Совместима ли свобода со страхом?
Не просто совместима, свобода тесно связана со страхом. Совершенная любовь изгоняет страх (1 Ио 4:18) и остаётся любовь. Страх исчезает — и исчезает свобода. Любовь выводит из измерения, где вместо времени страх, а вместо пространства свобода.
Свобода не есть, однако, негативное понятие. Страх негативное, а свобода такое же позитивное понятие как дом.
Спрашивают, будут ли в раю грешники (а где же ещё? конечно, грешники будут в раю, ни один ад их не выдержит целую вечность). Спрашивают, будут ли в раю смеяться (не вопрос, конечно, будут, особенно над своими прошлыми вопросами о рае). Спрашивают, будет ли в раю секс (кто знает; монашества в раю точно не будет — скопец войдёт в рай, но скопчество придётся оставить снаружи).
Лучше бы спросили, будут ли в раю дома. Останется ли в раю потребность в безопасности, защиты от чужого взгляда, в уединении. Останется, конечно. Но кто сказал, что стены и крыша лучшее средство безопасности? Любовь лучшее средство безопасности и интимности. Любовь не подглядывает, любовь не капает на мозги, любовь дарит такое уединение, которое ни одному затворнику и не снилось, живое и полнокровное.
Домов в раю, следовательно, не будет, разве что в отсеке для архитекторов. А будет ли в раю свобода? Конечно, нет.
Так что вопрос о Боге и свободе — что было сперва — решается просто. Конечно, свободы не было до Бога. Свобода появилась, и появилась не просто после творения, но и после любви. Свобода вообще не обязательная часть мира. Любовь обязательна. Свобода же есть самозащита от страха.
Поэтому тайное голосование есть голосование свободных людей. Бесстрашные люди вообще не голосуют, а берут дубину и идут крошить головы врагов. Хорошо, если у бесстрашных ядерного чемоданчика нет.
Испуганный человек старается обеспечить себе свободу — самую простую, ситцевую свободу выбора. Чтобы выбрать — и не пострадать. А то много любителей отождествлять свободу с наказанием: ты-де свободно так поступил? Ну, сейчас ты у меня за всё ответишь! «Вменяемость» — это юридический псевдоним свободы. Свободу вменяют как вину. Если по приказу убил — свободен, ненаказуемо. Свобода — отягчающее обстоятельство.
Свобода есть противоядие от страха. Поэтому свобода совершенно не мать и не отец любви. С милым рай и в несвободе. И с милой. А без любви, какая разница — свобода, несвобода... То есть, большая разница, но всё-таки маленькая. Это уж для творчества принципиально — творчество и без любви творчество, а вот без свободы не может. Хотя лучше и то, и другое, и много чего ещё.
Свободен не тот, кто ничего не боится, а тот, кто нашёл защиту от своих страхов. Вот почему «страх Божий» — формально, лексически такое же бредовое сочетание слов как «видеть Бога» и «жарить пустоту». Страх Божий — это псевдоним свободы, это защита от всех тревожностей и трусостей.
Страх Божий — бесстрашие человеческое. Кто боится Бога, не боится ничего и никого, абсолютно свободен — и умеет обезоруживать свои страхи. Лишить женщин и бедняков права голосовать? Побойся Бога! Ввести цензуру? Побойся Бога! Отгородиться от окружающих китайской стеной? Побойся Бога! Тебе же хуже будет.
Свобода сносит китайские стену и наводит множество мостов. Тайное голосование — отличный пример свободы в действии. Как мост через реку. В принципе, реку можно переплыть или даже перейти аки посуху, но мост лучше. Боишься тунеядцев, насильников, идиотов? Отлично, создавай «мосты» — создавай способы обезвредить тунеядцев, не уничтожая тунеядцев. Ты же умный и свободный, придумай что-нибудь! И, знаете, вся история человечества есть история придумывания свободы, сооружения выходов из несвободы, цензуры, насилия, войны в мир человечности (несвободе противостоит именно человечность), творчества и солидарности.