«Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, и ничего не бывает потаенного, что не вышло бы наружу» (Мк. 4, 22).
Фраза, ставшая в русском языке расхожей. Впрочем, она уже и у евангелистов была нарасхват — Лука даже употребил её дважды. Может, это ещё один случай поговорки, которую Иисус употреблял в качестве гарнира? Это всегда призыв не бояться преследующих проповедь, продолжать говорить (хотя в Мф. и Лк. 12 проповеди мешают фарисеи, а в Мк. и Лк. 8 проблема в маловерии самих учеников Христа).
Призыв эмоциональный, не логичный. В истории Церкви часто бывало, что проповедью пренебрегали именно из фатализма: а зачем? всё равно нет ничего тайного, что не стало бы явным — без нашей помощи. Если шила в мешке не утаишь, то можно и помешкать. С другой стороны, проблема не в том, станет ли тайное явным, а в том, когда. Конечно, сколько верёвочке ни виться, — но это слабое утешение для тех людей, которых ограбят, а то и зарежут, пока верёвочку поймают. Пока травка подрастёт, лошадка сдохнет. Видимо, именно поэтому всё-таки не стоит полагаться на «естественный ход событий».
Благая весть не в том ведь, что Царство — Небесное, а в том, что Царство Небесное — приблизилось. Оно ближе даже локтя, потому что локоть не укусишь, а Царство — вот оно, на каждой литургии протягивается прямо в зубы всем желающим. Ответ на это должен быть симметричным: открыть свои сокровенные делишки Богу прежде. Ответим на откровение о Божией благодати откровением о своих грехах. Они ведь тоже — тайное, которое станет явным. Потому и называют Страшный суд — страшным, что будет от этого выявления страшно противно.