«Увидев ее, Господь сжалился над нею и сказал ей: не плачь» (Лк. 7, 13).
Есть теория шести рукопожатий. От каждого человека на Земле до любого другого самое большее шестеро людей, последовательно знакомых друг с другом. Я жму руку Петру, Пётр знаком с Паулем, Пауль с Бараком… Теория, возможна, верна, только на практике никакого толку. Обналичить эту цепочку не удастся. Руку пожмут, а денег не дадут, бомбить не перестанут, из тюрьмы не выпустят.
Между мертвецом и Христом не рукопожатие, а слёзы. Евангелист не говорит, что женщина плакала, он выражает это тоньше. Не плакала бы — не было бы воскресения.
Между мной и моим обидчиком, между мной и моим врагом — есть хоть чья-то слезинка? Кому-то мой враг нужен из тех, кто нужен мне?
Теоретически нет человека, о котором бы никто не всплакнул. Практически, увы… Вот Геббельс убил всю свою семью, убил всех, кто мог бы заплакать о нём и вызвать у Бога жалость.
Мы гнобим тех, кто как раз мог бы стать недостающим звеном между нами и воскресением.
Вот Павел в послании галатам как своё обращение описывает? Ему стало жалко Иисуса. Он увидел в Иисусе не самозванца, а человека, которого жутко мучают за то, что Он невиновен. Так ведь любой человек не заслуживает любой смерти!
Если бы над Иисусом никто не заплакал — не было бы воскресения как факта нашей жизни. Бог воскресил бы Своего Сына потихоньку от нас, никто бы и не заметил. Просто очередное исполнение Закона. Но Мария — плакала, и другие женщины плакали, пока апостолы дрожали от страха. Страх противостоит не героизму, страх противостоит состраданию. Закон не требует слёз, не обязывает рыдать и плакать. Можно с чистой совестью похоронить бедолагу и жить дальше. А можно заплакать.
Христос — недостающее рукопожатие между мной и другим, между мной-сейчас и мной-вечным, между человечеством и Богом. Матери сын был нужен, потому что она была вдова, подчёркивает евангелист ненавязчиво. Пенсия на старость. Иисус плачет о нас, потому что мы Ему нужны. Не на старость — на вечность. Мы нужны Богу — фантастика! Ведь я даже сам себе не очень-то нужен, а то бы иначе жил, совсем иначе.
Мы говорим «хорошо бы все спаслись» как математики, как коллекционеры марок говорят, что хорошо бы собрать все марки, которые выпускались. Для полноты. Хорошо бы в раю были все, тем более, что я буду свободен в раю — с кем встречаться, кого избегать. Бог плачет по каждому, потому что Ему, абсолютной полноте, нужен каждый — образ и подобие Его, ещё одна полная, самодостаточная полнота. Частичным полноты настоящей не нужно, частичным нужна большая часть, Богу же нужна та полнота, которая вполне лишь в другом. Своя полнота всегда недостаточная, мы это и по себе знаем.
Не надо вымучивать из себя софизмы, чтобы любить врага — мол, в нём есть что-то хорошее, или может появиться… Нет и не может появиться. Но он нужен Богу. Мне не нужен, Богу нужен. Бог над ним плачет, потому что Бог живой, а я мёртвый. Поэтому я должен воскресить для себя своего врага, чтобы воскреснуть самому. Это не означает, что мы становимся рабом собственной доброты, заложниками прощения — наоборот, мы наконец-то освобождаемся для жизни в Боге, готовы и погибнуть от руки воскресшего врага, потому что прощение — не о том, что мы не погибнем, а о том, что мы воскреснем со Христом Иисусом, нашим Господом.
[По проповеди 21 октября 2018 года]