«Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым».
Символ веры — текст с необычной судьбой. Вообще короткие словесные формулы, объясняющие своеобразие какой-то веры (или религии, в данном случае разница неважна) были, есть и будут всегда. Такие формулы возникают, когда нужно другому объяснить, в чём разница позиций. Понятно, что объяснения будут разные в зависимости от того, с кем говорить. Говоря с неверующим, можно ограничиться «а я верую». Неважно — в одного Бога, во многих, в нечто аморфное и т.п.
Если христианин говорит с иудеем, тут уже сложнее — сложнее именно потому, что у христианина и иудея больше общего, чем у них обоих и неверующего. Первые христиане ведь и были все иудеями, потом произошёл разрыв и появилось новое название. Но насколько различия велики, спор идёт до сих пор, как и споры о том, насколько критичны различия между католическим и православными Символами веры. Они отличаются буквально парой слов, а споров было на мегатонны.
Если нужно сравнить верования двух русских православных, один из которых старообрядец, а другой — «новообрядец», то Символ веры не поможет, он одинаковый у обоих сторон, придётся довольно много говорить именно об обрядах.
Символ веры «по умолчанию» — результат ожесточённых споров IV столетия. Он писался в несколько приёмов, принимался съездами верующих — не только епископов и священников. Эти съезды («соборы», «собрания») называются «вселенскими», хотя, конечно, жители Бетельгейзе в них не участвовали. К сожалению, тут проявилась некоторая ксенофобия, склонность считать людьми только себя и тех, кто тебе близок. А кто за пределами твоего понимания, те уже и не люди. Поэтому термин «вселенная», «экумена» — от слово «дом», «экос» — обозначало для жителей тогдашнего Средиземноморья нормальный, человеческий мир, за пределами которого обитают всякие опасные варвары-дикари.
Во «вселенских соборах» — «средиземноморских съездах» — участвовали даже представители не всех христианских общин (а в IV веке христиане жили уже и в Индии, и в Китае). В основном там были обитатели нынешних Греции, Турции, Сирии, Египта. Из Италии, тем более, из Испании в столицу — Константинополь, современный Стамбул — было дольше намного добираться, чем добирались космонавты до Луны. Космонавтам в 1966 году понадобилось столько же, сколько Христу, чтобы из царства смерти вернуться в царство живых, а сейчас до Луны можно долететь за полдня.
Символ веры, документ компромиссный (например, в нём не решились назвать Духа Святого Богом), документ не мистический, а богословский, но он превратился в молитву. Сперва его читали вслух за богослужением, чтобы противопоставить себя тем, у кого был другой символ веры, но с тех пор, как Символ веры включили в состав утренних молитв (а это произошло сравнительно недавно), он постепенно стал молитвой. Молитвой-напоминанием, молитвой-проверкой, молитвой-ориентиром. Молитвой личной, но в то же время молитвой, объединяющей с другими, кто читает Символ или кто верует «по Символу». Молитвой, обращённой к Богу? Да, словно пароль, но это и молитва, обращённая к себе. Человек ведь не из цельного куска мрамора сделан (во всяком случае, нормальный человек). В каждом верующем есть и неверующий, и хорошо, если только неверующий, а то может и циник где-нибудь застрять.
Слово «верую», с которого начинается Символ веры, на латыни звучит как «кредо». Отсюда и «кредит». Речь идёт о доверии, но всё же не только о доверии. Совершенно не случайно при переводе Символа веры на русский язык с церковно-славянского не заменяют «верую» на «верю». Различие есть, и такие же различия есть между многими «религиозными» словами и их «обычными» аналогами, из которых религиозные термины и выросли. Это различие отражает разный опыт, разные ситуации. Человек человеку доверяет, человек человеку верит, а вот Богу — и доверяет, конечно, но прежде всего верует в Него.
Вера начинается там, где заканчивается доверие. Доверие всегда на чём-то основано, прежде всего, на том, что другой человек — которому мы доверяем — он именно человек, мы его понимаем, мы его проверяли. Бог — не понятен, проверить Бога — не проверишь, во всяком случае, в главном, которое впереди. И в то же время Бог подкрепляет нашу веру не какими-то авансами или обещаниями, как это делают люди, даже не поведением, а Самим Собой. Своим присутствием. Вера и есть отклик на это присутствие. Отклик — не обязательно ощущение, хотя какие-то ощущения сопровождают веру, как чувства сопровождают любовь, хотя сама любовь это не чувство, а нечто бесконечно большее.
Как нельзя полюбить по приказу, так нельзя веровать по воле другого человека, по традиции, потому что «так принято». В то же время веровать в пустоте, противопоставлять веру религии как объединению верующих, считать, что вера несовместима со словами, не нуждается в текстах, в общении, означает не понимать природы — нет, не веры, а природы человека. Человек есть чудо: животное, которое стало кем-то большим, чем животное. Человечество не есть большое стадо, оно имеет какое-то новое качество, и это качество — общение. Вера человека выражается в том, что составляет суть человека — способность общаться с другим. Говорить даже о самом интимном. Отсюда и «догматы», и «символы», и множество книг о вере и религии, отсюда сама Библия, а кроме текстов — устное общение с верующими, подобными себе, старше себя или младше. Возможны здесь ошибки, возможно здесь поддаться очарованию какого-то проповедника? Конечно, но кто не рискует, тот не только не пьёт шампанского. Тот и не творит, и не любит, и не верует. Вера это общение и жизнь, как «догматы» веры это не химические формулы, а способ создать пространство для понимания и развития веры и религии. Да, религия постоянно развивается, поэтому и религий много. Это не означает, что все религии ошибочны, это означает, что жить с Богом — это жизнь, сложный процесс для человечества и ещё более сложный для каждого отдельного человека. Потому что человечество вторично по отношению к человеку как человек вторичен по отношению к Богу.
Да, человек вторичен по отношению к Богу. Это хорошая новость! Вера в Бога как Отца и Творца — это не обесценивание человека, а обретение смысла человечности. С первых же слов Символ веры построен на сравнениях. Вера в Бога сравнивается с доверием к человеку, Бог сравнивается с отцом, с царём, с творцом («вседержитель» — это одно из наименований царя). С творцом в самом приземлённом смысле слова — с гончаром, который взял кусок глины и вылепил человека. Это сравнение родилось уже в древнем Египте. Но сравнение, аналогия — всегда неполная, и уже египтяне дополнили: Бог — Творец, Который вложил собственную душу в того, кого вылепил. Человек дышит дыханием Бога. Конечно, тот, кто сочинил это сравнение, понимал, что физическое дыхание к Богу отношения не имеет.
Сравнение Бога с гончаром (отцом, хозяином, царём) поэтическое, но очень точное в одном отношении — оно передаёт соотношение человека и Бога. Можно веровать в Бога, можно не веровать, Бог всё равно присутствует в человеке. Это не означает, что Бог заключён в человеке как заключённый, что Бог в нашей власти. Прямо наоборот: человек есть постольку, поскольку есть Бог в человеке. Бог во мне, следовательно, я существую. Бог покидает меня — и я умираю. Бог возвращается — я воскресаю.
Сравнений в религиозном языке много. Это понятно: Бог невидим, поэтому никаких слов, прямо описывающих Бога, быть не может. Только сравнения. Но сравнения бывают удачные, бывают неудачные. Некоторые удачные сравнение переживают целые эпохи. Царей уже нет (почти нет), а Бога сравнивают с царём, а не с президентом, потому что Бога не выбирают. Отец в патриархальном обществе совсем не то, что отец в современном обществе, а сравнение живо, только надо понимать, что Бог отец не в противоположность матери (кстати, Дух Святой в еврейской языке — женского рода, как в русском, скажем, «атмосфера»), не отец как домашний диктатор, Бог отец как любящий отец. Таких идеальных отцов (и матерей) и среди людей-то не все, так вот сравнивают с лучшими, а не с худшими.
Бог — творец не только человека, но и всего — именно об этом говорит библейский оборот «неба и земли», «видимого и невидимого». Современному человеку понятнее как раз последний оборот, для нас «земля» — это Земля, одно из многих небесных тел, а «небо» всего лишь оптическая иллюзия. Конечно, можно подновить символ, написать «всего», но это не решит всех проблем. Главный вопрос останется: пропасть между Творцом и творением — нами, космосом, кем и чем угодно непреодолима по определению. Как же она преодолевается?
Развитие веры шло одновременно в двух противоположных направлениях: пропасть между Богом и миром (космосом, людьми) оказывалась глубже, чем казалось сперва, но возможность преодоления пропасти оказывалась больше, а не меньше.
Пропасть между Богом и творением отличает веру Символа от веры в то, что Бог это нечто или некто, пропитывающее, присутствующее всюду как свет или воздух, или что даже «бог» это особое свойство всего существующего. Всё «Бог», надо только научиться «ощущать», «созерцать». Такая религия в Библии называется очень общим словом «язычество», то есть — «варварство», «вера других народов». Многобожие это частный случай такой веры, в котором «божественное» оказывается своеобразным параллельным пространством. Видимо, изначально такова вера любого народа, всех людей. Бог стучится к людям, и этот стук принимают за Бога, и его отголоски принимают за богов, и отвечают не Богу, а отголоскам. В Библии сохранились следы такого «многобожия», и «единственный» Библии — это не заново сочинённый Бог, а использование старых имён для обозначения нового опыта, встречи с Единственным («единый» — это именно «единственный», а не «соединённые вместе несколько»).
Единственность, уникальность Бога, Его «отдельность» — это нечто, очень тяжёлое для понимания и для жизни. Не случайно вновь и вновь человек сворачивает к идолопоклонству — выбирает что-то или кого-то в качестве «воплощения» Бога. Нет, Бог не «воплощается». Не может. Не должен. Язычество описывало богов как особый народ со своими страстями, обычаями, культурой. Библия — прощание с такой верой, и прощание заняло несколько веков, стоило огромных усилий. Бог — Единственный, пропасть между Ним и нами — непреодолима.
Пока это не усвоено, невозможно оценить того, что произошло с появлением Иисуса. Совершается невозможное. До и после было множество фальшивок. А как им не быть, если Богу нормально переступать пропасть, нормально быть и тут, и там, и в одном облике, и в другом, и в сердце человека, и в одуванчике. Нет, ненормально, невозможно. Бог не может быть человеком или даже полубогом, Он вообще не может быть внутри творения, потому что не может быть никогда.
Вера показывает на пропасть между творением и Творцом, Единственным, и говорит, что эта пропасть глубже, чем кажется. Но вера так поступает, потому что она слышит Творца. Пропасть так же реальна, как Откровение Бога. Бог — Америка, которая открывает себя сама, но остаётся недосягаемой и далёкой.
Поскольку между творением и Творцом пропасть, постольку никаких доказательств существования Бога быть не может. Бог не оставляет следов — не потому, что Он их стирает. Просто не оставляет. Тем не менее, с древности известно два — не доказательства, а намёка на то, что Бог есть или хотя бы возможен. Первый намёк — «от природы». Если мир таков, каков он есть, то должен быть Создатель мира. Странным образом, и красота («космос» на греческом означает «красивый»), и уродства, зло в мире одинаково могут напоминать верующему о реальности Бога. Неверующему это кажется абсолютно неубедительным. «Красота», «добро», «зло», для неверующего понятия, имеющие смысл только в восприятии человеком мира и других людей. Верующему нужно смириться с тем, что смысл — настоящий, абсолютный, вечный, не от людей зависящий и не людьми изготавливаемый смысл — это не доказательство существования Бога, а последствие веры в Бога. Эхо найденного смысла. Жаль, что не доказательство, но замечательно что это эхо звучит и вдохновляет.
Бога можно сравнить с аутистом. Аутизм явление очень разнообразное, Бог похож на самого аутичного аутиста, абсолютного, до которого нельзя достучаться, с которым не выстроить разговора, нету общих тем, ни-че-го. Он слишком иной. В нём есть жизнь, но настолько непохожая на нашу, что контакт не получается.
Только всё прямо наоборот. Не Бог аутист, это мы аутисты — по отношению к Богу. Мы замкнуты в своём мирке — а этот мирок очень и очень пустой, бессмысленный настолько, насколько он замкнут от Бога. Не мы не можем докричаться до Бога — Бог не может докричаться до нас. Между нами есть сходство, человек подобие Бога. Сходство теоретически должно помогать общению, а практически — мешает. Каждый считает, что нет иного бога, кроме себя, любимого, ну и кто у меня на подпевках.
В Библии эта странная ситуация выражена сравнением Бога с крестьянином. Крестьянин позовёт — вол отзовётся, осёл прицокает поесть, чего дадут, а Бог позовёт — нам плевать, мы не узнаём Того, без Кого мы — животные. Понятно, Бог зовёт не для того, чтобы корму насыпать, но мы же не ослы, чтобы только на еду реагировать. Хорошо или плохо, что Бог не погонщик ослов и что люди не реагируют на Бога как подсолнухи на Солнце?
Есть два мира — видимый и невидимый. «Видимый» — это и невидимые волны с частицами (собственно, всё видимое есть производное от такого невидимого, говорит наука), и ангелы, кем бы они ни были. Невидимый же мир — это мир смысла. Мир любви. Мир добра. Этот невидимый мир даёт человеку возможность жить в мире видимом. Тут и главное разделение между верующими и неверующими, и главная площадка для встречи, потому что и для неверующего смыслы есть, пусть он и не придаёт им абсолютного значения. Любит и неверующий. Это обеспечивает свободу веры — можно жить не веруя, можно жить праведно, свято, более того — по-человечески, не веруя. Вера хороша одним — Богом. Тем, перед Кем можно и нужно иногда замереть в восторге и молитве, а иногда Тем, от Кого ты посылаешься в дальнюю и не очень приятную дорогу, но в любом случае Бог Бог всегда будет с тобой. Дело за малым — всегда быть с Ним.
