«И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век, Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша».
Вторая часть Символа веры (деление на части появилось очень поздно и оказалось неплохим подспорьем проповедникам) говорит о том, что у Бога есть Сын, да ещё «рождённый прежде всех веков».
В Символе нет слова «Троица», но описывается именно Троица, и проблема не в том, что «троица», а в том, что «троица» — «единица». Сын и Дух — тот же самый Бог. Не три описания одного Бога, не три измерения одного Бога, а один Бог.
На самом деле, ухо должно бы резать словечко «рождённый». Роды это уж очень из нашего мира, земноводно-млекопитающего. Если Бог по ту сторону материи, то какие уж тут роды? Это ведь не о рождении Иисуса в Вифлееме речь идёт, а «прежде всех веков».
Если это сравнения, как всё, что может быть сказано о Боге, то с чем сравнение?
С любовью, конечно.
Тут современного человека подстерегает та засада, что любовь отменили.
Со стороны естественных, очень точных наук любовь отменена биологами. Есть лишь стремление к образованию пар ради эмоционального покоя и/или размножения. Все разговоры о чём-то более высоком просто самообман, способ, которым эволюция манипулирует животными.
Со стороны гуманитарных наук любовь отменена историками и социологами. Есть лишь разнообразные, меняющиеся от поколения к поколению формы человеческих контактов. «Романтическая любовь», «вечная любовь», «шекспировские страсти», — это всё культурные явления, не имеющие между собой ничего общего кроме того, что в них участвуют люди. Впрочем, зачем обижать животных? Любовь это условное название очень разных видов контактов белковых тел. Желток может не беспокоиться.
«Бог есть любовь» в наше время приобрело особый смысл. Было: «Бог есть любовь, подобная нашей, но бесконечно более сильная». Стало: «Бог есть любовь, не имеющая отношения к тому, что называется любовью у людей». Бог как Творец всё-таки сравнение, основанное на том, что и люди творят. Но Бог как Любовь — не сравнение, потому что люди не любят, а только воображают, что любят.
Только это неправда. Это выдают нежеланное за недействительное. Не желают, чтобы любовь висела над головой как дамоклов меч.
Вот где странные слова «прежде всех веков» оказываются ключом к шифровке.
Бог как Сын, Бог как Любовь — вовсе не сравнение. Это мы, люди, сравнение. Сказать, что Бог есть Любовь, не означает уподобить Бога человеку, а означает веровать, что человек подобен Богу.
«Прежде всех веков» всего лишь повторяет мысль о Боге как Творце. Поэт не стихотворение. Творец вне творения. Художник не часть картины. Бог «запредельный» в каком-то ужасно точном смысле. Мы-то, когда говорим «за пределами», обычно подразумеваем, что есть некий «предел», «граница», а за этой границей идёт ещё что-то, и так до следующей границы. Вот время, вот начало времени, а вот время до начала — и Бог в этом времени, доначальном.
Бог «за пределами» абсолютно. Он создаёт и время, и пространство, и пределы, и беспредельность, и физиков, и мир, который изучают физики, и лириков. Только любовь, которую описывают лирики, Бог не создаёт. Он она и есть.
Вот и ответ, как может один равняться трём. Это арифметика любви. Любви никто не нужен не потому, что любовь эгоистична, а потому что любовь не монолитна, любовь это единство любящих. Единство, но не тоталитаризм, не слипшийся комок слизи, не коктейль. Союз любви. Каждый полноценен, но все едины.
Это всего лишь сравнение, но зато какое сравнение — единственное в своём роде. Сравнение нашей любви, любви-отражения, любви-образа, любви-подобия с Любовью Как Таковой. Когда мы называем Бога Царём, это «антропоморфизм», уподобление Бога человека. Когда мы называем Бога Любовью, Единством в Множественности, это «теоморфизм», уподобление человечества Богу.
Когда мы говорим «мы», мы имеем в виду, что «я» не существует как полноценное существо? Скорее уж, мы сочтём «мы» не существующим, мы назовём человечество одним большим «я», лишь бы моё «я» не растворилось. Вот почему «мы» — всего лишь подобие. Человек может и раствориться, и потерять индивидуальность, и разлюбить, и издеваться над любимым, и ссориться с любимой, и изменять, и вообще «любовь» это не человек, а нечто, что делается с человеком или что человек делает. Бог же и есть Любовь.
Вот почему Бог не есть «начало». Бог просто есть. За пределами «ныне, и всегда, и во веки». Бог — не первая причина, не начало причинно-следственной цепочки. Он просто Бог. Не следствие и не причина. Он не создан. Всё это так потому, что Бог — Любовь. Любовь нельзя создать или сотворить, иначе это не любовь. По определению. Всё, что можно создать, всё, что имеет причину, — не любовь. А Бог — Любовь, без причины, без следствий, без измерений метрами, килограммами, минутами. Бог даже не «вечная любовь». «Вечная» — это всё-таки соотносится с «временем», а Любовь ни с чем не соотносится. Она сама по себе.
Всё, что мы можем сказать о Боге как Любви основано на нашем опыте себя и Бога. Этот опыт невелик, но мал золотник, да дорог, драгоценнее ничего нет. Мы по себе знаем, что любовь есть единство, но единство, а не слияние. Вот вам и «неслиянно-нераздельно». Любовь целует — вот вам и Дух Святой. Любовь рождает — вот вам и «рождённого от Отца».
Только все наши поцелуи, неслиянности и нераздельности, рождения и роды, — подобие тех, что есть Бог-Любовь. Бог есть Любовь, но любовь не есть Бог, и это может вызвать зависть. Тут и происходит то, что принято называть грехопадением. Хочется не любить как Бог, а просто быть Богом-Любовью.
Желание вполне понятное, абсолютно естественное, винить за него никак нельзя. Вопрос не в цели, вопрос в средствах. Средство же — обособление.
Обычно противостояние веры, основанной на библейском откровении, и науки сводят к вопросу о том, как появился человек — в результате эволюции или в результате Божьего творчества. Латинский глагол «творить» стал корнем слова «креационизм». Креационизм чрезвычайно разнообразен, начиная от буквализма, когда текст Библии понимается буквально, то есть, понимается просто неверно, до креационизма таких великих биологов — профессиональных биологов — как палеонтологов и священник-иезуит Пьер Тейяр де Шарден или основатель генетики аббат Грегор Мендель.
Вопрос, однако, не в том, как появился человек, а что такого особенного в человеке. Есть ли оно вообще или «человек» качественно ничем не отличается от других приматов? Сегодня вера в Бога означает и веру в человека — в то, что в человеке есть нечто уникальное, несводимое к материальному, телесному, психологическому. Что человек не есть животное было предметом знания, а стало предметом веры, и спор идёт, конечно, всё о той же любви. Любовь человеческая — та же, что у животных, или другая? Любовь человеческое — производное от его биологии, от своеобразия его мозга или, наоборот, любовь есть то в человеке, что делает его своеобразным, преображает его мозг, сердце, печень, желчный пузырь, пенис, вагину и прочая, и прочая?
Доказать, что любовь человеческая уникальна, невозможно в принципе. Речь идёт о принципе свободы. Доказательство отменяет свободу. Поэтому нельзя доказать, что есть Бог. Поэтому нельзя доказать, что я люблю. Можно только любить, а «доказательства любви» доказывают лишь, что налицо влюблённость либо любовная игра.
Технически человек — как и большинство живых организмов — существо двойного назначения. Точнее, чем более сложен организм, чем выше он в эволюционном отношении, тем больше функций у его органов. Эволюция не часто изобретает новые органы для новых функций, обычно она экономит, нагружает старые органы дополнительными функциями. Плавательный пузырь превращается в лёгкие. Рот не только ест, но и говорит. Органы для выведения остатков еды и питья принимают на себя и функцию размножения. Если любовь как нечто особое от функций сочувствия, эмпатии, размножения и т.п. существует, то вряд ли для этой любви существует особый орган. Более того, чем более сложна функция организма, тем более частей организма вовлечены в исполнение этой функции. Ходить можно машинально, но играть в шахматы машинально не получится, нужно «собраться». Чтобы размножаться, не обязательно даже симпатию испытывать, детей иметь, кому ума недоставало! Чтобы любить — требуется весь человек, собирание воедино всех органов, чувств, способностей.
Здесь и обнаруживается, что эволюция биологическая и творение человека Богом вообще не совпадают. Бог не пастух, который пасёт эволюционное стадо, не биллиардист, который ударом кия посылает аминокислоты к вершинам эволюции. Бог, скорее, как вирус, который устраивается в эволюционирующих организмах и потихоньку создаёт внутри естественного развития нечто настолько сверхъестественное, что даже и противоестественное — любовь.
Эволюция стоит на случайных изменениях, наследственности и конкурентном отборе. Все три фактора резко противоречат любви, которая составляет суть человека и его подобие Богу.
Любовь абсолютно не случайна, более того — она есть победа над случайностью.
Любовь не наследуется, более того — она может вообще быть бездетной, она может даже и не знать секса, не иметь любимого или любимую.
Любовь не конкурирует, любовь не приспосабливается, любовь даже не меняет среду под себя, во всяком случае, это для неё не обязательно.
Рассказ Библии о грехопадении есть рассказ о любви, сошедшей с орбиты. Конечно, это не репортаж с места события, это описание того, что происходит и сейчас с каждым человеком, который имеет опыт любви. Короткое замыкание любви. Любовь, которая решила идти путём обособления — не только от Бога, но и от других людей, включая своих детей, да включая даже и любимого человека, мужчину или женщину. Вывернутая наизнанку любовь.
Можно ли указать точку в истории человечества, когда любовь так извратилась? Конечно, можно — после того, когда мы найдём точку, когда любовь появилась, когда человеческое в человеке появилось. Ясно и то, что такой точки мы не можем найти в принципе. Мы даже каждый в себе не можем указать эту точку. Тут не может быть «недостающего звена», потому что любовь не золотая цепь, а Большой Взрыв, появление творения, вселенной, космоса в одном человеке. Большой Взрыв — и за ним большие проблемы, потому что человек пытается новый космос использовать как обезьяна, под себя. Обезьяне такое нормально, а для человека — подобие Бога — это и ненормально, и невозможно. В результате полёт превращается в довольно тряскую езду, а то и просто в падение ниже нижнего предела.
Вера это видит, но вера это видит после того, как видит Бога, и потому не унывает. В конце концов, рассказ Библии об Адаме и Еве, используя все традиционные элементы древних мифов о поиске бессмертия, решительно перекомбинирует, так что смысл выходит другой. Адам с Евой не ищут бессмертия, они его изначально имеют. Это не «золотой век», как его обычно описывали — их «всего» двое, а не деревня в райской долине. Но эти двое — «одно», как Троица — одно. Это «одно» — как точка в математике, у которой нет протяжённости и глубины, но которая является источником всякой глубины, высоты и длины.
Срыв Адама и Евы — это результат любви, точнее, результат свободы, без которой любовь не любовь. Мы не знаем — возможно, в каких-то других мирах живут любящие, не сорвавшиеся, эта мысль всегда волновала человеческое воображение. Но на самом деле, знание о том, что любовь не есть только сияние и полёт, не разрушает. Свобода — не причина катастрофы, свобода причина любви. У катастрофы вообще нет причины.
Зло беспричинно. Существование мира и человека имеет причину — это любовь Божия. Бог мог бы не творить ничего, Он всё равно был бы Любовью, Он бы любил не Себя, Он был бы — как и есть — любовью троих в единстве Бога. Любовь, однако, выходит за собственные пределы и творит нечто абсолютно непохожее на себя, мир, и творит человека, который и похож на Бога, и не похож. Человек может не оставлять любви, может любить Бога как самого себя и может не любить себя как Бога. У кирпича или собак такой способности нет, а у человека есть, это и делает его штучным явлением. Но «может» означает и «а может и нет». Может и закоротить, но конец ли это? Да, конец, рано или поздно, и даже «поздно» это слишком рано. Конец, суть которого та же, то и начало — бессодержательность, пустота, дыра, сопротивление ради сопротивления. Про конец все люди знают. А про то, что конец — не тупик, люди не знают, люди — веруют. Или не веруют. Если не веруют, то любовь, бессмертие, человечества превращаются в символы. Если веруют, то символ веры становится реальностью, которая приглашает в себя и вместе с человеком проходит путь до конца и дальше.
