Оппозиция тоталитаризму в России зародилась после Второй Мировой войны. Впрочем, налицо некоторая неясность, потому что Сталин умер через несколько лет после Второй Мировой войны, так что не вполне лчевидно, которое именно событие больше повлияло на появление «диссидентов». (Надо помнить, что слово «диссидент» вошло в обиход лишь в 1970-е годы, а расхожим названием было «антисоветчики», сменившее термин 1917-1941 годов «контрреволюционеры»).
Оппозиция тоталитаризму была слабой во всех отношениях, она была созависимой от тоталитаризма. Именно созависимой, а не зависимой. Тоталитаризм сам зависим, тоталитаризм есть политическая наркомания, он должен постоянно угнетать, доминировать, как Джек Потрошитель должен периодически потрошить. Оппозиционер в тоталитарной стране тоже не представляет себе жизни без угнетения. Это не его вина, это его беда.
Простой пример созависимости: оппозиция даже сегодня использует выражение «массовые репрессии». Этот оборот — из лексикона деспотизма, он восходит к «разоблачению» сталинизма Хрущевым. Оборот этот лукав. Зло было вовсе не в сталинизме, преступления Сталина лишь продолжали преступления Ленина и совершались преступления ленинистов коллективно, включая Хрущева. Сталин был выставлен козлом отпущения, преступления же продолжились.
Репрессия — не убийство, как рыба — не селедка. Иисус был репресирован? Да неужели? Его выслали, сослали, выпороли, уволили? Россия репрессирует украинцев? Уверены?
Слово «репрессия» было в 1988 году использовано для подлаживания к диктатуре, только и всего. Ничего особенно плохого в этом не было, а вот удивляться, что диктатура незыблема, это иррационально. Подлаживание укрепляет то, подо что подлаживаются.
В 2024 году тоталитарная цензура стала убирать из учебников термин «массовые репрессии». Оппозиция возмутилась — в основном те, кто сбежал за границу после начала экономического удушения российской экономики в наказание за вторжение в Украину.
«Память о массовых репрессиях» стало для оппозиции важным лозунгом, но этот лозунг лукав. Он использует язык угнетателя, он не говорит правду, рассчитывая договориться с угнетателем об уменьшении гнета.
Должна же быть не «память о массовых репрессиях», а тщательный анализ политики тоталитаризма в отношении и личных правд и свобод, и самых разных групп людей. Уничтожение миллионов украинцев или академиков не должно смешивать с уничтожением сталинских же палачей, как не должно смешивать уничтожение гомосексуалов, коммунистов и евреев с уничтожением нацистских штурмовиков Рема. Скорбь без разбору так же опасна как стрельба без рабору.
К языку полуправды, выработанному в попытках договориться с диктатурой, так привыкли, что используют его, даже перебравшись в Свободный мир.