Человек по своей природе добр или зол? Человек по своей природе обезьяна, не добрая и не злая, а обезьянная. Человек есть явление сверхъестественное, а потому и противоестественное, противоприродное. Что бы ни была «человечность», она нарушает природное равновесие, составляя и потенциал творческий, а потенциал антитворческий, разрушительный. Свобода невозможна без свободы зла. Прогресс то и дело сбивается на разрушение.
За спиной учёного всегда стоит человечек с мечом и смотрит: учёный изобретёт колесо — человек с мечом приспосабливает колесо под боевую колесницу или для казни через колесование. Учёный изобретёт самолёт, человечек с мечом приспосабливает под истребитель. Учёный изобретёт бритву, человечек приспосабливает её под саблю, да ещё и в ножки кланяться велит — без меня, военного министерства, науки бы не было, все учёные с голоду помирали.
Войны сопровождают развитие человечества как ссоры сопровождают любовь, а падения — альпинистов. Любят не все, а ссорятся все, в горы подымаются не все, а падают все, даже в своей квартире с родного дивана.
Как при этом Богу открыть людям правду о мире, о том, что мир возможен, более того, что только мир и возможен, а война — это что-то невозможное, невероятное и — вишенка на торте — ненужное? С чего начинается любовь к миру? Вот есть «Откровение Божие», Библия — где она там? Там кровавые войны, да ещё священные, а пацифизм где?
Было бы недостойно отвечать встречными попрёками — мол, мало стать атеистом, чтобы перестать воевать. Современный просвещённый и миролюбивый западный мир так же страдает исламофобией, как Европа XII века. Сейчас веруют в страшных исламистов-террористов, которые одурманены проповедниками нехорошими и поэтому лезут убивать невинных американцев, французов, англичан.
В XII веке французы — точнее, французские рыцари-крестоносцы, осуществившие первую масштабную агрессию Западной Европы против Ближнего Востока — свято верили в то, что в горах Персии живёт некий старец, который гашишем одурманивает своих сторонников, «гашишинов» и внушает им убить французского короля. «Гашишины» у французов превратилось в «ассасинов» — «убийцы» по-русски. При этом ни один французский король не был убить арабом, а вот от рук французов погибло изрядное количество Людовиков, да и арабов тоже не одна сотня тысяч.
Никогда Сирия не оккупировала Францию, а вот Франция Сирию — бывало и в христианские времена, и в секулярные. Так что религия тут ни при чём, агрессивность из другого чего-то растёт. Но откуда растёт пацифизм?
Вот Моисей ведёт евреев через пустыню. Жарко, пить хочется. У Моисея на душе вдвойне тяжело: умерла его старшая сестра. Соотечественники не утешают, а решают, что подходящий момент для смены курса. Не вернуться ли?
Моисей обращается к Богу. Бог отвечает: «Возьми жезл, на глазах у народа обратись к скале, и из скалы потечёт вода».
Моисей берёт свой жезл — тот самый жезл, которым он повелевал морю расступиться — и дважды бьёт жезлом по скале. Вода пошла!
Это чудо, всего лишь чудо, а откровение впереди. Бог говорит Моисею, что за неверие наказывает его. Моисей не войдёт в Землю Обетованную, умрёт на границе!
Неверие? Отказ «явить святость» Божию людям? Да где же тут неверие и отказ?
Не надо было жезлом бить! Взять — возьми, жезл символ власти, пастырства-руководства, а скалу не тронь. Просто скажи — и всё.
В 1961 году в Иудейской пустыне, в пещере ущелья Мишмара, нашли фантастический клад: четыреста с лишним предметов. Жезлы, булавы и посохи из меди, из сплава меди с добавлениям никеля, сурьмы или мышьяка — которые улучшают свойства металла. Кроме жезлов и посохов, в пещере были странные короны, сосуды, изделия из слоновой кости, камня. Сплавы редчайшие, металл издалека. Ясно, что в своё время это были драгоценности такие же, как в наше время золото. Но — ни одной буковки. Письменности ещё не было, это конец V — начало IV тысячелетия до р.Х. Нет письменности — нет понимания. Как всегда, археологи записывают такие предметы в богослужебную утварь. Изумительное качество, изумительная сохранность — и кусание локтей от невозможности определить смысл.
Ясно, что всё, похожее на дубинку, могло быть оружием. Более того — некоторые булавы пустотелые, ими убить невозможно, а некоторые очень даже боевые. Но не исключено, что они всё-таки не из арсенала, а из храма. Оружие не прячут, оружием сражаются, защищая спрятанное.
В итоге у нас есть рассказ о Моисее, где жезл не один, а много — у каждого начальника свой — и жезлы без рассказа, на пару тысячелетий древнее Моисея.
В промежутке у нас есть откровение. Вера не есть вера в то, что Бог и дубинка могут больше, чем одна дубинка. Вера есть вера в то, что Бог начинается там, где кончается дубинка. С дубинкой каждый дурак добьётся воды из камня, но только горькая это будет вода. Пройдёт полторы тысячи лет — и Иисус будет говорить о том, что Он — скала, из которой бьёт родник для жаждущих, и в Него будут тыкать копьём, и вода забьёт, только совсем не потому, что солдатам пить хочется.
Конечно, это не какой-то трактат о вечном мире. Это не «подставь щёку». Это всего лишь «Бог и дубины — Бог». Так это же «откровение» — это процесс, не всхлип, а родник, начинающийся с капли и продолжающийся каплями, которые точат камень, который Бог не может поднять: сердце людское.