«И вот, женщина, двенадцать лет страдавшая кровотечением, подойдя сзади, прикоснулась к краю одежды Его» (Мф. 9, 20).
«Край» упомянут не случайно, слушатель-еврей сразу понимал, что женщина дотронулась до «цицит» — одной из четырёх кистей, висевших на углах «иматия», накидки. Книга Чисел (15:38-41) объясняет, что эти кисти нашиваются для напоминания о заповедях Божиих. Как завязывали узелок на платке «для памяти».
Конечно, естественнее предположить, что кисти евреи уже в древности нашивали на уголки, этим отличались от соседних народов. Отличия в одежде — например, вышивка — особенно важны там, где реальных-то отличий мало, нужно искусственно поддерживать границу между сообществами. Дикари носят брюки, мы же люди, а не звери, и ходим как порядочные — без брюк.
Большинство «религиозных» обычаев сперва были нерелигиозными. Как и большинство (осторожно скажем, а скорее все) «религиозных» слов взяты из вполне нерелигиозного словаря. А откуда ещё?
Конечно, бахрома как напоминание о Боге это лишь указание на архаику, на то, что читать не умели, кисточка была иероглифом. Как если человек завязывает узелок на память — значит, у него нет электронного устройства с напоминаниями, да и таблеток от склероза нет, скорее всего.
Болезнь — тоже всего лишь иероглиф. Боль — сигнал, а не текст. Слишком грубый, слишком громкий и примитивный. Боль создана, чтобы лечить тело, а не дух. Так это уже от человека зависит — создать на основе сигналов письменность, умение общаться с тем, кого нет рядом, кого не видишь. Создать из стона — слово, чтобы заговорить с Тем, Кто не говорит, потому что есть абсолютное здоровье, включающее и способность входить в другого, не разрушая другого, понимать другого, не утрачивая собственной уникальности, и лечить другого, пусть даже ценой Своей смерти.