Разделение на «правых» и «левых», «охранителей» и «прогрессистов» может быть проведено в абсолютно любом секторе познания. Такое разделение отражает способы познания мира через анализ. Соответствует ли анализу реальная дихотомия – это в каждом случае надо глядеть особо. Где есть двое или трое людей, там уже можно одного записать в левые, а других в правые – относительно друг друга. Среди художников и чекистов, учителей и уборщиц, — всюду возможно противопоставление вокруг некоего центра. Правда, не всегда такой способ анализа продуктивен. Когда Путина объявляют «правым», а Медведева «левым» — это лишь вводит в заблуждение.
В политике деление на правых и левых актуально там, где есть голосование, не искажённое внешними обстоятельствами. В европейской истории это – сравнительно недавний феномен, более или менее синхронный развитию капитализма. Гвельфы и гибеллины, сторонники аристократии и сторонники демократии, — это Италия. Но всё-таки это голосование в рамках довольно архаических структур, где человек ещё не выделился из семьи или цеха. По-настоящему современная оппозиция правых и левых – это Англия, это XVII век. 15 мая 1679 года «левые» (виги) вносят в парламент законопроект об отстранении католиков от наследования трона. Левые – протестанты и пугают католичеством, «иностранной религией». Тори – католики и пугают анархией Кромвеля. Левые – реформаторы, тори – консерваторы. Левые – за демократизацию, правые – за самодержавие. Победили тогда правые, тори – на несколько десятилетий. «Виги» — обозначение шотландцев-пуритан, «тори» — обозначение ирландцев-католиков. Правые – феодалы, левые – капиталисты. Правые – конформисты, левые – нонконформисты (буквально, «нонконформисты» — это противники закона о «конформизме», соответствии религиозных убеждений государственным стандартам).
В США вигами, естественно, стали сторонники независимости, тори остались за океаном. Соответственно, изначально все американцы – левые. Однако, участники борьбы за независимость быстро разделились на два течения. Первыми оформились правые – «федералисты» и федералистская партия, возглавил их Александр Гамильтон, министр финансов при Вашингтоне. «Федералисты» означало, что нужно создать центральный банк Федерации, ограничив права штатов (которые к этому моменту были все в долгах – деньги были потрачены на освобождение от Англии). Оппоненты не сразу нашли себе общее название – было в ходу и «демократы», и «республиканцы», и даже «демократо-республиканцы». Проще было с лидером – им стал госсекретарь Джефферсон. Правые – это север, левые – это юг. Правые – это капиталисты, левые – фермеры. Правые – это солидные церкви, конгрегационалисты и епископалы, левые – пресвитериане и баптисты. В общем, правые – элита, сливки, левые — низы.
В 1816 году происходит интересный языковой сдвиг. Правые меняют имя – и впоследствии они делали это неоднократно, всякий раз с целью изобразить себя более свободолюбивыми, чем они были и есть. В этом году смена имени потребовалась американским правым («федералистам»), потому что от них отвернулось огромное большинство избирателей. Любопытно, что левые оказались больше милитаристами, чем правые, которые выступали против «второй войны за независимость» с Англией. Кстати, индейцы в этой войне были на стороне Англии. С 1825 года правые стали именоваться республиканцами – то есть, перехватили имя у левых. За левыми осталось название демократов. Парадоксальным – но характерным – образом правые пытались выдать себя за левых, эксплуатируя название «вигов» — была и такая партия в середине XIX века. Правда, эти псевдо-левые входили в коалицию с республиканцами откровенными и, что довольно пикантно, с анти-масонской партией. Масонофобия объединяла американских правых с правыми европейскими.
«Настоящие» левые – это президент Джексон (1828 год), правые – президент Адамс (1824 год). Джексона современные «либертариане» (подвид правых) считают, однако, своим – он ликвидировал центральный банк, был сторонником ограничения влияния государства. Джексон, заметим, подписал закон 1830 года о «выселении» индейцев. Под застенчивым словом скрывался геноцид индейцев, который не был доведен до конца – впрочем, как и геноцид армян или геноцид евреев. «Ограничение» власти государства не означало терпимости к отделению от государства – Джексон в 1832 год был готов пустить в ход армию, чтобы Южная Каролина не вышла из состава страны, как собиралась.
Правые озаботились сменой имени и в Англии – тут в 1834 году создается «консервативная» партия, которая, впрочем, всё те же тори. Виги ответили адекватно – они принимают имя «либералы». «Либеральный» со времен древнего Рима означало в Европе «благородный», «толерантный» и, что важно, образование, которое получала элита, тоже называлось «либеральное» (это сохранилось в выражение «liberal arts», что на русский можно ехидно перевести как «либеральные художества» и что означает всего лишь приличное – в сравнении с никаким – образование, а не какие-то артистические «свободные искусства»).
Как и слово «виги», «либерал» родилось в Шотландии – слово запустил в обиход Вильям Робертсон, популярным оно стало благодаря бестселлеру Адама Смита «О богатстве стран» (в русском переводе – плохом – известном как «О богатстве народов»). Тут «либеральный» означает правительство, которое «благородно», в ущерб себе снижает налоги с капиталистов. Сам Смит был не очень последовательным либералом – например, Джереми Бентам критиковал его за ограничение ростовщичества, установление предельного процента при одалживании денег. Поскольку в Англии тиранию королей разъяснили уже в XVII веке, там слово «либерализм» и осталось преимущественно обозначением экономической политики, а вот во Франции и других континентальных странах «либерал» — прежде всего, противник самодержавия.
Что характерно, британские консерваторы не погнушались в 1912 году объединиться с либералами – точнее, с Либеральной унионистской партией». В результате на сегодняшний день в английском языке «либерал» — это, скорее, консерватор, правый, а «левые» — это лейбористы.
В США правые и левые столкнулись в вопросе о рабстве, причём, что не совсем понятно сегодня, правые были против рабства, а левые – за.
Стоит заметить, что и правые, и левые были против индейцев, которых уничтожали при любом составе конгресса. Нужно ли говорить, что все эти «правые» и «левые» были мужчинами, сексистами и никаких разговоров о женском равноправии, голосовании или о высшем образовании для женщин, не допускали в равной степени? Впрочем, женщин хотя бы не убивали так систематично, как индейцев.
«Левые», «демократы» были за рабство, потому что рабство было основой экономической свободы фермеров на юге США. Настоящему богачу рабы не нужны – у него достаточно денег, чтобы нанять слугу. «Правые», кстати, были сторонниками протекционизма – свобода торговли была только для «своих».
«Правые» правили Америкой с Гражданской войны и до Первой мировой, затем пришла гегемония (далеко не абсолютная) «левых», а с Рейгана опять возобладали правые.
Появление «либертариан» — очередное перехватывание «правыми» симпатичных словечек у «левых». Либертарианская партия США создана в 1971 году, но само движение появилось раньше, в период гегемонии левых и в ответ на эту гегемонию. Да и не только ответ – правые совершенно не возражают против больше свободы-для-себя, если только они сохраняют возможность консервировать других.
Либертарианство – это своего рода секулярный консерватизм. «Традиционный» консерватор религиозен или, точнее, защищает религию как «исконную ценность», сдерживающую низменные инстинкты толпы – либертариане вполне секулярны, хотя верующие среди них могут быть и бывают. Может быть, самой яркой чертой либертарианина является отношение к наркотикам – требование не считать потребление наркотиков преступлением. Это требование – единственное, что объединяет американских и европейских либертарианам (вообще-то европейские либертариане возникли на полтораста лет раньше американских, уже французских революционеров и анархистов называли «либертэр» – а они антиподы либертариан а ля США).
У «правых» есть свои чёткие опознавательные знаки, общие с либертарианами – против профсоюзов, за снижение налогов, против государственных расходов на образование и медицину, за свободное ношение оружия. Правые нервно относятся к экологии – ведь за сохранение окружающей среды надо платить бизнесмену.
Либертариане любят подчеркивать, что они, в отличие от правых, миролюбивые – против войн, за вывод американских войск из всех стран, где они находятся, ликвидацию зарубежных военных баз, да и саму армию можно ликвидировать – пусть все защищаются самостоятельно или прибегают к услугам частных армий.
Однако, «правые» копыта проглядывают у либертариан вполне отчётливо – и не только потому, что они не пацифисты. Они апеллируют к прошлому, их идеал – в США, во всяком случае – это Америка до Линкольна. Национальные ценности!!! Против смертной казни либертариане ничего не имеют. Аборты, эвтаназия – республиканцы против, либертариане – скорее, за, ведь это же часть личной свободы. Правда, личная свобода подразумевает и возможность пикетирования клиник, где делают аборты, а главное – атмосфера в семье у либертарианина ровно та же, что у республиканца, консерватора, правого.
В реальности, к сожалению, в Америке доминируют просто правые. Беда американских демократов в том, что они – всего лишь левая часть республиканцев. В смысле готовности повоевать обе партии схожи. Но ведь и либертариане не просто так за оружие. Они против агрессии («агрессивного насилия») – но не против оборонительной войны. А лучшая оборонительная война — это превентивная война… Прощай, мир, здравствуй, оружие! Точно так же неприкосновенность другой личности, которой щеголяют либертарианцы, — это ведь слова. Как определяем «неприкосновенность», «личность», «человек»? Не беспокойтесь спрашивать – ответа не будет. Косвенный же ответ есть – мы не найдём либертариан среди борцов за права женщин, национальных или сексуальных меньшинств.
Российские либертариане – замечательная карикатура на либертарианство, выявляющая все родимые пятна консерватизма. На сайте Либертарианской партии России про легализацию наркотиков (единственный общий тезис самых разнородных либертариан), конечно, ни слова – подсудное же дело! Зато много про то, что государственные чиновники – нехорошие люди, не умеющие распоряжаться чужими деньгами. Так любимое занятие современных россиян – ругать государство (что не делает Россию Америкой, где тоже любят это занятие). Президент ругает чиновников, премьер-министр, оппозиционеры, население – которое на 90% состоит на службе у государства, — тоже ругают чиновников. Государственные чиновники ругают государство! Коррупционеры возмущаются коррупцией и пугают коррупцией! Коррумпированные до мозга костей избиратели, паразитирующие на государстве, выбирают, кто из государственных борцов с коррупцией им больше нравится.
Либертарианство часто апеллирует к истории – это же ведь консерватизм. Правда, с историей консерватизм обращается довольно вольно, а когда нужно отмежеваться от безобразий, то сразу – а мы не тори, мы не республиканцы, мы ещё у власти никогда и не были. У власти не были, а в истории были – и наделали делов. Но про индейцев – ни гу-гу. Про охоту на ведьм – любимое развлечение американцев XVII века – ни гу-гу. Про сексизм и гомофобию – ни гу-гу. А ведь это было, было.
Особенно мило в России смотрится призыв либертарианцев отменить государственную медицину и образование. Маслом по губам российских государственников. Снять с государства все обязательства. Неудивительно, что либертариан полиция не беспокоит. Они – вовремя, очень вовремя. А про то, что государство надо взамен кое-чего лишить, — это нюанс, до которого никогда не дойдет и не доходит.
Но, может, в США, в отличие от России, успешный опыт «частной помощи»? Либертариане ненавидят европейский опыт социального государства – это для них «финансовая пирамида», обреченная погибнуть. Вот предоставьте всё частным людям, не отбирайте у них денег на государственную медицину – и все будут здоровы, и всех частные благотворители обеспечат достойным минимумом.
Вот тут и есть смысл обратиться к истории. Не обеспечат, граждане судьи, и никогда не обеспечивали! И сейчас не обеспечивают – хотя могли бы, денег и после уплаты налогов у богачей столько, что можно всех вылечить. Не хотят. Скупятся. Объяснения, самооправдания – как у классических Гобсека, Скруджа и Иудушки Головлёва. Благотворительность развращает! Человек перестаёт работать!! Ну, разумеется, если это – другой человек. Я, Гобсек, — человек другой породы, благородной. Я работаю всегда – и тогда, когда у меня миллион, и когда у меня два миллиона. В общем, спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
Подло и гнусно, а в качестве припарки можно рекомендовать читать Марк Твена и Евангелие. Нищий Лазарь у входа в поместье богача-либертарианина и нынче ждёт, когда ему помогут чем-то, кроме проповедей о необходимости трудиться и о том, что «прилив подымает все лодки». Что человек не лодка – об этом проповедники не подозревают.
Забавным хвостиком у либертарианства торчит отрицание авторских прав. Точнее, опять же – спасение утопающих… Защита авторских прав – дело авторов. Ну, конечно, либертариане всё-таки не до такой степени издеваются над здравым смыслом, чтобы утверждать, что писатель или певец должен бегать по миллионам читателей и слушателей за вознаграждением. Тут у них есть совсем очаровательный в своей простоте-хуже-воровства аргумент: «Творческих людей сейчас, как и раньше, деньги заботят не в первую очередь».
Два места в идеологии либертариан особенно впечатляют. Во-первых, в отличие от консерватизма, их идеология подразумевает, что все должны стать либертарианами. Республиканцы всё же ориентированы на мир, где есть и правые, и левые, где необходимы какие-то механизмы сосуществования людей с разными взглядами. Либертарианство – это идеология мира, где все либертариане. Вот почему это идеология вполне игровая, и слава Богу – ведь она напоминает те религиозные направления, которые не включают в себя механизмов сосуществования с инаковерущими.
Во-вторых, либертариане отличаются от обычных людей поразительной экономоцентричностью. Этим они похожи не на правых или левых, а на марксистов-материалистов. Деньги определяют бытие. Деньги и есть бытие. Поэтому либертариане так охотно паразитируют на экономических концепциях, ратующих за ограничение роли государства в экономике. Это так называемая «венская школа» — которая, впрочем, так же не отвечает за спекуляции либертариан, как Адам Смит не отвечает за то, во что превратили благородный термин «либерализм». Ложь плоха не тем, что она разрушает личность, а тем, что она (якобы) экономически невыгодна. Война плоха не для жизни, а экономики. Блестящий образчик – декларация Либертарианской партии России, осуждающая вторжение России в Украину. Война, оказывается, плоха тем, что «интервенция оплачена деньгами российских налогоплательщиков». А если российские налогоплательщики радуются этому – то можно воевать?! Если «не убий» вдруг выгодно? Если свободные фермеры согласились скинуться на войнушку? А если война – это «неагрессивное насилие» против гнусно-агрессивных пуштунов, исламистов, феминисток, геев – разумеется, превентивное, с замахом, чтобы наказать за прошлое так, чтобы в будущем неповадно было? Тогда можно, можно…
