Концепция справедливой войны восходит к св. Августину Иппонскому (который, впрочем, основывался во многом на предыдущей традиции). Тем не менее, она не имеет у римо-католиков догматического статуса.
Основополагающее для лютеран Аугсбургское Исповедание веры в 16 статье упоминает, что христиане обязаны участвовать в справедливой войне. Впрочем, эта статья говорит не специально о войне, а о том что Бог укрепляет мир и справедливость посредством социальной жизни, так что верующие в Бога должны участвовать в этой жизни, в институтах семейных и правительственных. Участие в качестве солдата в «справедливой войне» есть лишь один из примеров социальной активности, наряду с уплатой налогов и браком.
1. Власть, которая ведёт войну, должна быть законной (например, в гражданской войне в Испании законной была власть, с которой боролись франкисты).
Одна проблема: «законность» власти заканчивается там, где начинается война. По определению. Война есть насколько беззаконное явление, что, если власть начинает войну, власть утрачивает любую законность, которой располагает. Хотя в течение тысячелетий, напротив, власть доказывала свою законность умением вести войну. В итоге — миллионы трупов, а законности так и не прибавилось ни на грош.
2. Дело, за которое ведётся война, должно быть справедливым (законная власть может ведь объявить войну ради несправедливой цели).
Под «справедливостью» обычно понимается защита слабого. Только есть одна проблема с определением того, что считать слабостью, кого считать нуждающимся в защиту и, главное, в том, точно ли война поможет слабым или, напротив, война есть такая защита слабых, которая делает сильных сильнее, а слабых попросту убивает.
3. Конечной целью войны («объективной интенцией» воюющих) должен быть мир (не уничтожение врага).
«Убить не до смерти». Апофеоз коллективизма и бесчеловечности, ведь достичь мира, не уничтожив врага, можно лишь при условии, если уничтожаемых вообще вычеркнуть из счёта. Мирятся с коллективом (немцами, русскими) а уничтожают отдельные ничтожные подразделы, раковые клетки, которые этому коллективу всё равно опасны и не нужны нимало.
4. Сражающие не должны воодушевляться местью или ненавистью («субъективная интенция»).
Убивать с любовью. Гладко на бумаге, красиво в проповедях, только противоречит всему, что известно о человеческой психологии. Не современные военные, которые всего лишь нажимают кнопки на компьютере, делают это, возможно, не с ненавистью, но становится ли война от этого справедливее или гнуснее, ещё более бесчеловечной? Ненависть нехорошая штука, сумасшествие, невменяемость, но лучше уж такая невменяемость ненависти, чем невменяемость «ратного труда на благо мира», бездушного, холодного, роботоподобного.
5. Война должна быть последним средством.
Вот уж критерий — радость милитаризма. Понятно, что каждый считает свою агрессию — превентивным актом, последним средством, а чужой ответ на превентивный — опрометчивой поспешностью. Что сразу на бомбёжку отвечать бомбёжкой, давайте сперва чаю попьём, переговоры переговорим!
6. Пропорциональность. Должна существовать вероятность успеха. примеру, в атомной войне успеха быть не может по определению, погибнут все.
Перечисленные выше условия являются категорией, регулирующей условия объявления войны («ad bellum», «до начала военных действий»). Следующие три условия регулируют поведение на войне, «jus ad bellum».
7. Следует употреблять лишь те средства, которые незаменимы для достижения цели.
8. Средства ведения войны качественно и количественно не должны иметь дискриминационного характера. Качественно дискриминационными являются средства, которые причиняют больше вреда, чем предотвращают (оружие должно быть «пропорциональным», нельзя ради защиты урожая стрелять в мальчишек, ворующих яблоки). Количественно дискриминационными являются средства, которые могут задеть невиновных, обладающих иммунитетом во время военных действий гражданских лиц. (Милитаризм утверждает, что вина лежит не только на солдатах противника, но и на родителях этих солдат, на всём народе и т.п.).
9. Используемые средства должны соответствовать ограничениям, предусматриваемым международным правом.
10. Пропорциональность. Солдаты должны употреблять лишь средства, соответствующие поставленным перед ними целям. Поэтому не может употребляться оружие массового поражения. (В современной практике часто гордятся тем, что употребление тяжёлой артиллерии спасает жизни солдат, забывая о том, что при этом гибнет гражданское население).
11. Запрет на абсолютно дурные средства («Mala in se», «плохие сами по себе»). К числу таких средств, дурных по своей сути, относятся: массовые изнасилования, геноцид (библейские описания завоевания Святой Земли расцениваются некоторыми иудейскими, христианскими и исламскими верующими как благословение на геноцид); использование бактериологического оружия, последствия которого в принципе не поддаются контролю.
12. Запрет репрессалий. Термин, близкий по значению к пропагандистскому выражению «симметричный ответ». Репрессалия происходит, когда в ответ на нарушение законов ведения войны («jus ad bellum») одной стороной, другая воюющая сторона тоже нарушает эти законы, чтобы принудить первую сторону вернуться в правовое пространство. Если Глазенапия пустит в ход против Бутенопии фосген, Бутенопия не должна отвечать тем же.
Звучит всё это красиво, только это не совсем о справедливости, скорее, о порядочности, а ещё точнее о желании быть порядочным и справедливым. Желание, которое ещё никогда и никого не спасало от гибели. Справедливости от таких желаний не прибавляется уже потому, что всякое убийство есть несправедливость, и внутри этой несправедливости какие-то оттенки — дело интересное, но не более того. Верность своему слову это неплохо, но всё равно ведь война — это попытка убить человека. С благородной осанкой или без, фосгеном или беспилотником, это уже оттенки внутри безумия, справедливость внутри несправедливости и гуманность внутри каннибализма.
Все эти критерии «средств» — включая, кстати, и критерий пропорциональности — это всего лишь попытки сделать хорошее лицо при плохой игре. Сделать вид, что война это ситуация, которая, как и всякая ситуация, может быть под контролем. Это упование на себя и своих. Гордыня. Якобы человек — не всякий, конечно, но хотя бы один — может удержаться от пересечения черты между дозволенным и недозволенным, справедливым и преступным.
Это невозможно, прежде всего, технически. Войны XXI века много раз показывали, что — как и говорят производители оружия, оправдывая свою продукцию — убивает не оружие, убивают люди. Люди и пересекают черту. Люди допускают ошибки, даже получив в своё распоряжение сверхточные средства. Что уж говорить о такой мелочи, как то, что «сверхточность» оружия — рекламный миф. Ни один производитель оружия не даст ни доллара в залог того, что от его оружия никогда не пострадает невинный. Он делает оружие, чтобы получать доллары, а не чтобы отдавать.
Противопоставление некоего «непременно плохого» оружия — химического, бактериологического, атомного — оружию «допустимому» иррационально. Были атомные взрывы в атмосфере, были взрывы атомных электростанций, использовали и бактериологическое оружие, и химическое. Человечество живо. Если это оружие и запретили, но ради неких «малых сих», а ради генералов и маршалов, которые о себе заботятся, как вполне понятно, но большинство-то не легче от того, что генералы смогут пережить и «обычную» войну, и атомную.
Идея, что оружие поддаётся контролю, есть идея гордыни, идея, что человек в силах удержаться от искушения. Железная воля. Вот до сих — да, а дальше — ни-ни. Смех и грех! Всё равно, что сластёна, который убеждает себя, что он лишь зайдёт в кондитерскую посмотреть… понюхать… лизнуть… Алкоголик, наркоман… Война — самый опасный наркотик, самый лёгкий на милитариста и самый тяжёлый жертв милитаризма, наркотик, от которого гибнут более всего окружающие, а не наркоман.