Святой штык-пенис, вагина — Светлояр
Баня в европейской культуре место особое, парадоксальным образом — нечистое. Впрочем, что парадоксального? Входит в баню нечистые, выходят чистые, значит, грязь остаётся именно в ней. К тому же баня место скорее воды, сырости, это скорее прирученное болото. откуда и синонимичность «иди в баню» с «иди болотом». Баня ассоциируется и со смертью — ведь в одежде нуждаются только живые, мёртвые и моющиеся сраму не имут. После крещения древней Украины баня становится и местом обитания нечистой силы, резервацией дохристианских божеств. В Повесть Временных Лет на голубом глазу включают едкую византийскую (впрочем, сюжет бродит по всей Европе) юмореску, рисующую новгородскую баню средством умерщвления плоти.
Разумеется, при этом и храм — баня, «баня пакибытия» — не язычники придумали, богословы сочинили. Тут «баня», конечно, означает просто всякое очищение-крещение, но переход из одного мира в другой, из обычного в таинственный, совершается и в храме, где священник оказывается банщиком. Но в бане банщик — другой, и он даже священника сильнее.
Замечательно, что уже не в древней Украине, а современной России баня оказывается местом, где сходится государственное и религиозное, военное и социальное. Попу тут противостоит обычно батрак, который приходит в баню ночевать. Ночёвка в бане формально не от хорошей жизни, больше негде, а по сути — баня и есть владение того, кому на земле ничего не дано во владение. Батрак в бане и поп, и архиерей. Поп приходит в баню с закуской и выпивкой, чтобы развлечься с барыней, но батрак его пугает лаем — и поп убегает. Выпивку, закуску и барыню употребляет батрак — в его бане-храме это его таинство, его причастие.
Баня выполняет роль очищения от лжи. В ней проявляется сущность человека. Поэтому начальство собирается в бане — этот ритуал был выработан большевиками, и духовенство в нём активно участвовало и продолжает участвовать, поскольку вывески сменились, но сущность ленинистской власти и механизмы функционирования не сменились.
Совсем изящен вариант, где в бане ночует не батрак, а солдат. Солдат ведь тоже батрак, «ратный труд на благо мира» это ведь не труд, разрушение, но подаётся-то как труд, а оплачивается так же скверно, как батрачество. К тому же унижение — доля как батрака, так и солдата.
Солдат, к тому же, по праву в храме нечистоты, потому что он, как ни крути, убийца. Кровь проливает. Это сатану тешит. В сказке солдат забирается в баню, где поп уже приготовил выпивку с закуской, всё выписывает и всем закусывает, «потом взял на блюдо нас…ал, а в бутылку нас…ал и залёг спать под полок». Под скамью — туда, где обитает «банник», дух бани, дух нечистый, некрещёный.
Поп и барыня (начальство церковное и светское) приходят, пробуют угощение и плюются, но всё же поп решает взять барыню «как солдаты на ученьи делают». Он бросается на неё с криком «Ура! Ура! За царя, за Русь святую!» — и тут выскакивает солдат, влюблённые убегают голыми, довольный солдат подбирает их одежду (продаст).
Святая Русь оказывается вовсе не Китежом, опускающимся в Светлояр, а пенисом, погружающимся в вагину.
Сюжет напоминает рассказ Роберта Шекли, в котором американцы выигрывают битву с сатаной при Армагеддоне, используя беспилотники (написан рассказ за треть века до появление реальных беспилотников) — и, когда ангелы с небес прилетают, чтобы вознести победителей к Богу, то возносят не генералов, а роботов. Если Святая Русь это не эротическая игра, а кровавая баня, если нужен солдат для Святой Руси, то солдат хозяин, а баре и попы, барыни и попадьи могут убираться прочь. Святая Русь есть Русь сатанинская, Русь нечистая, Русь ада, а не рая.
