Организованная религия в кризисе. А какие формы принимает «новая религия»? Если будущее веры за «бедной религией» (есть такой термин), то как эта бедность будет выглядеть? Может ли быть организовано дезорганизованное?
Поставим вопрос для начала на другом материале. Как будет выглядеть «бедная философия»? Вот есть институт философии РАН. Он, правда, вообще не имеет к философии отношения, это чисто большевистская пропагандистская контора, которая за сто лет потеряла (почти) свой яд и просто крышует нескольких историков философии и, шире, культуры. Довольно бедный институт философии, но, как говорится, маленькая бородавочка, а всё ж прибавочка.
Разумеется, крышует и псевдо-историков, но это характерно для любой организованности в гуманитарной сфере. В плотницком ремесле легко опознать кое-какера, в физике проще простого, а в истории философии — очень трудно.
Однако, единственный настоящий философ России последних ста лет в институте философии не работал никогда. Мераб Мамардашвили. Не очень сильный философ, скорее, сильный мыслитель, но тем не менее.
Это и для других стран характерно.
Так есть ли будущее у философии?
Да, конечно. Философия обречена на отделение от государства даже, если философы будут этому сопротивляться. Им придётся вернуться к точке, где у философа одна просьба к власти: «Отойди и не заслоняй мне солнца истины», и на столе вазочка с цикутой, превосходно укрепляет исходные философские позиции.
Заметим, что речь идёт о философах, а не об историках философии. С историков спросу меньше, они ближе к плотникам-физикам, наше дело говорить правду, а кто закажет правду, без разницы. А философ имеет дело не с правдой, а с истиной, бедолага.
Существует ли солидарность философов или они как поэты — сходятся исключительно для оплёвывания друг друга? Существует, конечно. И у поэтов существует солидарность. Просто философов всегда меньше, чем поэтов. А верующих всегда больше, потому что поэты создают поэзию, а верующих создаёт Бог. Вера от слышания, а религия от веры. Вера слышит Бога-Слово, религия даёт этому слышанию внешние формы. Солидарность верующих ближе к солидарности поэтов. Солидарность философов в том, чтобы читать друг друга, солидарность верующих в том, чтобы слушать друг друга.
«Бедная солидарность» не бедный Йорик, это не череп, это вполне говорящая голова. Граница между бедной религией и фикцией религиозности именно в речи. Кто «верует в глубине души» и поэтому не молится вслух, не молится с другими и не говорит о Боге с другими, тот как поэт, который не пишет стихов и не читает стихов, своих и чужих. То есть, не поэт. Вера без религии мертва. Бедный Йорик молчит, а бедная религия говорит. Но денег у неё нет или очень мало. Нет денег — нет власти.
В течение многих веков религия была поверх барьеров, теперь — под барьерами. Проползти, а не проскакать на лихом коне государственности. Не Академия Наук с огромными зданиями и зарплатами, а академия из 2-3, 12-13 человек. Квартет-квинтет. Собраться несколько раз в месяц.
Поговорить с Богом, друг с другом. Остальное по мере сил. Как Бог даст. Не более того! Это очень трудно — не брать от жизни более того, что Бог даёт. Собственно, грех — с религиозной точки зрения — этим и исчерпывается: грех берёт от жизни более того, что Бог даёт. Поэтому вечно и недоволен.
Писать книги? Читать книги? По мере сил. Сократ, впрочем, не писал, а Платона не печатали. Это не означает отказа от интеллектуальной составляющей философии или религии, это означает освобождение интеллекта от обязанности «составлять». Просто мысли. Роденовский мыслитель не случайно голый. Но поэт или верующий не случайно должны быть одеты. Как — ну, это по ходу делу решается.
Новая, бедная солидарность хоть в политике, хоть в религии, хоть в браке отличается одним: она ненасильственна. Она не диктаторствует. Не командует жене — марш на кухню. Командует ли новая солидарность «не прелюбодействуй»? Разрешает ли развод? Венчает ли однополые браки? Да кто ж её знает! Заранее трудно сказать, это ж дело будущего. Наверное, всё-таки вряд ли. Это же солидарность в вере, в любви, в истине, а не в распутстве тела или мысли. Но граница не так ясно выражена, как это хотелось бы директорам института философии и начальникам церковных канцелярий, ханжам от религии, но и не так расплывчата, как хотелось бы шалунам от религии. Эта солидарность — смесь частицы и волны, а не пряника и кнута. Солидарность, которую нельзя положить в сейф до завтра, утром она будет, никуда не денется. Солидарность мгновений, ситуаций, ситуация не решений и протоколов, а разговоров. Солидарность слабых взаимодействий, которые вообще-то и позволяют вселенной существовать.