Воскресенье посвящено преподобному Иоанну Лествичнику, и вот из его «Лестницы» (кстати, «Шкала» — это ведь тоже всего лишь «лестница») определение бесстрастия с точки зрения христианства: «воскресение души раньше воскресения тела». Тут и видно, что христианский аскетизм вовсе не римейк античного. Воскресение души — это всё-таки именно подъём, это движение вверх. Душа вертикального взлёта.
Лествичник высыпает ворох парадоксов: бесстрастие Антония Великого в том, что он перестал бояться Бога, бесстрастие Иоанна Колова в том, что он молился о возвращении страстей, а Ефрем Сирин молил Бога давать ему поменьше благодати. Дальше, правда, Лествичник сбавляет обороты и уже даёт образ попроще, вполне традиционный («внутренний замок» св. Терезы Авильской): бесстрастие — это дом Божий в небесном Иерусалиме, а входят в небесный Иерусалим через стену покаяния. Покаяние как стена — метафора непростая. Нечто, через что нужно пройти и оставить позади. Не самоцель. Но, может, потому так трудно каяться, что покаяние кажется самоцелью, если человек кается не перед Богом, а просто так... в атмосферу.
В том же крохотном эссе ( 29 глава «Лествицы») Лествичник выдаёт пулемётную очередь из психологических образцов бесстрастия. Самое понятное и близкое: если высшее уныние беспричинно, то высшее бесстрастие («терпение») не унывает, даже если есть причины унывать.
Здесь «терпение» — антоним «уныния» — конечно, разумнее перевести как «бодрость». В современном русском языке «терпеливый» — это свойство человека пассивного. Сидит на гвоздях и терпит, ирой. Но бесстрастие не сидит на месте. Лестница же! Бодрый не может стоять, он — поднимается. И если лестница узкая, «тесная», по выражению Лествичника (бывают такие преузенькие лестницы — например, винтовая в архиве древних актов на Пироговке, ведущая к сейфовой комнате с великокняжескими, царскими, императорскими документами), то бодрый не унывает.
Воскресение — если мы всерьёз веруем в воскресение души раньше воскресения печени — это ведь как выдавливать пасту из тюбика. Слава Тебе, Выдавливатель, я Тебя не боюсь, хотя предпочёл бы как-то иначе... Нет, зубным порошком не хочу, давай всё-таки тогда уж пастой.
