«Каждый из нас должен угождать ближнему, во благо, к назиданию. Ибо и Христос не Себе угождал, но, как написано: злословия злословящих Тебя пали на Меня» (Рим. 15, 2-3).
«Я по Твоим счетам плачу!» «Поношения злословящих Тебя пали на меня». Автор этой поэтической строки на свой манер оправдывал Бога: зло в мире по воле не Творца, а разных тварей, которые восстают на самое святое. Ну, а я представляю это святое, вот мне и достаётся.
Только проблема зла — лишь вывороченная наизнанку проблему добра. Откуда добро в мире? В чём смысл добра?
А ни в чём! — говорят часто именно верующие люди. Подумаешь, добро! Иисус исцелил? «Силой князя бесовского!» (Мф. 9, 34 — как комментарий к этому месту в храмах читают про «злословия»). Много его в мире, сатанинского, антихристова добра.
Собственно, за неправильное добро Иисуса и распинают. Не тем санкционировано. Кража торговой марки. Вот оно — богохульство, святотатство. Украли у Бога монополию на добро. Подделали добро. Значит, Бог больше не нужен? Не один Бог источник света?
Это и по сей день распространённое представление об антихристе — что он будет делать добро, но неправильное. Владимир Соловьёв фантазировал: антихрист даст протестантам огромный центр по изучению Библии, православным огромный храм, католикам вернёт папское государство.
Но это же неверно! Разве институт Библии — добро? По доброму — изучай литературу древнего Ближнего Востока, разные тексты, можешь изучать, конечно, и то, как они в довольно калейдоскопическом порядке складывались в канонический комплект текстов иудеев, христиан, мусульман, гностиков. А отдельно Библию — это как протестантская геометрия. Злоупотребление верой. Аналогично с огромными храмами и церковными государствами: да что ж в них доброго-то? Всё это прыщи властолюбия, материализма, погони за количеством в ущерб качеству. Если строят роскошный храм в стране, где дети от недостатка денег у родителей умирают, недобрый это храм.
Вера не на то дана, чтобы учить Бога, когда, кому, какое добро делать, а в том, чтобы дать Богу делать добро, даже если оно выламывается из наших представлений о норме и пользе. Даже если это добро делается нашим врагам. Мы должны не владеть добром и злом и контролировать их правильное распределение, мы должны открыть сердце Богу, чтобы радоваться добру всякому и огорчаться всякому злу, даже если оно нам на пользу. А такое бывает, увы.
Мы собираемся на литургию, потому что тут — добро. Страшная мучительная казнь, обвинение в богохульстве, богословском терроризме и религиозном экстремизме — хотел разрушить Храм, хотел, что греха таить, хотел вскрыть нарыв на религии — зло? Зло! Зло, преодолённое воскресением! Воскресение — высшее добро, воскресение явленное и продолжающееся, воскресение не как возвращение в капсулу непознаваемости, вечности, всемогущества, а воскресение как коперниканская революция, — не вокруг смерти вращается жизнь, а вокруг воскресения. Беспросветное зло стало светом и добром. Иначе было нельзя? Увы, иначе было нельзя, иначе бы зло продолжало считать себя реальностью, а добро — своими галлюцинациями.
Мы все немного остаёмся материалистами и в вере. Мы словно подманиваем Бога сходством — вот вино похоже на кровь, хлеб на тело — ну, немножечко — поэтому возможно, что живой Иисус вот в этом Хлебе и Вине. Главное, всё по инструкции сделать, чтобы было похоже — в просфору игрушечным копьём ткнуть, верёвочки-завязочки…
Бог не потому приходит в мир, что мы устроили что-то Ему соответственное. Большой храм не больше соответствует Богу, чем маленький. Он точно так же не соответствует, никак не соответствует. Богу дом не нужен вообще, ни большой, ни маленький. В нашей жизни нет ничего «соответствующего» Богу, даже близко «достойного Бога». Никаких аналогий и метафор — иное есть идолопоклонство.
Единственное, что соответствует Богу, подобно Богу — это человек. По определению. Нет подобия Богу — нет человека. Это очень плохая новость. Человек-то свободен, неуправляем. Куда легче собирать золото, знания, картины, — это всё легко развесить, скопить, осмыслить. А человека, даже самого бесчеловечного — не осмыслить. Странные мы. Потому что самое первое чудо — Бог взял человека и сказал: «Сия скотина есть Образ Мой. Сия обезьяна есть Подобие Моё». Пресуществление. Чудо посильнее пресуществления хлеба и вина. Вино хоть немножко похоже на кровь, человек же на Бога ничуть не похож. На Бога похожа человечность, да где ж она в человеке!
Только любовь Божия из человека бесчеловечного делает человека человечного. Бог исцеляет, делает добро — и не нужно Его ругать, если добро не соответствует нашим правилам. Лучше добро не по правилам, чем зло по всем правилам.
Это не означает, что нужно видеть в людях только добро. Так говорит пошлость, пытающаяся дешёвой ценой, без Голгофы и Воскресения спасти мир. Именно потому и нужно ценить добро и любить всякое добро как от Бога исходящее, что мир лежит во зле, творимом нами, людьми. Как не видеть зла — конечно, видеть. Особенно в себе — это и есть непрерывное покаяние, умение всё время говорить, что я не образ Божий, а так… безобразие безбожное. Главное — чтобы мы видели Бога и добро глазами веры, а зло — глазами скепсиса, недоверия, не надеялись на зло, а надеялись на добро. На невероятное добро — пусть меня, неспособного любить, Бог сделаем как если бы я любил, искренне, сердечно, пусть Он любит во мне вместо меня, обалдуя и эгоиста. Ну что Тебе стоит? Ах да — Голгофа… Иисус не людей заслоняет Собой — Иисус Бога открывает Собой, принимая на Себя все претензии благочестивых людей к Богу, им не повинующемуся и творящему добро по Своей воле, а не по их мудрым указаниям.
За каждым добрым делом — чья-то Голгофа, чьё-то самоотречение, чей-то прорыв через нравственность закона к звёздному небесному царству. Спешить узнавать добро, учиться благодарить за добро, не искать дурного в добре и не искать добро во зле, а искать Бога, чтобы и наше безобразие причастилось Его Образу и Его любви.