики причащать разведенных или второбрачных? Я уверен, что да, что думает Папа Римский, понять решительно невозможно. Он не думает, он руководит.
В России меня всегда удручала закрытость кланов — не номенклатуры, не гебешников, не мидовцев, эти мне неинтересны. Но вот клан совписов, совжуриков. По определению писатели и журналисты должны быть максимально открытым сообществом, так? Нет, не так. Писатели и журналисты вообще не должны быть сообществом, тем более, кланом. Но тоталитарная власть целенаправленном сгоняет людей в кланы как в бараки. Так легче руководить, словно в концлагере, где за заключенными присматривают доверенные заключенные же. «Приводные ремни», по меткому слову Ленина-Ульянова.
Люди, по определению, по профессии, по призванию должны быть открыты для коммуникации, адресоваться к читателям, но они лишь по видимости адресуются к читателям. Реально они пишут для начальства. Ален Безансон сравнил газеты в тоталитарном обществе с бюллетенями в крупных корпорациях. Можно сравнить и с публикациями ООН и прочих подобных организаций. Формально пишут для мировой общественности, а практически — для того, чтобы руководство похвалило. Обратная связь близка к нулевой либо, еще хуже, носит имитационный или символический характер. Имитационный — когда на похоронах Брежнева делают вид, что плачут, символический — когда на тех же похоронах плачут реально (я видел одну реально плакавшую девушку-архивисту, она была потрясена смертью вождя, он что-то для нее символизировал и она ответила символическим плачем).
Навальнистское движение резко отличалось от демократического именно закрытостью. Оно много говорило о своих сторонниках, оно вообще очень много говорило — в основном устами своего вождя — но она решительно не поддерживало обратной связи. Это была принципиальная установка, установка зазывалы на распродаже, установка на количество, а не на качество — не на истину, а на силу.
К сожалению, это можно сказать и о религии в России. Она подверглась такой же селекции и дрессуре, как писатели и журналисты, и в итоге государственные религии стали структурами абсолютно замкнутыми на себе. По их собственной терминологии, «сектами». Конечно, и до тоталитаризма многие религии не блистали коммуникативными способностями, но все-таки это были живые сообщества с недостатками, а стали чучела без недостатков. То, что политическая оппозиция — и не только навальнизм — эту закрытость унаследовала и, видимо, надеялась при ее помощи свергнуть деспотизм. Не вышло. Другое дело, что неизвестно, помогла бы открытость... Возможно, и не помогла бы. Вообще, когда речь идет о строительстве свободы, ключевое слово «возможно». Вот несвобода неизбежна, а свобода всего лишь возможна. Но открытость сама по себе есть свобода и радость тому, кто ее практикует.