«При таком устройстве, в первую скинию всегда входят священники совершать Богослужение; а во вторую — однажды в год один только первосвященник, не без крови, которую приносит за себя и за грехи неведения народа» (Евр. 9, 6-7).
Рассказ об устройстве Храма в православной традиции сделан частью молитв на Введение Богородицы во Храм, своеобразным предисловием к рассказу о Марфе и Марии. К Богородице оба текста не имеют прямого отношения, но стали читаться именно на праздники, связанные с Марией, потому что как метафоры описывают нечто крайне важное. Понятно, в чём тексты совпадают друг с другом: Павел сводит устройство Храма к оппозиции «святое место — где люди кормят Бога» и «место святее святого — где Бог кормит людей». Ведь в святая святых — манна, которой Бог кормит евреев в пустыне, где они не могли не то что Ему жертвы принести, а хотя бы самих себя накормить. Текст заповедей — та же еда, только духовная. Из двух сестёр Марфа — кормит Бога, Марию Бог кормит — словами.
Первично, разумеется, слово от Бога. Не было бы его — не было бы людей, были бы приматы. Оно есть — и поэтому люди, лишённые разума, лишённые каких-то интеллектуальных или эмоциональных способностей — они люди, и их кормит Бог, а потому и мы, мнящие себя «полноценными», должны их кормить, холить и лелеять. Очень славно, что растёт число таких людей, что их не убивают как паразитов.
Насколько святое агрессивно по отношению к Святая святых, видно из того, что и в Церкви отношение к литургии постоянно окрашивается в эмоциональные цвета язычества, постоянно начинают понимать так, что это мы, собравшись вместе, даём что-то Богу. Приносим бескровную жертву... Положение не улучшается, если «воспоминание» понимать как «а мы тут сидим, плюшками балуемся... вспоминаем покойного, как он просил»... Во-первых, Иисус — воскрес, что несколько меняет всё, включая представление о «памяти», «воспоминании». Во-вторых, и такие воспоминания норовят превратиться в поминки, где главные лица — вспоминающие.
Придёт время — и мемуаристов постигнет склероз и старческий маразм. Блестящие проповедники начнут бекать и мекать, пуская слюни... Что ж, звать Герасима — пусть утопит?
Люди не тем люди, что способны поучать устно и письменно, а тем, что способны слушать Бога. Святость не в том, чтобы пустить Бога в свой дом, а в том, чтобы войти в Бога как входят в дом, чтобы от своей святости перейти в Святая Святых.
Храм делился на три части, так делится и общение. Сперва идёт общение поверхностное, то есть агрессивное и своекорыстное — как в Храме первая часть была для язычников. Затем идёт общение на языке нормальном, языке «своих», внятном и глубоком. За этим — общение в Святая Святых, где не приносятся жертвы, не читаются молитвы, но где и пребывает Творец. Слушать Бога означает пребывать в этой Святая Святых. Один итальянец вспоминал, что переход от фашизма к свободе был переходом от длинных выспренних речей дуче к кратким речам, а потом и просто к молчанию о некоторых вопросах. Свобода оказалась не свободой говорить, а свободой говорить и молчать, свободой иметь «Святая святых».
Родители слушают своих детей, но слышат они — если это любящие родители — нечто, что невыразимо словами. Ведь родители были свидетелями того, как ребёнок не умел говорить — очень точно по-польски это называется «немовляк», не владеющий «мовой». Постепенно ребёнок научился говорить, но родители помнят, что он был собой и до того, как заговорил. Они и тогда его понимали и любили.
Речь важна необычайно, потому что даже любящий может поддаться самообману, если понадеется на своё интуитивное понимание, но всё же речь важна постольку, поскольку есть говорящий, не наоборот.
Так и в отношениях людей с Отцом Небесным: Он знает нас до того, как мы научились говорить, и наша благая участь в том, что мы можем слушать Его, когда Он молчит, словно ребёнок. Так его слушала Мать. Она знала Иисуса и тогда, когда Он был безмолвным ребёнком, и когда Он был красноречивым проповедником, и только Она, возможно, слушала Его по-настоящему, видя за словами непроизнесённое, но рвущееся в человека.