1 августа 2014 года, в разгар вторжения России в Украину года я был в Мюнхене. На Карлсплац мы наткнулись на митинг — небольшой, человек сорок — кажется, против немецкого милитаризма. В смысле, что не следует воевать с Россией. Я не стал вылезать вперёд (хотя очень хотелось, там и на английском говорили) и объяснять, что нельзя сравнивать ситуацию 1914 года с 2014-м. Даже если бы знал немецкий. К чему? Выступавшие явно — леваки-маргиналы. А может, я ошибся и неверно понял лозунги?
Важнее другое. Споры о войне (и необходимости защищать родину — этой главной идейной опоры войны) редко касаются главного. А главное — в том, что война это грязное дело. Любая война. Абсолютно для всех сторон. Даже если бы возможна была справедливая война (а она невозможна — критерии невыполнимы), все равно она была бы грязным, нечеловеческим делом. Это как любовь, только наоборот. Любовь — чистое дело, и секс в любви — чист. А война — грязное дело, и убийство в войне — грязь. Все патриотические разговоры и возгласы — это до фронта, до реальности военного бардака и палачества. Потому что война есть бардак и палачество.
Я сейчас встречаю десятки, даже сотни украинских микроблогов с патетическими записями про войну. В основном, это патетика девичья, женская. Тыловая, в любом случае — в окопах не до патетики. Сочувствовать этой патетике не могу, да и не нужно. А могу и должен сказать то, что говорили все честные и умные люди, прошедшие войну: не обманывайтесь, война уродует победителей так же, как побеждённых. Даже больше.
Теоретически защитник справедливого дела страдает иначе, нежели агрессор. Практически — увы, оба страдают одинаково. Психологическая травма от того, что убил человека на войне — одинакова у напавшего и у обороняющегося. «Цель не оправдывает средства» — это ведь и об этом.
Конечно, я не хочу победы российского милитаризма, не хочу Раши «от тайги до британских морей». Глюпые немцы не понимают, что Путин не остановится ни в Праге, ни в Вене, будет переть, пока не остановят. Конечно, рано или поздно остановят, но зачем же поздно. В любом случае, кто остановит — не будет счастлив. Будет болен. На всю жизнь изувечен. Свободен, героичен, но — изувечен. И к этому надо готовиться сейчас — морально и финансово, чтобы лечить героев. Увы, патриотизм любит героев, но наличных на них не даёт. Ведь посылают в бой именно для того, чтобы защитить свой кошелёк.
Впрочем, на самом-то деле, вылечить солдата нельзя как нельзя превратить многодетную мать в девственницу. Война есть антимир, антибытие, не просто смерть, но антижизнь. Лучше всего об этом сказал Лев Толстой — вояка, настоящий вояка, не какая-нибудь девица с чепчиком. Много говорят о том, что Толстой саркастически описал богослужение, но куда важнее, как он раздел войну и патриотизм. Самые пронзительные его строки — в «Войне и мире», когда он описывает расстрел французами русских (якобы мародёров) на Девичьем поле:
«С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчёта, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога».
Сдаваться не надо никогда. Но не надо считать, что война — это «не сдаваться». Не сдаваться можно и тогда, когда война проиграна, и особенно тогда, когда война проиграна. В истории многих стран случались завоевания, проигранные войны, потеря независимости. Большинство сдавалось, но историю делало меньшинство, которое сдавало оружие, но не сдавало себя. Победители как раз сдались войне и превратились в её охвостье.
