Есть преступления уничтожения, есть преступления селекции.
Простейший (хотя не простой) пример селекции: сортировка новоприбывших в Освенцим жертв на тех, кто ещё способен работать на войну, и на тех, кого можно задушить газом и сжечь без урона для экономики государства.
Можно было бы назвать это «сортировка», «разбор», но немцы назвали это именно селекцией, пусть останется «селекция».
Преступления уничтожения — на поверхности. Исчезает тело человека, а вместе с телом исчезает душа, исчезает дух. Во всяком случае, с точки зрения наблюдателя стороннего и не верующего в бессмертие души или в воскресение.
Селекция — преступление не физическое. Не поверхностное, а глубинное.
Преступлением является прежде всего осознанная, идейная, спланированная селекция.
Такая селекция происходит во время всякой войны, происходит она и во время нынешнего вторжения России в Украину.
Кремль уже совершал (и продолжает совершать) преступление селекции в Чечне. Убить чеченца, который не согласен отказаться от независимости, поощрить чеченца, который согласен стать марионеткой России. Конечно, «поощрить» это один конец спектра, «убить», другой, посередине множество градаций, разного размера пряники и разного запаха кнуты.
Теперь преступление селекции совершается в Украине. Оно началось задолго до вторжения, оно началось сразу после обретения Украиной свободы.
(Любопытное языковое копыто сатаны: враги Украины никогда не скажут, что украинцы борются за свободу, они с издёвкой процедят «незалежность», подразумевая, что свободы для украинцев в принципе не может быть, а заодно унижая Украину аллюзией на идиому «залежалый товар». Все угнетённые для завоевателей — залежалый товар, который никто не купит, ну а уж мы, по доброте душевной, как-то используем, пусть радуется, что пригодился).
Сперва селектировали тех украинцев, которые согласились готовить очередное завоевание своей страны. Их поощряли, но отказавшихся не убивали, так что это была селекция неполная, черновая.
Война сделали селекцию кровавой. Либо ты мёртвый, либо ты наш.
Это хорошо отработанный механизм, запущенный Ульяновым-младшим. Вождь попрекает Ленина за потакание украинцам, но вождь глумится, как всегда, он отлично знает, что именно создатель тоталитаризма повторил подвиг царей и императоров, заново завоевав Украину. А уж как там завоевание было оформлено на бумаге, не имело ни малейшего значения, как и любые слова не имеют значения при тоталитаризме.
Война в очередной раз усилила селекцию в самой России. Эта селекция не прекращалась ни на минуту с 25 октября. Кнут и пряник, пряник и кнут. С роддома и яслей до конторы ритуальных услуг и крематория идёт селекция: одним поблажки-коврижки, другим пальчиком покачать, локтём ткнуть, в горло вцепиться. Не повысить, не разрешить, уволить, оштрафовать, посадить и так далее до убийства включительно.
Селекция не останавливается, потому что человек не горох, разве что в притче Андерсена. Часто говорят, что царский деспотизм и советский тоталитаризм произвели селекцию, «вывели новую породу людей», у которой рабство в крови. Это неверно, это лысенковщина, это оскорбление памяти Менделя, который селекцией занимался, закон дискретного наследственности открыл, но был христианином и верил в свободу человеческого духа.
Какие бы греховные обстоятельства («первородный грех») ни наследовал человек, он остаётся человеком, способным к святости — то есть, к человечности без греха. Поэтому каждому/каждой Иуде приходится платить по новой тридцать серебренников. Хлопотно, дорого (ведь речь идёт о сотнях миллионов людей), но иного пути, кроме ежедневной кропотливой селекции у тоталитаризма нет. И он идёт по этому пути. Не абстрактный «тоталитаризм», а конкретные владимиры, леониды, борисы, михаилы, венчающие огромную пирамиду их подручных, вплоть до воспитательницы в яслях, которая учит детей ненавидеть врагов власти, доверять власти, помогать власти, не зная жалости и правды. Ни на секунду не прекращается адский — буквально — труд по разделению в человеке человеческого и скотского и поощрению именно скотского, зверского.
Поверхностный наблюдатель винит в оболванивании, в расчеловечивании только телевизор, интернет и т. п. Но пропаганда это уже итог, вишенка на торте. Чтобы человек стал верить этой пропаганде, необходима долгая кропотливая работа. В этой работе косвенно участвует всё население тоталитарной страны, а не какие-то отдельные агитаторы и пропагандисты. Люди друг друга дрессируют. С мира по нитке — народу смирительная рубашка. Тут учительница задаст доклад о преступлениях украинских нацистов, там мама даст ребёнку затрещину — безо всякой идеологии, просто так, как просто так немецкие охранники подгоняли прикладами евреев. Конечно, вклад каждый вносит разный — кто-то ниточку, кто-то цельный канат, но паутина получается основательная именно благодаря разнообразию верёвочек, которые вьются и вьются, вьются и не рвутся, а рвутся души человеческие.
О чем и сказал Иисус в свойственной Ему жесткой манере: «Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить». Иисус советовал бояться Бога, который может и душу отправить на вечные муки, но это для верующих в Бога, а в России разумно бояться власти, которая пытается лишить тебя души, а ещё больше бояться себя, способного свою душу обменять на безопасность, стабильность и гарантированный пирожок с гвоздями.
Селекция, как и всякое зло, есть лишь извращённое добро, и имя этому конкретному добру — выбор. Если бы в Освенциме не вооружённые люди выбирали, кому жить, кому умереть, а безоружные узники выбирали, не было бы кошмара. Потому-то Гитлер, дорвавшись до власти на благоволении Гинденбурга, первым делом начал ликвидировать своих соперников на выборах.
Селекция есть выбор сверху вниз. Селекция это монолог глухого и немого. Никого не хочу слышать, пусть все меня слушают и исполняют волю мою, а какая она, это величайшая тайна, завёрнутая в ложь и демагогию.
Селекция есть выбор не только принудительный, ломающий волю «избранного». Селекция есть к тому же выбор навсегда, и любой выбор навсегда есть селекция и преступление. Вот почему в раю стало возможно грехопадение, и будет возможно после Страшного суда.
Селекция по большей части совершается негласно, а иногда и неосознанно. Патриархальное общество — это селекция на полноценных (мужчин) и неполноценных (женщин). Расизм, рабство, любая гордыня… А вот канселинг, бойкот, анафема, квотирование, политкорректность и прочие столь ужасающие белых двуногих мужчин явления — это анти-селекция, преодоление селекции, беспощадной в своей негласности и расплывчатости, через сознательный выбор с чёткими параметрами.
Нельзя не стать жертвой селекции, если живёшь в тоталитарной стране, какова Россия. Но кому жертва?
Можно стать жертвой рабству, быть съеденным ложью, коллективизмом, милитаризмом. Жертва лукавому и лукавству. Это нетрудно, помощников-то много, научат жить в паутине и не понимать, что ты муха. Сила нужно тут лишь для того, чтобы их мухи пробиться в пауки, где вознаграждение не в пример щедрее.
Можно стать жертвой свободе. Здесь требуется усилие, здесь проверяется настоящая сила — сила быть собой, быть человеком прямоходящим, а не мухой жужжащей. Усилие ежедневное, как и селекция ежедневная, но усилие не такое уж невероятное- не более невероятное, чем сам человек. Да, человек невероятен, в отличие от обезьяны, но ведь есть же человек, и никто не рождается мухой, рабом, кремлёвским деспотом и дворником деспотизма. Невероятен человек, а всё же есть, и эта невероятность человечности для каждого — не обуза, а источник, не крест, а крылья. Это невероятность мира посреди войны, правды посреди лжи, жизни посреди смерти, и эта невероятность — не окоп и не блиндаж, где есть место лишь для солдат, а огромное просторное поле, в котором есть место для каждого и всех.