«Война есть мир», было написано на министерстве обороны в орвелловской утопии. Это было саркастическое доведение до абсурда процесса, прошедшего вскоре после Первой мировой войны: военные министерства во всём, кажется, мире переименовались в министерства обороны. Словно надели маскхалаты из слов.
В мире, где война это высшая стадия борьбы за мир, борьба за мир — это специальная антивоенная операция. САО.
Тем более, что чудное слово «пацифизм» вконец дискредитировано. Пацифист это какой-то хиппи с убогим плакатиком, отличающийся от борца с абортами или сторонника белковой диеты только содержанием надписи. Пост, пикет, перформанс.
Гуро Гроций, автор первой книги о вечном мире, героически уместивший свой пацифизм в жалкие 900 страниц, лорд Рассел или академик Сахаров в такой пацифизм никак не вписались бы. То есть, все трое в тюрьме сиживали, но для их СВО это была не суть, а трагикомические эпизоды. В принудительном кормлении автора книги «Мир, прогресс, права человека» нет ничего комического, но Гроция его жена со служанкой вынесли из тюрьмы в сундуке, где, как были убеждены стражники, были книги Гроция. Это чистая правда, ведь сундук выставлен сразу в двух музеях, в Амстердаме и в Дельфте.
Военные плевать хотели на пацифистов. Им достаточно того, что они перехватили евангельское «блаженны миротворцы» так, что чудовищное «миротворческие войска» никому чудовищным не кажется. Впрочем, хотели плевать одно, но плюют ли? Да нет. За две тысячи лет с пацифиста Христа (Иисус — пацифист? А как же, Он же не в белой каске миротворца, а в терновом венце), за пятьсот лет с Гуго Гроция и пятьдесят лет с академика Сахарова воевать стало намного более стыдно. Сегодня Цезарь написал бы «Записки о Галльской специальной военной операции».
Тем не менее, есть ещё, над чем работать, особенно тем, кто в России живёт. Кажется, что немыслимо быть пацифистом — извините, специальным антивоенным операционистом — в разгар войны. Но когда кажется, перекрестись! Именно когда говорят пушки, пацифизм должен говорить.
Что же такое Специальная Антивоенная Операция?
Легко сказать, что не является САО. Не пацифисты те, кто эмигрировал. То есть, конечно, и они могут вести САО — но пацифизм такая штука, что он действует лишь против милитаризма той страны, где пацифист живёт. Живёт человек в России, пусть протестует против вторжения в Чехословакию, Афганистан, Чечню, Украину. Переехал человек в Америку, пусть протестует против вторжения в — ах ты, матушки, опять Афганистан! Трудно эмигрировать и не оказаться в стране, которая не отметилась в Афганистане борьбой за мир до последнего пуштуна, вот несчастная же страна.
Ничего пацифистского нет в призывах к тем, кто остался в России, выходить на улицы с топорами или плакатами. Даже в мягкой форме, как недавно прекрасная художника Екатерина Марголис из не менее прекрасной, но и не менее далёкой Венеции, призвала не проводить выставок, конференций, вообще не делать вид, что всё как всегда, как Украина в огне и руинах. Уехать из страны, где специальная военная операция только и ищет пятую колонну, и призывать не уезжать, а гордо и смело демонстрировать свою большую личную неприязнь к войне, это немножечко того-с...
Выйти в пикет, разместить пост с называнием СВО войной, покрасить ногти в жовто-блакитные цвета, и это не пацифизм. Пацифист строит мир, а не демонстрирует осуждение войны. Он иренофил, миролюб, а не войноненавистник. Все военные ненавидят войну, причём со знанием дела. Особенно кто на передовой. Ненавидят и воюют, воюют и ненавидят. Такая вот странная фобия.
Специальная Антивоенная Операция отличается от военной в первую очередь тем, что её совершает одиночка. Пацифисту тоже хочется спрятаться в сообществе единомышленников. Как в древней России писали «круговые челобитные», располагая подписи кругом, чтобы не наказали зачинщика. Не помогало: тупо наказывали всех.
Строительство мира не ведётся бригадой. Даже если в одной семье два пацифиста, каждый действует сам. На рояле можно в четыре руки, а швабра — для двух. Этот персонализм САО очень выпукло явлен как раз и Гроцием, и Расселом, и Сахаровым. Вот почему тут всякие призывы и уговоры бесполезны (а бичевания так просто имеют противоположный эффект, от нынешних эмигрантских проповедей даже Сахаров мог бы за ружьё взяться). Вот личный пример наоборот.
Именно на персонализм указывает слово «специальная». В современном русском языке оно как сорняк, соскакивает из дурных переводов телесериалов и распространяется. Между тем, и в сериале, и в жизни не надо говорить «сегодня у нас специальный гость», грамотно говорить «особенный», «выдающийся». Но есть и ещё одно, более высокое слово: «святой».
«Святой» изначально означает именно «особый», «специальный», выделенный для самого главного. Война-то откуда? Мы считали самым главным тихо-мирно проводить житие свое, ухаживать за садом своим, писать отчёты своя, рисовать иллюстрации своя, совершать открытия своя. Локус контроля был в районе пупка, у кого-то пониже, у кого-то повыше, слава Богу.
Святая Антивоенная Операция и есть создание особого разукрепрайона. Района, открытого всему и каждому. Помните «Открытое общество»? Так Поппер ошибся, общество открытым быть не может, открытым может быть лишь человек, а уж общество так, эхо этой личной открытости.
Жить открыто — это как? А вот как у военных, только наоборот. Как у милитаристской диктатуры Кремля, только наоборот. Ведь милитаризм выворачивает мир наизнанку — вот мирный человек должен извернуться и вернуть всё в норму. Трудно? Ещё как! Это вам не голиафов кегельбанить. Трудно, но другого пути нет. Трудно, но можно.
В извращённом мире войны главное средство — пули, снаряды, бомбы, да ещё и отравляющие газы припрятаны на крайний случай.
В нормальном (не идеальном, а именно в нормальном) мире мира главное средство — слова. Да-да, слова. А вы думали? Те слова, которые не приравнять к штыку, потому что слово бесконечно сильнее штыка и даже атомной бомбы. Не верится? Попробуйте! Человечество ещё и не начинало толком пользоваться словами. Мы как тот нищий у Марк Твена, который, заделавшись принцем на час, большой государственной печатью не приговоры о помиловании утверждал, а орехи колол.
Людям кажется, что слов о мире и так слишком уж много. Что мир переполнен болтовней, что все идеи обесценились, лозунги пронили. Верно! Так и не надо говорить о мире, надо о мире разговаривать. Война это атака, мир это разговор. Старая поговорка призывала «сесть рядком да поговорить ладком», но это уже прямо финальная стадия, апогей, а сперва просто чаю бы вместе попить, не сорвавшись на оскорбления. Вот за чаем и начать говорить, а потом продолжить, но чтобы аромат чаепития был в наших разговорах, чтобы цель была не переделать самовар в пушку, а перековать мечи на объяснения, на планы, на договоренности, на всё то, что и составляет мир.
Здесь качественное отличие мирной жизни от, извините, мещанской. Как мягче назвать ту жизнь в футляре, счастливый брак премудрого пескаря и вяленой воблушки, который и есть питательный бульон милитаризма и войны. Говорить, общаться, диалоги вести, не сметь ограничиваться комиксами, котиками и тик-токами. Что же, каждому быть Платоном? Отчего ж, можно и Аристотелем, и Еленой Боннэр, и Пресвятой Владычицей и Приснодевой Марией. Видите, какой спектр!
Специальная военная операция всегда конечна. Специальная антивоенная операция принципиально бесконечно. Можно на автомате тонуть, нельзя на автомате творить, любить, жить. Человек, который живёт на автомате, это обезьяна, и мир наш пока ещё больше планета обезьян. Организация Объединённых Обезьян, где тон задают альфа-самки с атомными бомбами. Выйти из этой ООО и жить на планете людей, где каждый день надо выкорчёвывать баобабы, так похожие на розы, и выращивать доброту, человечность и мир. «А розы? - А розы вырастут сами!»