«А упавшее на добрую землю, это те, которые, услышав слово, хранят его в добром и чистом сердце» (Лк. 8, 15)
Честертон призывал почаще становиться на голову, чтобы увидеть мир, каков он есть. Но не становился, и правильно: вполне достаточно лечь на диван или прижать голову к плечу. Притча о сеятеле — не горизонтальная карта, а вертикальный срез. В каждом человеке есть и каменистый верхний слой, защищающий от неприятных неожиданностей, под ним слой-дорога, предназначенный для путешествий, для открытия нового, жадно впитывающий новую информацию и чутко реагирующий, есть и водоносный слой, одновременно вымывающий всякую дрянь и питающий то, что нужно питать. Замечательный и продуктивный механизм! Все люди одинаковы в этом отношении — об этом притча, всем гарантированы вся полнота возможностей, никто не может пожаловаться, что его обошли.
Конечно, каждый волен себя изуродовать пьянством, озлобленностью, цинизмом, закататься в асфальт и утопиться в болоте, но старт у всех одинаков. Психика может помочь уцелеть в самых гнусных условиях — душевно уцелеть, но ведь «гнусные условия» тоже создаются психикой, и далеко не всегда чужой. Но даже изуродовавший себя человек всё-таки человек. Он порядочный в том смысле, что психические механизмы в нём налицо, только использованы во зло себе и другим. Палач — но взяток не берёт, рубит головы строго по приговору, детей любит, в церковь ходит.
В этом идеальном механизме не хватает одного — Бога. Бог не рождается вместе с человеком, Бог не пупок и не мозжечок, не какая-то глубина души. Бог вне человека и вне мира. Да, образ Божий есть — но это довольно двусмысленный дар, потому что он даёт возможность жить без Бога. Освобождает от Бога. Не верьте Августину, что наше сердце скучает по Богу и не может успокоиться, пока не найдёт Его. Свобода в том, что сердце спокойно может обойтись без Бога — и быть хорошим сердцем, не дурным. Вера в Бога, скорее, подвергает сердце нетривиальной нагрузке. Словно все пласты души пронзила молния — вот как Бог бросает Своё Слово в человека.
Слово Божие — не одуванчик. Но и человек — не торфяной горшочек, в который что ни ткни, всё вырастет. Наша полноценность оборачивается нами против нас. Когда-то, в советских судах, пьянство считалось облегчающим обстоятельством, вроде невменяемости. Зарезал человека по пьяни — дадим поменьше, ты ж не понимал, что делаешь. Теперь наоборот, к счастью. Наша свобода, наша порядочность, наша вменяемость — это ведь отягчающее обстоятельство. Мы говорим «палач, но порядочный», а ведь порядочный палач хуже непорядочного. Непорядочный взятку возьмёт и отпустит, а порядочный ни-ни.
Порядочность — средство, а не цель. Вот почему самый страшный грех — идолопоклонство, когда Бога приспосабливают к выживанию в мире сем, цель приспосабливают к средствам. Лучше уж атеизм, если он любит от всего сердца, чем вера, которая оправдывает насилие Богом. Но выбор не такой уж узкий, к счастью. Можно и Бога обрести, и лицемером не стать. Не все, кто женится или выходит замуж, обречены на семейные ссоры и супружеские измены. Не всякий не попадает в такт — откликается, когда надо промолчать, не заметить, и молчит, когда нужно кричать. Но всякий может перепутать — если будет слушать только себя. Вера — открытие Божьего сердцебиения.
Хорошо быть проницательным, добрым, отзывчивым, слышать, как бьётся сердце другого человека — но услышать Сердце Божие это такой подарок, что стыдно верующему не быть идеальным человеком. Мы словно переносимся к истокам жизни, мы видим мир, каков он есть, мы знаем тайну любви и прощения, какого рожна ещё нужно, чтобы не быть душегубом? Да такого рожна, чтобы оторвать взгляд от нашего мира и поднять взгляд к Богу. Река жизни — всего лишь река жизни, и хорошо по ней плыть, любить, общаться, но всё же не в этом смысл, а в том, чтобы подняться над землёй. Ответить любви Божией, Слову Божию, Сердцу Божию как земля отвечает сеятелю — давая семени расти, рваться из глубины вверх, не пытаться удержать, законсервировать, засушить, хотя все животные рефлексы на это нацелены.
Не быть скотиной, не быть и человеком, быть эхом Божьим, возвращающим больше, чем прозвучало. Вот почему мы каемся — мы грешны не тем, что слабы, а тем, что сильны, и силу свою используем, чтобы удержать в себе то, что должно рваться наружу, к другим. Наше дело — не быть сильными, наше дело — быть чистыми. Чистота не сама собой совершается, её надо поддерживать, стирая всю грязь, которая летит на нас, чтобы не загубить в себе способность любить Бога и людей, а часто — чтобы раскопать эту способность под слоем наносов. Для чистоты можно и нужно иметь «нельзя» — как эпидермис, как гигиену, самые разные запреты и ограничения, но ведь главное-то в чистоте это «можно» — можно простить, можно сделать шаг вперёд, можно создать из ничего что-то человечное.
Чистота не в том, чтобы забаррикадироваться, занавеситься, чтобы никакой гость не наследил, а как раз наоборот — чтобы гость был, чтобы гостю было удобно, чтобы с гостем быть как Бог с нами и как мы с Богом, в свободном и творческом общении, исходящем из глубины и доходящем до глубины, но не разрушающим эту глубину, а углубляющим её. Мы-то по гордости наружу выносим то, что должны быть глубоко внутри, наружу выносим сокровенное своё «я», а внутрь вносим то, что должна цвести снаружи, а по вере восстанавливается норма: Царство Божие внутри, а снаружи расцветает человечество и человечность, та любовь, которую мы так часто пытаемся закопать поглубже, чтобы её не осквернили, и она увядает.
Вера наша переворачивает нас как лемех переворачивает землю, насыщая её воздухом, и становится легче дышать, и надо благодарить Бога, чтобы не очерстветь вновь и чтобы посеянное в нас радовало и насыщало тех, ради кого посеяно.
[По проповеди в воскресенье 28 октября 2018 года]
