Вместо эпиграфа — отрывок из Евангелия от Ерёмы.
И пришли к Учителю республиканцы и сказали:
— Накормить пять тысяч человек двумя рыбами и пятью хлебами дело неполезное. Ты бы лучше научил их удить и сеять!
И отвечал им Учитель:
— Где ж им удить, коли своими виллами вы огородили всё Галилейское озеро, и где ж им сеять, коли все поля вы скупили и приспособили под гольф!
Папу Римского Франциска критиковали фундаменталисты: он-де скрытый марксист и проповедует ересь раздачи рыбы, вместо единственно верного учения о научении рыбной ловле.
Капитализм не один, капитализмов много. Один из любопытнейших подвидов капитализма — либертарианство, капитализм в представлении профессоров экономики. Капитализм, страшно ненавидящий современное государство, каково оно в США и Западной Европе, и проповедующий неуплату налогов, частные армии, суды и монетные дворы, а также прочие вкусности.
«Государство», с которым борются либертариане, на самом деле и есть их собственный идеал, воплощённый в жизнь. Разумеется, не обошлось без компромиссов, но ядро современного демократического государства – вполне либертарианское. Что и вызывает всеобщее раздражение этим самым государством. Либертариане мечтают о «частных судах» — пожалуйста, нынешняя судебная власть более независима от слабых и бедных, чем от богатых и сильных.
Вы думаете, приватизированная судебная власть будет защищать тех, у кого нет собственности? Ограничит самодурство богачей, потому что будут конкурирующие между собой суды? Так ведь средневековая судебная власть была раздроблена на множественные юрикдикции. Человек мог выбирать, судиться ему у князь-епископа, у барона, у городской власти, у короля. Точнее, они выбирали между собой, кто из них будет его судить. Сейчас суды иногда обрушиваются на богача и сильного – но это и в Средние века случалось. Хотите множественности монетных систем? И это было в Средние века, а в античность так и подавно. Конкуренции частных армий захотелось? Так и это было. «Песнь о Роланде» о чем, по вашему?
Либертариане полагают, что всё можно отрегулировать, утверждая право собственности. Это всё равно, что полагать, будто истинность утверждения зависит от почерка или знаков препинания. Но все запятые могут быть расставлены верно, а фраза – враньё. Более того, в математической записи запятых вообще нет, а точность в них есть. Знаки препинания, кстати, вошли в европейскую культуру вместе с капитализмом.
Либертариане правильно говорят, что современный капитализм далек от идеала свободной конкуренции. Слава Богу! Свободная конкуренция в мире, где свобода жизни, свобода биологического существования ограничена болезнями, старостью, смертью, грехом, привела бы даже не к диктатуре разнообразных баронов, а к возвращению в мир охотников и собирателей, в мир господства бицепса и трицепса. Ведь человеческая цивилизация плод не силы, а ума. Свободная конкуренция на рынке – прекрасно, но товары и изобретения, которые предлагаются рынку, создаются не продавцами и не покупателями, а изобретателями. Продавец (а капиталист, даже в своей идеальной либертарианской форме, есть всего лишь продавец) не знает творчества и не понимает его, ведь он сам не творец, а всего лишь изобретатель. Дьявольская разница! Эдисон представляется капиталисту чем-то столь же неизбежным как воздух. Изобретатель будет всегда, творцов много, а вот гениальных продавцов мало. Это в точности отношение большевистских комиссаров к крестьянам, рабочим и интеллигенции. Организация (в виде центрального планирования либо в виде свободного рынка) всё, без неё погибнет собранный урожай, не выйдут в свет написанные книги. Творчества много, надо лишь только поддерживать механизм, который будет отбирать из сотворенного и изобретенного то, что нужно. Спрос – высший судья.
Скажите охотнику, что ему нужно одомашнить козла – он вас пристрелит, чтобы сэкономить время на охоту. Пристрелит из лука, не из ружья — ружье еще надо изобрести, и изобрели ружье не охотники и не военные, а очкарики. Вы сами займетесь одомашниванием животных? А с чего вдруг вам, охотнику, придет в голову такая странная мысль? С чего вдруг собирателю дикорастущих растений придет в голову идея от собирания перейти к выращиванию и селекции? Вы думаете, древние люди были интеллектуально слабее современных, коли у них ушли тысячи лет на одомашнивание животных и растений? Они были не глупее нас, поэтому и смогли совершить это, а жили они в достаточно либертарианском обществе, поэтому на это ушли тысячелетия, тогда как на зеленую революцию ХХ века ушло несколько десятилетий.
Либертарианин похож на фермера, который живет в убеждении, что правительство – это злобная придумка жидов и немцев, чтобы жировать на его счет, который держит в ежовых рукавицах детей и жену, который мечтает не платить налоги, чтобы зажить на славу в свободном союзе с другими фермерами. Медицина? Культура? Да наши деды безо всякой медицины были здоровее нас! А уж скрипочку с баяном на ежегодный фермерский праздник мы всегда соорудим.
Да нет, не соорудите. Скрипочку не фермер изобрел, а блудный сын фермера. Потом вернулся с голодухи, а струны с собой приволок и потихонечку щипал в сарае, пока его не застукали за этим делом и не заставили ублажать отцов. Предоставь фермера самому себе, убрав государство, врачей-евреев, изобретателей-очкариков, — и через пятьсот лет будет даже не стало безволосых двуногих обезьян, а будет просто чистое поле и выбеленными косточками этих недообезьян, хуже всех животных на планете приспособленных к жизни – если исключить интеллект. А интеллект это не земля и не плуг, не ружье и не бревно, и попытка уравнять продукты интеллекта с прочими рыночными продуктами обречена на провал.
Классификация наук становится в тупик, когда речь заходит о человеке. «Науки о человеке», «гуманитарные науки» — это все какие-то ненастоящие науки. Начнешь эксперименты ставить вкупе с наблюдениями – ославят диктатором. Так и собственность – вроде бы все ясно, а как доходит дело до «интеллектуальной собственности», так ничего не ясно. Почему землю можно передавать тысячелетиями в рамках одной семьи, а лекарство от рака, книгу, мелодию надо в три поколения делать халявой?
Конечно, современные богачи много платят за хорошую медицину, но поверьте – ни один гипермиллиардер не имеет столько денег, чтобы заплатить полную цену, потому что полная цена жизни – сама жизнь. Кто вылечит миллиардера, тот имеет право и жить как миллиардер. Так гласит закон свободного рынка, господа! Конкуренция жизни и смерти. Не хочешь помирать – отдавай состояние либо сам изобретай.
Либертариане, что забавно, сами есть продукт цивилизации, в которой интеллекту отведено довольно почетное место. Ведь бухгалтер – а капиталист есть всего лишь бухгалтер, экономист, сумевший оседлать волну творчества – не пашет и не сеет, не стреляет (слава Богу!) и не изготавливает ничего, кроме разных схем. Он паразитирует на том, что изобрели другие, но паразитирование это довольно изобретательно.
Либертарианин – это бухгалтер, который рубит сук, на котором сидит его бухгалтерия и вообще капитализм. Потому что современное демократическое государство есть результат творчества – политического творчества миллионов людей. Результат невероятный, причудливый, забавный и даже трагикомический, но работающий, как метко сказано, лучше всех прочих. Капиталист возможен только в рамках такого государства, потому что воздух капитализма вовсе не деньги и не свобода, а – право. Интуитивно, конечно, капиталист ненавидит право, как владелец универмага ненавидит банк, выдавший ему кредит, но без банка и закона универмаг не продержится и часу, а его владелец вернется в свое природное состояние – будет на лавке у городского собора продавать чеснок с редькой. Картошку продавать не будет, ведь картошка – из Америки, Америку же открыли не капиталисты, а Колумб. Да, в надежде на прибыль, но он и без прибыли бы поплыл.
Да не хвалятся капиталисты тем, что деньги на многие открытия и изобретения дали они (короли, которые финансировали Колумба, уже были, скорее, капиталисты в королевском платье). Первично не финансирование изобретений, а изобретение – и чем важнее изобретение, тем оно менее зависит от финансирования. Животных одомашнили вообще бесплатно, на чистом энтузиазме. А свободный рынок пока даже таракана не приручил. Изобретателей отчасти выручает военное ведомство – как с кибернетикой и интернетом. Выручает, не более того, выручает, а потом постоянно мешает.
Разница между капиталистом и военным не так уж велика. Оба исходят из самых возвышенных побуждений – служить жизни! Оба приходят к убийству. Либертарианство и есть капитализм (к счастью, всего лишь воображаемый), который освободился от оков закона, от тирании демократии и – готов убивать ради собственности. Ведь капиталисту нужна не жизнь и не свободный рынок, а прибыль. Свобода для него лишь средство, и если есть возможность обойтись без этого средства – весьма разорительного – тем лучше. Отсюда его идеал – монополия. Один магазин в городе, торгующий башмаками – и всего отовариваются в нем. В этом отношении капитализм и большевизм соотносятся как бабочка и гусеница, точнее как полудохлая собака и дохлая собака. Задача демократического государства – не дать собаке сдохнуть, хотя она этого очень хочет.
Либертариане удобны и полезны как удобен и полезен скелет, по которому изучают анатомию. На либертарианине видно, что именно составляет сильную сторону капитализма, его суть – и как эта сильная сторона оказывается лимитирована другими. Суть капитализма – в умении договариваться. Капиталист без договора это всего лишь феодал. Меч вместо печати, — знаем-с, проходили-с. Умение вести диалог изобрели, конечно, не капиталисты, но они умело используют это изобретение. Свободный рынок – это рынок свободно договаривающихся людей. Потому и современный капитализм вовсе не есть «свободно-рыночная экономика», что свобода сегодня очень ограничена.
Свободу ограничивают с двух концов: капиталист старается ограничить свободу покупателя, изобретателя, клиента, чтобы увеличить свою прибыль, а покупатель, изобретатель, клиент старается ограничить свободу продавца на случай, когда деньги кончатся. Мало ли – болезнь, старость… Ну не хочет покупатель лечь и умереть, коли деньги кончились! Капиталист этого понять не может – нет собственности, так умирай. «У меня есть собственность, следовательно, я существую». Нет собственности – нет жизни. Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день получает прибыль или хотя бы приносит прибыль.
«Свободный рынок» есть противоречие по определению. Если человек идет на рынок, он уже несвободен. Если свободен – то есть, имеет все, нужное для жизни – то занимается не шоппингом, а любит, творит, путешествует, но это уже не на рынке. Самое страшное изобретение – не атомная бомба, а возможность прожить за чужой счет. Здесь лукавит либертарианин – и любой капиталист – когда говорит: «Не нравится предложенная зарплата – ищи другую работу». А где она, другая работа? Сегодня вполне мыслима ситуация с безработицей и в треть населения, и в две трети населения. Спасибо не фермерам, спасибо чудикам-изобретателям. Это они создали такой мир, в котором один может прокормить сотню. В этой сотне – и капиталист, и безработный, и интеллектуал. С точки зрения охотника и собирателя все они – тунеядцы, занимающиеся непонятно чем.
Современный мир – точнее, современный либертарианин — поразительно быстро забыл, что без такого странного изобретения как государственная поддержка неимущих люди попросту умирают от голода. Не худшие люди, между прочим! Может и великий изобретатель с голоду умереть – и никто, никогда, ни за какие деньги не повторит его изобретения, вот в чем кошмар! Как в живописи гениальные произведения не могут быть повторены даже при большом желании, так и в науке повторяются, совершаются иногда одновременно, лишь не самые грандиозные открытия. Мы никогда не узнаем, сколько потеряло человечество, когда от голода умер какой-нибудь задохлик, которого не взяли на работу бухгалтером – или когда его взяли на работу бухгалтером и у него не осталось времени и сил изобретать.
Накормить голодного – это не механический акт. Это первое условие диалога. Полноценное общение возможно только между людьми, которые не думают о еде, причем не только на сегодня, но и на завтра, и на послезавтра. Безработица – то есть, говоря другими словами – кормление не работающих людей – есть одно из величайших изобретений в мире. Конечно, без других изобретений оно может никуда не привести, как и колесо само по себе никуда никого не доставит. Но в сочетании с другими именно безработица помогает свободе быть. Экономической свободе, политической, духовной. Потому что «работа» — понятие абсолютно однозначное, когда речь идет о физических телах – это понятие абсолютно непонятное, когда речь идет о душах и сердцах.
Римский папа никакой работы не совершает, с точки зрения физика или протестанта. Он безработный, мошенническим образом вытягивающий из других деньги и только поэтому не претендующий на пособие по безработице. К Льву Толстому это тоже относится. Только римские папы спокойно относятся к своему положению, а Лев Толстой очень переживал и в конце концов сбежал из своего Ватикана – Ясной Поляны. Почему папу Льва XIII не помнят даже католики, и энциклик его не читают, разве что за деньги, а Льва Николаевича помнят и читают, даже если за «Анну Каренину» придется заплатить. Не потомкам Толстого, между прочим – книгоиздателям и книготорговцам… Такой вот жестокий к Толстому мир свободного рынка…
На самом деле, конечно, капитализм возник вовсе не из жажды прибыли. Капиталист тоже человек, ему нужна свобода и жизнь (именно в таком порядке), а деньги и для него лишь средство. Как и собственность – поэтому капиталист довольно легко нарушает права чужой собственности, а свою собственность «инвестирует» — то есть, рискует ею ради чего-то, что больше собственности. Феодал имел право инвеституры и право инвестиций, но за право инвеституры феодал сражался с мечом, а правом инвестиций никогда не пользовался. Потому что инвестиции куда рискованнее любого военного похода. А свободу и феодал любил не меньше капиталиста, он только риск не любил. Феодал ведь шел в бой не потому, что любил риск, а потому что был уверен в победе. Глупая уверенность, почему феодал в конечном счете и проиграл капиталисту.
Капиталист тоже человек, поэтому чужая свобода и чужая жизнь ему, к сожалению, не так важны, как они важны на самом деле. Общение редко стоит у человека на первом месте среди жизненных ценностей. А напрасно! Ведь семья и прочее – лишь средство выжить, а содержание-то где? Ну, будет у тебя семья, где все ходят насупленные, хмурые и друг с другом разговаривают в лучшем случае в стиле «ты, козел, чего сегодня поздно пришел». Но даже если в семье мир, то разве этого достаточно? На земле мир!
Капиталист тоже человек, поэтому есть два капитализма – нормальный и греховный. Нормальный капиталист как огня боится войны, ненормальный радуется войне. «Военно-промышленный комплекс» — нонсенс, возможен только «военно-антипромышленный комплекс», потому что война приносит большую прибыль сегодня и немногим, зато завтра и многим приносит большие убытки. Война не развивает технику, а калечит, война деформирует и, в конечном итоге, разрушает промышленность – не чужую, а свою. Война потому подрывает основы капитализма, что война немыслима без военной тайны, а где тайна, там возможен Александр Македонский, Наполеон, Эйзенхауэр, но свободный рынок там невозможен. Свобода есть, помимо прочего, свобода от тайны. И это прямо подводит к другому свойству свободы – свобода есть свобода от одиночества, замкнутости, неразделённости жизни.
Если человек попробовал счастья общения и диалога, он вступил на опасный путь, ведущий к каждому другому человеку. Но ведь надо же попробовать – а у большинства из нас на это не хватает времени, а времени не хватает не потому, что Бог мало времени настругал, а потому что времени у нас меньше, чем заботы о себе – заботы грубо-материальной и уже потому бесчеловечной и по отношению к себе, и по отношению к другим.
