Номенклатурократия: цель — военный мир, средство — приказ, результат — секретность

Номенклатурократия отличается тем, что у неё есть цель. Это не просто власть ради наживы (олигархия), это не обычная власть, призванная поддерживать некоторый минимум покоя, а остальное уже дело собственно граждан. Цель номенклатурократии — создание нового мира. Этот мир Ленин называл «новым», «нашим», Путин стал называть «русским», но тоже «нашим».

Это «мир» в обоих смыслах слова: всё мироздание становится полем битвы, миром войны. На первый взгляд, на взгляд обычного человека номенклатурократия может обойтись без войны, нормальный человек вообще предпочёл бы обойтись без войны, и на этом его и ловит милитаризм. Хочешь мира — воюй! Ратный труд на благо мира! Хочешь нового мира — разрушь старый!

Военный космос состоит из мира нашего, подсолнечного, поднебесного, золотисто-лазоревого, и из чёрного-чёрного небытия, которое на нас наступает. Это небытие может быть обозначено совершенно произвольно: «капитализм», «нацизм», «украинские жидо-сипулькарии».

Глубокое заблуждение, что Ленин «убедил» кого-то идти за собой во имя «нового мира». Ленин заставлял, и все его преемники — заставляли. Заставляли грубой силой и насилием всех сортов. Не «вдохновляли». Так называемый «советский энтузиазм», как и энтузиазм «крымнашистский» — совершенно поверхностные явления, глубоко вторичные по отношению к милитарному взгляду на мир: мы воюём, все силы победе!

Средством достижения победы в войне является, разумеется, приказ. Именно приказ — суть того, что называлось «плановой экономикой». План это псевдоним приказа. Распоряжение по казарме. Приказы не обсуждаются, а исполняются. Типично для армии и то, что, если приказ не удалось выполнить, то задним числом переписывается приказ. Если пятилетку осуществили в шесть лет, значит, это изначально и планировалось как шестилетка.

Никакого социализма или капитализма в такой структуре нет. Милитаризм стирает все различия экономических систем. Казарма всегда казарма, как гроб всегда гроб. Все различия там, где человек свободен от приказов. Свободным можно быть по разному, а солдат всюду раб. Соответственно, ни о какой конвергенции тоже говорить нельзя — тут нечему конвергировать. По этой же причине военизированная до предела экономика России или Северной Кореи вообще не является экономикой в точном смысле слова. «Эко» — «дом», а казарма не дом. Военная экономика — это марсономика, штабономика, фронтономика, боеномика, милитарономика. Как угодно, но не что-либо производящее, это нечто, заточенное только под разрушение.

Отмечаемая Геллером и прочими авторами такая специфическая черта номенклатурократии как вера в чудо есть, на самом деле, совершенно тривиальная именно для армии вера в волю. Воля отдаёт приказ, приказ есть воля, выраженная в слове. Приказ есть чудо, только не «сказал и стало», а «сказал и взорвали». При этом, безусловно, армия поощряет иррационализм не только тем, что ставит перед собой иррациональную цель (победа), но и война по средствам своим есть разгул иррационализма. Армия претендует всё рассчитать, но овраги, овраги... В результат война всегда есть торжество лотереи, вероятность победы ровно 50 из 100.

Победы достичь невозможно, разумеется, но военный мир реально строится. Это мир паранойи, космос государственного аутизма, мир приказов (садизма, патернализма) и повиновения (мазохизма, инфантилизма), в котором каждый по отношению к кому-то садист (офицер), а по отношению к кому-то мазохист (солдат). Главный же продукт этого мира — секретность. Что деспотизм связан с тайной, о том уже Великий Инквизитор Достоевского рассуждает, но секретность больше тайны. Секретность это воздух генштаба, казармы, окопа. Секретность это и «что», и «как». Это рассечение реальности секретонепроницаемыми перегородками. Конечно, военное государство не в силах перекроить космос на свой лад, но оно в силах изобразить перекройку — и делает это через засекречивание. Секретность убивает человечность: секретность разрезает коммуникационные связи, диссоциирует контакты, рубит личность на мелкие кусочки, которые, однако, продолжают функционировать — уже не в качестве человека, а в качестве собственности различных секретных ведомств.

Главной же военной тайной номенклатурократии является отсутствие войны, её ненужность — и ненужность всего, что оправдывается необходимость давать отпор миру: расслоения, обнищания, окопного аскетизма и казарменных сатурналий. Всё это надо скрывать ежедневно, и засекречивание отсутствия секрета поглощает огромное количество ресурсов, включая души и жизни человеческое.

Ничего сложного и таинственного в этом казарменном космосе нет. Единственная «загадка, упакованная в шараду и обмотанная тайной» — что военная страна, номенклатурократия есть нечто противоестественное, конечно, но все необходимые для него порочные элементы присутствуют в любом человеческом обществе. В номенклатурократии эти элементы соединяются в систему и развиваются как раковая опухоль. Преодоление этой социальной онкологии — одна из задач, стоящих перед людьми.