Несвобода… Кадры кинохроники декабря 1917 года, когда в Петрограде выбирали членов Учредительного собрания, напоминают кадры кинохроники о жизни евреев Кракова или Львова в 1936 году. Милое провинциальное бытие, разнообразие лиц, операторы делают акцент на экзотике, но много вполне ассимилированных фигур. Общее одно: все эти люди уже обречены. Не имеет значения, что они будут говорить и делать. Они уже как муравьи в стеклянной банке.
Сейчас появились страшноватые муравейники на продажу в зоомагазинах: между двух пластин несколько муравьёв. Достаточно, чтобы они жили, но муравейник такой, скорее, гетто. Муравьи, возможно, не чувствуют, а человек почувствовал бы сразу. Единицам удастся вырваться.
Может быть, точнее сравнить это с отрезанной, а всё-таки живой головой. Антипод вполне целому и здоровому телу, находящемуся в коме. Голова может есть, пить, думать, чувствовать, общаться, но тела нет и не предвидится. При этом речь головы может быть даже более выразительной, чем у головы с телом. Надо же как-то компенсировать неполноценность.
Голова то и дело говорит: посмотрите, вон люди в соседней палате добились освобождения, выходили на улицы, кричали и добились. Я тоже буду кричать. И кричит. Но выйти не может. Кажется, что голова политизирована, стремится к власти как животное к воде-еде, но какое уж это стремление. Может говорить, может молчать. Может кричать «отрекаюсь от демократии, долой свободу», может кричать «да здравствует свобода». В лучшем случае, ей кинут лишний кусок за правильный крик, не накажут за неправильный. Главное, не пытаться убедить голову, что у неё нет тела, она будет обвинять вас в пессимизме и пораженчестве. Она так старается отличать поражения от побед, чтобы выдавать поражения за победы. Доходит до смешного: голову уже в тюрьму отправили, а она кричит, что это политическое поражение её хозяев.
Может ли голова отрастить тело? Или современные технологии позволяют деспотизму существовать бесконечно? Ответа на это пока нет. Успешного опыта отращивания тел не наблюдается. Только эмиграция.
И всё?
Ну, конечно, можно говорить. Только говорить правду. Потому что те, кто отрезал тебе голову, тоже люди. У них дети, у них периоды расслабленности, у них ссоры. Говорить, может, не прямо обращаясь к ним — они только погыгыкают — но говорить, говорить правдиво, не врать, не выдавать себя за полноценного, за могучего, за победителя. Только появляется возможность, что ты словом сделаешь то, чего нельзя и невозможно сделать оружием: переубедишь.
